Чужая ноша - Марина Владимировна Крамер

чувствуя, как в носу защипало. — Давно так тяжело не работалось, а тут еще словно кто-то мешает. И главное, у меня ощущение, что шеф мой в курсе, откуда ноги растут, но мне не говорит и не помогает. Ладно, его понять можно — ему вот-вот на пенсию, он хочет громко уйти, с помпой, чтобы дело о дальнобоях раскрытым сдать. Но мне-то мешают! Как я раскрою, когда одного из основных обвиняемых в Москву переводят на экспертизу в Сербского? Причем не я эту экспертизу назначала, мне даже поговорить с ним не дали!

— Погоди, — наморщил лоб муж. — А так можно?

— Можно. Родственники могут по своей инициативе запросить проведение такой экспертизы, если есть основания, — вздохнула она. — Но чтобы все это делалось в обход следователя — впервые сталкиваюсь.

— Крутые родственники?

— Похоже на то. Старший брат в Москве, он и суетится. Попробовала пробить, кто и что — информация закрыта.

— Шишка, видно, какая-то. Но твой шеф-то должен понимать, что такими темпами дело просто развалят, и все, — заметил Лев, и Полина отрицательно покачала головой:

— Нет, Лёва, дело не развалят, просто назначат главным обвиняемым кого-то другого, и все, а Санникова признают невменяемым, закроют в спецучреждение, а там года через три, глядишь, и выпустят как излечившегося. А я чувствую, что никто из тех, с кем я работаю сейчас, ни веса, ни власти в банде не имел. Так — исполнители, не больше, а мозговой центр там другой.

— Думаешь, это его и выводят из-под удара?

Полина на секунду закусила губу. Лев сказал вслух то, что вертелось у нее в голове вот уже несколько дней. Складывалось впечатление, что именно Юрий Санников стоит за организацией всех этих нападений, и вот именно его-то и стараются убрать подальше от городов, где он их совершил, спрятать за стенами института психиатрии, ссылаясь то ли на выдуманную, то ли на реально существовавшую детскую травму головного мозга. И она ничего не может противопоставить, потому что, кажется, даже генерал не рискует или просто не хочет связываться, а потому делает так, как ему велит кто-то сверху.

Лев словно уловил то, о чем она подумала, положил руку на ее колено и чуть сжал:

— Поля, ну, видимо, не все можно расследовать так, как ты привыкла. Наверное, тебе повезло, что раньше никто не оказывал на тебя давления в процессе следствия. Но если честно, я и сейчас пока не вижу никакого давления.

— Знаешь, что особенно противно? — развернувшись к нему лицом, сказала Полина. — Когда сошедший с ума Нифонтов взял в заложницы Витку, я хотя бы понимала, кто передо мной, могла сообразить, что и как сделать, чтобы ей не навредить и ему не дать себя обыграть. Помнишь, я тогда с ним в квартире сидела, запертая? Но я видела его, его глаза, могла отреагировать. А теперь… Ведь это кто-то из главка впрягается, мешает вести дело, а я не вижу, кто это, не знаю, как себя вести. Да, прямой угрозы лично мне пока нет — но ведь у одиннадцати убитых водителей остались близкие люди, семьи… А я что им скажу потом? Мол, посадила, кого смогла хоть слегка расколоть, а главный виновник, уж извините, тяжко головой болеет, нельзя ему на зону?

Она слегка задохнулась, поняв, что уже не говорит, а кричит, и, собственно, совершенно зря так распускается при муже, да еще и обсуждает с ним рабочие дела, чего дала себе слово не делать как раз со времен поимки Бориса Нифонтова, вершившего «правосудие» в Хмелевске несколько лет назад[1].

— Все, Лёва, не могу больше, сейчас заплачу, — пробормотала она, снова отворачиваясь от мужа и глядя в окно машины.

— Не расстраивайся. Знаешь ведь — в конце концов все обязательно устроится именно так, как должно.

— Угу… только никто не расскажет, сколько нервов придется потратить в процессе.

До ресторана доехали молча, Полина успела успокоиться и постаралась переключить мысли с работы на предстоящий ужин, чтобы не портить настроение Льву, так старавшемуся отвлечь ее и дать возможность отдохнуть хотя бы пару часов.

И все было прекрасно — и еда, и напитки, и приятная негромкая музыка, и просто ощущение от вечера с любимым человеком, но, разумеется, именно в такие моменты и происходит что-то, выполняющее роль ложки дегтя.

Сегодня таковой явился телефонный звонок от Якутова. Полина с удивлением посмотрела на экран телефона и высветившуюся там фамилию, потом ответила:

— Да, Саша, привет.

— Слушай, ты совсем, что ли? — рявкнул командир ОМОНа так, что даже Лев, сидевший напротив, поморщился.

— Громкость прикрути, — велела Полина, вставая из-за стола и знаком показывая Льву, что выйдет на террасу покурить и закончить разговор. — Что случилось? Как твоя рука, кстати?

— Рука моя некстати в повязке, а не то я бы кое-кому шею-то намылил! — опять рявкнул Сашка. — Вы там что, в конторе вашей, вообще все отмороженные? Мы, значит, бошки подставляли при задержании, а они сплавконтору организовали!

— Так, Якутов, а ну-ка, заткнись! — жестко произнесла она, пытаясь высечь пламя из зажигалки. — Какую еще сплавконтору, что ты несешь?

— А кто решил этого Санникова в Москву на больничку отправить от греха подальше? Не вы с твоим шефом?

— Ты-то откуда знаешь?

— Какая разница… Так что — это правда?

— Ну, правда, — не очень охотно признала она. — Только послушай…

— Да не буду я слушать! — перебил Якутов зло. — Невменяшкой, значит, решили объявить? Молодцы! И чего я его там не пристрелил, надо было контрольный добавить!

— Саша, успокойся, что ты по телефону-то чушь молотишь? Никто его не собирается…

— А в Москву зачем этапируют? Кремль показать?

— Господи, Якутов, ты как вчера родился, ей-богу… Не знаешь, что у нас с генералом есть повыше начальство? Как раз в районе Кремля… ну или где они там сидят… Пришел приказ этапировать на освидетельствование в институт Сербского — мне что, поперек дороги лечь и не пускать? Я тоже, знаешь ли, не в восторге… и ты еще… какого… ты вообще на меня накинулся? — затянувшись дымом, выдохнула Полина. — Генералу позвони — слабо?

Она сделала еще пару затяжек, стараясь успокоиться, а Якутов, помолчав, произнес уже другим тоном:

— Ты это… извини, ладно? На работу сегодня заехал, а мне там такую новость вывалили.

— Уже и у вас знают?

— Знают. Конвой от нас будет, жалко, что я на больничном, а то бы…

— Ты чушь-то не пори, Сашка. Ну, что было бы, не сиди ты на больничном? Пристрелил бы по дороге? Даже не смешно. Мне, знаешь ли, тоже это не нравится, я эту банду год