Искатель, 2001 №2 - Станислав Васильевич Родионов

Был не по сезону теплый день. Стояла середина ноября. Листва уже опала. Ее жгли дворники, и из приоткрытой форточки доносилось последнее щебетание птиц.

Доковыляв до окна и бесцеремонно распахнув его, Зинаида увидела в стекле свое отражение. Нет! Для нее это не было великой неожиданностью. Она догадалась еще тогда, когда впервые открыла глаза и увидела эту убитую горем женщину. Так может плакать только мать над своим возлюбленным чадом. Но почему-то в ту минуту у Полежаевой помутилось в голове и куда-то все поплыло. Только бы не упасть, робко мелькнуло откуда-то со стороны, и она, зажмурив глаза, огромным усилием воли подавила поднимавшееся в груди волнение. Только бы никто не заметил…

Больная открыла глаза и опять вгляделась в оконное стекло. Это было похоже на сон. На нее с любопытством глазела юная очаровашка лет шестнадцати. Она провела рукой по гладенькой щечке, подергала белокурый локон у виска. Надо же! Зинаида всю жизнь мечтала быть блондинкой. Любопытно, понравилась бы такая газель Полежаеву?

Она вспомнила, что мужа у нее давно нет. Нет давно и дочери. А Хвостов как ни в чем не бывало топчет эту терпеливую землю. Вспомнила она и свои ночные полеты вокруг Земли. Вспомнила города и планеты, и даже те сияющие врата, на которых были написаны десять вселенских заповедей. Только читались они несколько иначе, чем на Земле. «Жить в послушании» там читалось с ударением на второй слог и понималось совсем по иному: вслушайся в этот мир, и ты обретешь с ним гармонию. А «жить в смирении» читалось с ударением на первый слог и понималось, как «жить с этим миром в единстве…» Прощать нужно тем, кто этого заслуживает, неожиданно подумала она и добавила: Хвостов не заслужил прощения…

В ту же минуту она почувствовала на спине чьи-то ласковые руки. Спина узнавала их, и телу приятно было ощущать исходившее от них тепло. Но в глубине души Полежаеву мучала совесть. Эта любовь предназначалась не ей, а той девочке с мотоциклом, которая давно уже где-то там, за облаками… Она совершенно бессовестно, хотя и невольно завладела этой любовью.

Зинаида повернулась и нежно обняла женщину. Женщина снова заплакала, беспомощно прильнув к ней, будто мокрый лист к холодному стеклу.

— Это все мотоцикл… Проклятый мотоцикл… — бормотала она, давясь слезами. — Ну, разве мыслимо юной девице гонять на гоночном наравне с парнями? Обещай, что больше никогда не сядешь на это рычащее чудовище… Обещай немедленно…

— Хорошо. Я обещаю… мама…

Полежаевой стоило огромных усилий выдавить из себя это слово. Ее мать умерла, когда ей было двенадцать лет, и воспоминания о ней были священными. Отец вскоре женился на другой, но папина новая жена была для Зинаиды не более чем тетей Нюрой. А эта женщина, которую нужно было называть «мамой», была другой. Она была доброй, мягкой и даже родной, но все равно была не настоящей мамой. Другим, в отличие от отца, был и ее муж — строгий, седой, положительный мужчина, по всей видимости, номенклатурный работник. Его тоже нужно было называть «папой», но это удалось Зинаиде без труда.

Он приехал выписывать ее на шикарной служебной «Волге» и всю дорогу виновато улыбался. Улыбался и молчал. И Зинаида молчала, потому что не знала о чем говорить. Наконец он произнес виновато:

— Прости меня, доченька.

— За что? — удивилась она.

— За то, что привил тебе страсть к мотоциклу, — тихо засмеялся родитель. — Я был не прав, уверяя, что женщина ничем не должна уступать мужчине… Но ведь правда, что ты обещала матери не садиться больше за руль?

— Правда, папа.

Мужчина как-то странно и нежно посмотрел на Зинаиду, и Зинаиде захотелось расплакаться.

Такую роскошную квартиру Полежаева видела только в западнобуржуйских фильмах и зарубежных журналах. Все, начиная с прихожей, было устелено коврами, обставлено вазами и увешано причудливыми светильниками.

— Забавно, — улыбалась Полежаева, — весьма забавно.

Ее заботливо проводили в огромную комнату и уложили на роскошный диван. Эта комната была втрое больше и вчетверо шикарней, чем некогда у них с Полежаевым. У окна стояло белое мраморное трюмо со свечами, рядом — мраморный столик, причудливые стульчики, специальный косметический стол с зеркалом, китайская тахта, воздушные занавески… Боже, ее девичьи мечты были куда скромней. На телевизоре стоял японский видик. Рядом — полки с кассетами. Тут же стереосистема и журнальный столик с красивыми журналами. По бокам два глубоких кресла.

— Весьма, весьма забавно, — повторяла Полежаева, не в силах сдержать улыбки. — Любопытно, что там в шкафу?

Она открыла платяной шкаф и ахнула. Столько импортного шмотья в одном месте она видела только на барахолке. Одних джинсовых юбок с десяток. Тут же блузки, кофточки, жилеты, платья. Вот супермодное с золотой вышивкой и экстравагантными высокими плечами. Вот с голой спиной, как у английской леди… Живут же люди! — грустно вздохнула она и закрыла шкаф.

Зинаида сняла с вешалки японский халат и сбросила с себя юбку, но, прежде чем облачиться в него, подошла к зеркалу. То, что отразилось в нем, соответствовало всем голливудским параметрам без единого изъяна. На Зинаиду с любопытством смотрела юная стройная блондиночка, с небесно-голубым взором и пухленькими губками. «О, святая мадонна, влюбиться можно!» Пристально вглядевшись в свои собственные бесконечно пронзительные зрачки, Зинаида попыталась разглядеть в них хоть малую крупицу от прежней Полежаевой. Но тщетно.

В ту же секунду в комнату бесшумно вплыла ее новая мама с серебряным подносом в руке. Полежаева смутилась и начала напяливать халат задом наперед.

— Вот, подкрепись, доченька, — ласково произнесла женщина, ставя поднос на мраморный столик.

И Зинаида удивленно вскинула брови.

— Бутерброды с крабами? И икрой? Откуда, мама? В стране голод.

Женщина озабоченно поднесла к ее голове ладонь, и Полежаева поняла, что все политические и экономические дрязги ни в коей мере не коснулись этого богатого, уютного дома.

Она уплетала королевские бутерброды с изумительным кофе и думала, что все, о чем она мечтала, в общем-то сбылось. Только было любопытно, имеется у этих буржуинов кроме служебной «Волги» еще какой-нибудь автомобиль?

— У меня действительно, мама, иногда какие-то провалы в памяти, — сказала она, — но ты не волнуйся! Я думаю, это пройдет. Вот сейчас никак не могу вспомнить, какой марки у нас машина?

Женщина удивленно вскинула брови и вдруг расплылась в очаровательной улыбке.

— Дурашка! Уже закидываешь удочки? Не волнуйся, купит отец тебе твою любимую «Тойоту». Но только к восемнадцатилетию.

Третий раз попадалась она навстречу, и третий раз он вздрагивал от ее пронизывающего взгляда. Какая изумительно красивая