В клешнях черного краба - Эдуард Юрьевич Власов

лежали в пяти метрах от меня параллельно друг другу. И лежали как-то странно. Все они покоились на спине, но не было видно их рук, а тела при этом как-то неестественно выгибались вверх и так же неестественно сужались книзу. Их по-раблезиански выпуклые животы напомнили мне тело капитана Грабова, виденное мною в полицейской «анатомичке», и я пригляделся, не мертвы ли мацумотовские ребята.

Ганин колдовал у ног Хаяси.

– Эй, Ганин, ты что там делаешь?

– Безопасность нам с тобой обеспечиваю.

– Они живы?

– А как же!

– Это ты их?

– Извини, Такуя, но тебе слава сегодня не достанется.

– Чем это ты их? И вообще, откуда ты взялся?

– Вот сразу видно – сильно они тебя шарахнули.

– А?

– На здоровую голову ты бы начал с вопроса не «откуда ты взялся», а «куда, придурок, подевался»?

– Не придурок, а козел!

– Не хами! Я ему жизнь спасаю, а он хамит! Видали…

– Хорошо-хорошо, Ганин! Не до хохм твоих сейчас! У меня башка раскалывается!

– А я видел, как тебе ее кололи, башку твою.

– Я так понимаю по твоему пионерскому тону, что, если бы не ты, голова бы у меня сейчас действительно была бы расколота, да?

– Правильно понимаешь. Этот качок тебя уже машинально бил, по инерции, как говорят футбольные комментаторы, в падении.

Я наконец поднялся на ноги, но не скажу, чтобы держался на них уверенно и твердо.

– Так куда ты, придурок, подевался-то?

– Я-то?

Ганин чем-то хрустнул в полумраке, и только тут я увидел, чем он занят. В руках у него был рулон узкой клейкой ленты, которой обычно обматывают ручки теннисных и бадминтонных ракеток, чтобы не скользить потеющими ладонями. Сейчас же этой лентой были обмотаны ноги всех четверых бандитов и, видимо, руки, которые были спрятаны под их спинами.

– Как это ты их так ровно уложил, Ганин?

– Волоком и переворачиванием. Тяжелые, заразы! Каждый, поди, за центнер тянет! Упарился я с ними!

Издалека донесся вой сирены.

– Это ты, Ганин, полицию вызвал?

– А кто же еще? От тебя не дождешься…

– Так что случилось-то?

Ганин пнул ногой Ханэду, который вдруг весь задергался и как-то странно замычал. Я нагнулся к нему и увидел, что у него и у троих его подельников ракеточной лентой обмотаны еще и нижние части голов, и что говорить своими заклеенными ртами они не могут, только мычать.

– А рты-то ты им зачем замотал?

– А чтобы они тут не матюкались!

– Как же они будут матюкаться, если они без сознания?

– Сейчас без сознания, потом будут с сознанием… Где фотки?

Благодаря этому Ганинскому вопросу я наконец-то очнулся. Я пощупал свой живот. Плотный конверт оставался под майкой, и я извлек его на свет божий. Вернее, на тьму.

– Фотки здесь.

– Давай смотреть.

– Нет, сначала объясни мне, что случилось.

– Ох, непонятливый ты мой!

Было видно, как Ганина распирает от гордости за свой самурайский подвиг.

– Рассказывай давай! Тоже мне, Стивен Сигал нашелся!

– Ну чего рассказывать… Ты же, когда я машину ставил, в зеркало не смотрел, а я смотрел.

– Ну?

– Ну-ну! Увидел я четырех типков подозрительной наружности. Кстати, кто они?

– Это Ханэда, это Хаяси, люди Мацумото. А русских я не знаю, сам можешь у них поинтересоваться.

– Не, не буду у тебя хлеб отбирать. Твои вон уже едут.

Подмога приближалась, и сейчас уже было понятно, что стонет не одна, а минимум пять сирен.

– Ну и?

– Ну некогда мне было с тобой опасениями делиться. Я же знал, что ты пять минут без меня продержишься.

– Только пять?

Ганин взглянул на часы.

– Ну шесть.

– Продолжай-продолжай!

– Повезло нам с тобой, что рядом магазин спорттоваров. Сильно повезло! Полицию я из него не рискнул вызвать: вдруг я ошибся и качки эти – приличные люди? Но вот биту бейсбольную купил.

Ганин нагнулся и поднял с земли биту.

– Вот, значит. Финал подкрался незаметно. Я сначала понаслаждался тем, как ты их ногами месишь, но потом понял, что это не боевик по телику, а драка по жизни и что тебе и накостылять могут. Ну вот. И когда этот придурок замахнулся трубой своей, я его сзади и саданул. А потом сразу этого, этого и вот этого. Так каждого с первого раза и завалил. А потом для верности еще по паре раз им по репам съездил.

– По чему?

– По репам. Ну по головам! Вот… Проверил у тебя на шее пульс, убедился, что ты просто подустал и прилег отдохнуть, и побежал в магазин за лентой вот за этой.

– Зачем?

– Вязать их! «Зачем»… Заодно велел девке полицию вызвать. Я им план сегодня сделал – биту купил, ленту!

– Так сколько я без сознания валялся?

– Недолго. Я ленту купил и девчонку проинструктировал быстро.

– Глянь-ка, Ганин, на голове у меня нет ничего?

Я нагнулся и подставил под льющийся из витрины белый свет свою больную голову. Вместо ответа Ганин присвистнул.

– Что, настолько плохо?

– Кровоподтек у тебя на куполе. И шишка здоровая.

– Да?

– Да. Болит?

Я махнул рукой и похромал навстречу въезжавшим одна за другой на стоянку полицейским машинам. От воя сирен и калейдоскопического мерцания фонарей на крышах мне стало еще хуже: челюсть свело, мозги готовы были вырваться с треском наружу, рук и ног я почти не чувствовал.

Из первой же машины выскочил Осима, следом за ним, хлопая дверцами, на площадку высыпало два десятка его ребят. Почти все были в штатском – видно, он оторвал их от тихого субботнего ужина в кругу семьи. Осима, как и положено профессионалу, кивнул своей гвардии в сторону запеленатых Ганиным бандитов, а сам подошел ко мне.

– Что стряслось, господин майор?

– Да так, капитан… военный конфликт…

– Полицию вызвала какая-то девушка. Она японка, но утверждает, что заставил ее это сделать русский.

– Да, это вон Ганин-сэнсэй постарался.

Я вкратце рассказал Осиме о случившемся. Ганин стоял поодаль и с огорчением наблюдал, как прибывшие полицейские раздирают на мацумотовских ребятах липкие «теннисно-бадминтонные» путы и заменяют их на звонкие наручники. Узнав от меня о его роли в приключившейся истории, Осима обратился к нему:

– Ганин-сэнсэй, разрешите мне от имени городского управления полиции Немуро выразить вам искреннюю признательность и глубокую благодарность за вашу активную помощь майору Минамото!

Ганин покраснел.

– Ничего-ничего, не стоит…

– Мы должны доставить вас к нам в управление, чтобы снять показания.

– Хорошо-хорошо… У меня к вам один вопрос, Осима-сан.

– Слушаю вас.

– Можно мне эту биту с собой забрать?

– Извините, какую биту?

Ганин потряс в воздухе спасшей мне жизнь увесистой палицей.

– Вот эту. Я за нее две тысячи отдал.

– Я думаю, проблем с этим не будет. Пока