Искатель, 2001 №2 - Станислав Васильевич Родионов

она. — Это, во-первых. А во-вторых, мне бы очень хотелось поговорить с тобой наедине.

— Да-да! Конечно… Я понимаю… — с готовностью залепетал Хвостов, трусливо косясь на парней.

Но те не пошевелились. Это дало Хвостову развязность. Он по-хозяйски развалился в кресле.

— Видите ли… Зинаида Петровна… Это люди свои! У меня от них секретов нет. Так что можете смело и свободно излагать свое дело.

После долгой и томительной паузы Полежаева внезапно усмехнулась:

— А ты, оказывается, трус, Хвостов!

Директор недовольно завозился в кресле.

— Нельзя ли по существу? Излагайте свое дело. У нас нет времени.

— Что ж, — вздохнула Полежаева, собираясь с мыслями и нащупывая в кармане плаща что-то тяжелое и леденящее. — Как ты догадываешься, я пришла по твою душу…

Она рывком выдернула из плаща пистолет и по-ковбойски взвела курок. Щенячий ужас охватил Хвостова. Он по-бабьи взвизгнул и затрясся, уставясь в холодное дуло ствола. Страх лишил его дара речи. Какое блаженство ощутила Зинаида! Ну что, маленький фюрер, все твое гнилое нутро теперь у тебя на физиономии? Боже, как просто выявить истинную сущность натуры — всего-то и нужно направить «дуру». Она готова была целую вечность смотреть в эти ненавистные, охваченные страхом, глаза. И можно было еще растянуть удовольствие, но по углам зашевелились парни.

Полежаева уже почти надавила на собачку, но внезапно грянувший выстрел из правого угла опередил ее. Пуля насквозь прошила сердце и вылетела из спины, глухо ударившись о стену. В ту же секунду следующий выстрел из левого угла пробил ей грудь и легкие. Пистолет с грохотом ударился об пол, и в голове изумленно мелькнуло: «Неужели все так глупо кончилось?» В глазах темнело, но Полежаева продолжала видеть ненавистное лицо Козлобородого. Она подняла руки и потянулась через стол к его горлу. Только бы дотянуться… Сзади что-то с шумом повалилось на пол, но Полежаева видела только горло — дряблое, красное, колючее, с ускользающим из-под пальцев кадыком. Вот его козлиный подбородок, вот пульсирующая на горле артерия… Главное, чтобы снова не выскользнул кадык. Но почему Козлобородый даже не пытается отстраниться и смотрит сквозь нее? Почему он облегченно вздыхает и не обращает ни малейшего внимания на своего душителя? Зинаида оглянулась и увидела на полу распластанную женщину. Да это же я! — изумилась она и почувствовала, что может летать.

Она оставила горло Хвостова и взмыла к потолку. Потом без труда пролетела сквозь потолок и ощутила неземное блаженство. Как хорошо! Все кончено. Неужели кончено? Но ведь еще ничего не начиналось. Еще не удалось покататься на собственном лимузине и поносить воздушные пеньюары…

Она видела сквозь прозрачную крышу, как парни торопливо запихивают ее тело в мешок, как, осторожно вытащив из здания, грузят его в багажник «Жигулей». Но Полежаеву они больше не интересовали. Она улетала в небо, которое из хмурого неожиданно превратилось в звездное. Она увидела, как навстречу радостно летят мать, умершая пятнадцать лет назад, дочь, муж. Как летят другие ее родственники, в том числе и те, которых она никогда не видела. Зинаида испытала новый прилив радости. Никому ничего не нужно было объяснять, рассказывать. Все понималось, виделось без слов одновременно и панорамно.

Наконец, она почувствовала Его. Собственно, Он всегда присутствовал рядом, но за проклятой суетой почти не замечался. И сейчас свет и доброта, исходившие от Него, ласкали и окутывали, будто божественной паутиной. Ему тоже ничего не нужно было рассказывать. Он все знал о ней. Он каждую минуту был с ней.

Он снисходительно и добродушно следил за сумасшедшими виражами Зинаиды, обезумевшей от свободы и радости. В сотые доли секунды пролетала она над морями, городами, потоками машин, людей. Одновременно она видела и другие планеты — великолепные, с розовыми небесами и зеркальными небоскребами, какие не вообразишь в убогих человеческих мечтах. Слава Богу, есть во вселенной уголки, где успокаивают свои души поэты! Видела она и другие планеты — мрачные, запыленные, с едко коптящими трубами и мазутными морями… Видимо, и для таких, как Хвостов, найдется во вселенной место.

В три секунды обогнув земной шар, Полежаева увидела еще одну оторвавшуюся от земли душу, от того самого места, где на шоссе над перевернутым мотоциклом с жутким любопытством застыла молчаливая толпа. Тело молоденькой мотоциклистки лежало на асфальте, и над окружившим его кольцом людей с ужасом витало:

— Не дышит… Искусственное дыхание уже бесполезно… Где же «скорая», черт бы ее побрал?

Именно сирена «скорой помощи» пробудила в Полежаевой боль. В то же мгновение рассудок прояснился, и она с тоской подумала, что правосудие над Козлобородым так и не осуществилось. Души мужа, матери и дочери тут же с испугом улетели прочь, а Он промолчал.

«Разреши мне вернуться! — взмолилась она, и вдруг увидела, как мешок с ее телом и огромным камнем бросают в реку. — Я выплыву, только разреши!»

Но как можно выплыть из мешка, который уже идет на дно, и тело насквозь пробито двумя пулями? Сирена смолкла, и толпа почтительно расступилась перед машиной «Скорой помощи». Из нее выскочили два санитара в белых халатах. Всего на секунду склонились они над разбитой мотоциклисткой и, все поняв, принялись торопливо перекладывать тело на носилки.

«Позволь мне вернуться хотя бы на месяц… не больше… Я должна успокоить душу…»

Но Он опять промолчал.

Сначала было только белое пятно и шум в ушах, похожий на рокот вертолета. Потом пятно стало преобразовываться в потолок с белым больничным плафоном. Наконец, начали обрисовываться больничная система, облупленная тумбочка и без конца плачущая женщина.

И чего она так убивается? — равнодушно думала Полежаева, глядя сквозь нее, и любая появляющаяся мысль пулей прошивала с головы до пят. При этом Зинаида стонала, а женщина панично начинала кликать медсестру. Зинаида знала, что все тело ее в бинтах и шевелиться ей никак нельзя от наложенных повсюду шин… а женщина все плакала и плакала, и называла ее доченькой.

Какая я тебе, к черту, доченька, вяло думала Полежаева, и все тело ее хрустело от простреливающих насквозь мыслей.

— Поплачьте в коридоре, — процедила она однажды сквозь зубы, и с женщиной сделалось плохо.

Полежаева поправлялась быстро, и если бы не эта сердобольная клушка, дела бы обстояли еще прекрасней. Медсестры улыбались и говорили, что она родилась в рубашке. И врачи были удивительно внимательны. «Все-таки я выплыла? — удивлялась Зинаида. — Только каким образом?» Но как ни напрягала свою память, ничего, кроме сирены «скорой помощи» припомнить не могла.

Ей совсем не снились сны. К плачущей женщине она скоро привыкла. И уже через две недели на