Круассаны… и парочка убийств - Энн Клэр

– Валентин Луи Жорж Эжен Марсель Пруст, – говорит Найджел.

Меня впечатляет и количество имен Пруста, и способность Найджела их вот так просто воспроизвести.

– Вы знали, что почти всю жизнь он провел в постели? – Найджел шмыгает, принижая одного из самых выдающихся писателей Франции. – Он писал о велосипедах, но что он действительно знал? Он был всего-навсего притворщиком.

– А вы-то что знаете? – говорит Филли.

– Что знаю я? – переспрашивает Найджел, шевеля своими усами-бивнями. Он постукивает себя по носу, словно знает какой-то секрет. – Я вижу все, что происходит в этом туре. Я знаю, кто занимается розыгрышами и плетет интриги. – Он оглядывает всех за столом, довольно ухмыляясь. – Убийственные интриги?

– Ох! – восклицает Джудит. – Мистер Фокс, ведите себя прилично!

Мы с Лэнсом переглядываемся; он ставит галочку в воздухе.

Филли и Конни хрюкают от смеха.

Официантка принимается рассказывать историю о супе дня. Это гаспачо. Она перечисляет все ингредиенты, вплоть до местной родниковой воды, которая напитала старинные сорта томатов. Я готова ее обнять.

Найджел, временно обезвреженный, переводит свое внимание на закуски – точнее, пытается умять самые вкусные из них. Манфред с сестрами принимаются обрабатывать тарелку анчоусов, которую нашему столику подарил шеф-повар.

Я помогаю переводить и меню, и то, что уже лежит на столе. Джудит, полностью погрузившаяся в работу туристом, хочет попробовать все, от пате из кабана до копченых анчоусов, украшенных бусинками икры.

Лэнс веселит Лекси – говорит всякие гадости о частях тела кабана, но, тем не менее, это приятно видеть. Я чувствовала себя так, словно ударила его под дых, когда рассказала ему о расследовании Лорана. Слово «убийство» я не произносила. Как-то это слишком жестоко. Я сказала «преступные действия». Но я видела, что он все понял.

А он сказал – до того, как я успела задать вопрос, – что звонил Деборе. «Просто чтобы убедиться, что все в порядке».

«И как?» – спросила я.

«Нормально, – сказал он. – Все нормально. Дебора организует памятный ланч, когда мы вернемся. Она там с ума сходит, естественно».

Да, это в духе Деборы. А игнорировать свои эмоции и проблемы – в духе Лэнса.

Я попыталась перевести разговор в нужное мне русло, а именно – выяснить, кто теперь во главе компании, при этом не выдавая, что я его подслушала. «Так кто теперь всем управляет?» – спросила я.

Он фыркнул. «Дебора. Она всегда всем управляет. На поминки она купит какой-то роскошный торт, но кейтерингом будет заниматься тот итальянский ресторан, который тебе нравится. Говорит, ты тоже приглашена».

Уклонение от ответа. Типичный Лэнс.

«Ты спрашивал про аккаунт Ортисов?» – спросила я.

Он не спрашивал. «Думаю, папа придал этому слишком большое значение. Ты же знаешь, какой он был эмоциональный».

На последних словах он легонько пихнул меня локтем. В прошлом году, когда приняла свое решение, я рассказала Лэнсу, что его отец назвал меня чересчур эмоциональной. Но я не смогла улыбнуться его шутке. Идея, что Дом так волновался на пустом месте, делает его смерть еще более печальной. Если бы Дом просто ненадолго оставил работу и поехал к маяку вместе со всеми, наверное, он все еще был бы с нами.

Лэнс трудоголиком никогда не был. Год назад, когда я отказала Джем в прогулке, она позвонила Лэнсу. Они договорились встретиться на ярмарке – наша традиция с детства. Я никогда не узнаю, позвала бы она меня тоже или нет. Это было не свидание. Лэнс и Лекси, по сути, уже жили вместе в домике за гаражом. Это была просто встреча. Обычная дружеская встреча.

Официанты приносят наши блюда, отвлекая меня от мрачных мыслей. Мы произносим тост. За здоровье, santé, prost, за нас и за тех, кого с нами нет.

Я заказала одно из моих любимых французских блюд, которое всегда меня подбадривает. Утиное конфи, как я объясняю Джудит, это утка, медленно поджаренная в утином жире. Здесь его подают с запеченной в том же утином жире картошкой и французской фасолью, выращенной в саду через два дома отсюда.

«Стручковой фасолью», – поправляет меня Джудит и принимает мое предложение попробовать все на моей тарелке.

Только-только собираюсь вкусить эту утиное блаженство, как к столу возвращается официантка. Она склоняется надо мной с серьезным видом. Я сжимаю нож с вилкой, как спасательный плот. Ну что еще?

Она начинает с формального «excusez-moi, Madame»[37], добавляет слабое «désolée»[38] и переходит на английский, что заставляет меня нервничать еще больше. Ей нужно, чтобы я полностью поняла все, что она говорит, хотя я вроде как неплохо справлялась с переводом для группы.

– Простите, – повторяет она. – Мадам, вас просят в лобби. Вас спрашивает один господин.

Она опускает печальный взгляд на мою утку и картошку.

Успокаиваюсь. Она, похоже, ошибается – и в переводе, и если думает, что я просто так оставлю свое блюдо, даже на секунду.

– Меня просят к телефону? – спрашиваю я. Лоран сказал, что позвонит, когда его коллеги закончат отчет по осквернению моего фургона. Конечно, я люблю этот фургон, но разве эта информация настолько важна, чтобы прервать мой ужин? Нет. Так что я сама прошу прощения у официантки, что ее побеспокоили.

– Вы не могли бы передать этому господину, что я позже ему перезвоню? – прошу я, удивляясь, что Лоран позвонил в ресторан. Чтобы продемонстрировать, какой он крутой детектив? Напомнить мне, что он за нами следит? Показать, как он раздражен, что я поставила телефон на беззвучный?

Во мне поднимается волна беспокойства.

Официантка качает головой.

– Non, мадам, вы не поняли. Господин здесь… как правильно сказать? Во плоти? – улыбается она. – Симпатичный жандарм. Он говорит, что это срочно.

* * *

Прохожу через зал ресторана. Это древнее здание, а потому в нем очень много камня. Каменные стены. Каменные полы. Балки на много веков старше моих – провисающие, но не падающие.

Пытаюсь представить все, что видело это здание. Многое, что я даже не могу представить, и многое, что могу. Любовь, жизнь, смерть, счастье, много-много обычных скучных дней.

Хорошая перспектива, но меня все равно подташнивает при виде Жака Лорана.

Он стоит у входа, изучает меню и – что уж там – выглядит симпатично. Темные джинсы, облегающая футболка (достаточно смелого персикового цвета) и очередная идеально отглаженная льняная курточка пыльно-голубого цвета, напоминающего рассветное небо.

– Отличный выбор ресторана, – говорит он. – Эти сосиски – весьма интригующе. Еще и ris de veau[39], ну и ну. – Он делает губы трубочкой, словно собираясь чмокнуть меню.

Понятия