Загадка Красной Вдовы - Джон Диксон Карр

вероятно, около полуночи? Так или иначе, вы снова прошли мимо той же двери. Вы заглянули в комнату?

– Э… нет. Ха! Знаете, мне кажется, она была закрыта. Да, должно быть, я заметил, что она закрыта. Но утверждать наверняка не буду.

Мастерс захлопнул блокнот и с видом человека, закончившего дело, пристегнул карандаш к карману.

– На этом все, джентльмены. Больше беспокоить вас не стану и задерживать тоже, если только кто-нибудь не хочет что-то добавить. Нет? – Он взглянул на угрюмо молчавшего Г. М.

– Я ухожу домой, – решительно заявил последний. – Мне нужно посидеть и подумать. Давненько такого не случалось, чтобы так нужно было посидеть и подумать. Послушайте, уже почти три часа… – Он посмотрел на Терлейна и сэра Джорджа. – Вам куда? Вы, Анструзер, насколько я знаю, живете за углом от меня. Пройдемся пешком, выкурим по сигаре. А вы, док, в свой Кенсингтон сегодня не поедете – в таком тумане и до утра не доберетесь. Чепуха! Пойдемте со мной – ночлег я вам обеспечу. Мне надобно кое с кем поговорить… В холле, Мастерс. Небольшой разговор с глазу на глаз.

Повернувшись к хозяину и подбирая прощальные слова, Терлейн задумался. Обычное «спокойной ночи, чудесный провели вечер» в данном случае выглядело неуместным.

В конце концов он пожал руку и просто попрощался. Все пребывали в рассеянном состоянии. Равель еще кружил по комнате, не глядя на сидящего с каменным лицом Гая, и Мантлинг тоже лишь проворчал что-то себе под нос. Центром растворенного в воздухе недовольств и неприязни оказался, похоже, Гай, который так и не расцепил пальцев и не поднял головы.

Когда Терлейн и сэр Джордж вышли в холл, Г. М. – в пальто с побитым молью меховым воротником и надвинутом на затылок громоздком старинном цилиндре – спорил о чем-то с Мастерсом.

– А теперь, сэр, ступайте домой, – говорил Мастерс тоном снисходительного полицейского, увещевающего загулявшего выпивоху. – Мы здесь не закончим, пока я не получу описания духовой трубки, которая – готов держать пари! – окажется короткой. И пока мне нечего вам показать, разговаривать с вами я не стану. Ну-ну, зачем же так! Загляну к вам в офис завтра, если смогу.

– О-хо-хо! Так вы думаете, что уже знаете, и кто это сделал, и как?

Мастерс отстранил Шортера, помогавшего гостям с пальто, и вместе со всеми прошел к двери. Клочья тумана, словно призраки, плыли по Керзон-стрит, окутывая фонарные столбы, и Терлейн, почувствовав его зябкое прикосновение, невольно поежился.

– Практически уверен, – сказал старший инспектор, – еще парочка мелких деталей – подчеркиваю, мелких деталей, – и все окончательно прояснится.

– И кто же злодей?

– Мистер Гай Бриксгем. Послушайте, сэр Генри, – Мастерс не удержался от усмешки, – позвольте, следуя вашему примеру, бросить пару намеков, как делаете обычно вы.

– Слушаю.

– Я знаю это потому, что, во-первых, видел туман. А во-вторых, потому, что я был в комнате Гая Бриксгема и обнаружил у него настоящий японский халат. Доказательства представлю завтра утром. Доброй ночи, джентльмены. Осторожно – ступеньки.

Он поклонился на манер дворецкого, и дверь закрылась.

Человек в окне

По настоянию Г. М. Терлейн провел остаток ночи в его большом доме на Брук-стрит. Г. М. сказал, что ему нужна аудитория. Начал он с длинного списка горестей, которые не дают ему спокойно жить. Его жена, сообщил он, основную часть времени проводит на юге Франции, а в тех редких случаях, когда все же приезжает, приглашает в дом толпы людей, встречаться с которыми у него нет ни малейшего желания. Две дочери завладели его машиной, раскатывают на ней по вечеринкам, а вернувшись в пять утра, сигналят под окном, вынуждая его высовываться наружу и проклинать их на чем свет стоит. Скряги в военном ведомстве поскупились установить лифт, и ему каждое утро приходится подниматься по лестнице на четвертый этаж. А еще некий тип – Г. М. называл его Вонючкой – отказался принять его совет в деле о шифре Розенталя.

Дом на Брук-стрит оказался одним из тех стильных неприветливых строений, которые существуют единственно для официальных приемов. Большую часть времени в нем проживал только Г. М. с прислугой. Заявленное недовольство автомобилями, которые не дают спать своими гудками, подтверждения не получило. Впрочем, Терлейну не удалось лечь раньше половины шестого, потому что Г. М. потащил гостя наверх, в свое «логово», напоминающее мансарду, с книжными шкафами едва ли не до потолка и полками, заставленными пыльными трофеями. Интеллектуальная живость хозяина резко контрастировала с невозмутимой, как у китайских фигурок, неподвижностью круглого лица и сонной атмосферой предутреннего часа. Прежде всего Г. М. предъявил гостю всевозможные настольные игры, простота которых оказалась обманчивой. Например, одна дьявольски сложная игра представляла собой реконструкцию морского сражения и требовала не меньшей сосредоточенности, чем шахматы. В памяти Терлейна навсегда осталась эта картина: Г. М. сидит в свете камина – без воротничка, с чашкой остывшего кофе у локтя и застывшим лицом, мышцы которого приходят в движение, только когда он затягивается своей черной трубкой, – и планомерно разрушает оборону противника.

Потеряв все тяжелые корабли и несколько раз выйдя из себя, Терлейн с мрачной решимостью взялся за дело всерьез. Путем проб и ошибок, проклиная картонные суденышки, он все же выстроил более-менее сносную оборону, но к тому времени заряда бодрости у него оставалось не больше, чем у совы.

Между тем Г. М. переключился на удивительные лингвистические головоломки, в которых требовалось составлять анаграммы и акростихи из последних слов умирающих. Ковыляя по комнате, он снимал с полок книгу за книгой и выстреливал цитатами, которые Терлейну, как ученому мужу, предлагалось закончить. В конце концов профессору это надоело, и он пустил в ход собственную эрудицию, чем почти заставил Г. М. замолчать. Они стучали по столу и шипели друг на друга до половины шестого, и потом Терлейн, получив полстакана виски, побрел спать. Чувствовал он себя так, словно мозги пропустили через гладильный каток. Уже засыпая, он вспомнил, что Г. М. не обмолвился ни словом о нынешнем случае.

– Неплохо, – сказал Г. М. – Вы, пожалуй, лучший Ватсон из тех, с кем я сталкивался в последнее время. – Он также вспомнил о старом ирландском обычае, свято чтимом в этом доме. – Если захотите виски, дважды топните по полу. Слуги поймут.

Проспав несколько часов, Терлейн, совершенно разбитый, вернулся к себе домой переодеться. В десять он договорился встретиться с сэром Джорджем и Г. М. в офисе последнего в Уайтхолле. Утро выдалось пасмурное, но не холодное. В здании штаба конной гвардии, где находятся и некоторые отделы военного министерства, Терлейн свернул налево и, совершив еще одно восхождение, попал в кабинет Г. М. с видом на набережную. Кабинет напоминал мансардную комнату дома на Брук-стрит, только тут было еще больше пыли из-за перевязанных бечевкой кип бумаг.