Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов

себе Пивоваров, по мнению Норова, не был серьезным противником, но за ним стоял губернатор, а это была уже совсем другая весовая категория. Там били жестко.

Губернатор Мордашов был из деревенских; нахрапистый, хитрый, честолюбивый. В двадцать три года он уже возглавил отстающий колхоз в родном селе и быстро вывел его в передовые. Методы он при этом практиковал русские народные; нерадивых односельчан выгонял на работу лично, бранью и угрозами, а пьяниц и прогульщиков воспитывал зуботычинами.

Начальство оценило его эффективность; он был назначен первым секретарем райкома партии, затем переведен в горком, откуда его, еще совсем молодого, взяли в обком на пост второго секретаря. Он умел разговаривать с простым народом, которому нравились его напор, решительность и грубый юмор. Перед начальством он, при необходимости, мог разыграть из себя сельского простака, этакого валенка, готового горы свернуть по приказу сверху, — навык в России чрезвычайно ценный, умных ведь у нас в государственных органах не особенно жалуют. Но валенком Мордашов, конечно же, не был.

Когда в стране начались перемены, он быстро перековался в демократы, и был избран главой областного совета депутатов. Во время путча 1991 года Мордашов одним из первых региональных руководителей выступил на стороне Ельцина, и несмотря на противодействие своих бывших коллег — коммунистов, грозивших ему тюрьмой, вывел на улицы народные толпы в поддержку свободы.

Ельцин этого ему никогда не забывал. Он хвалил его, ставил в пример другим губернаторам, не замечал его промахи, закрывал глаза на самодурство, которым и сам отличался; выделял области большие транши из федерального бюджета, а однажды на официальном мероприятии при иностранных журналистах даже назвал своим преемником, чем поверг в шок все свое кремлевское окружение и привлек к Мордашову интерес зарубежной прессы.

Образования у Мордашова практически не было; уже находясь на партийной должности, он заочно закончил сельскохозяйственную академию и защитил кандидатскую диссертацию, разумеется, кем-то за него написанную. Однако он обладал той смекалкой и практичностью, которая, в сочетании с природной силой, делает иного русского человека выдающимся начальником, правда, при этом почти всегда самодуром и казнокрадом.

Мордашову еще не было пятидесяти, он находился в самом расцвете сил. Областью он управлял как своей вотчиной. Весь агропромышленный комплекс возглавляли его родственники, бизнесом в Саратове по существу заправлял его сын, а культурой занималась жена, закончившая торговый техникум. С крупными коммерсантами Мордашов обращался как со слугами; они это сносили и заискивали перед ним. Пивоваров подчинялся ему беспрекословно. Порой свои распоряжения губернатор передавал ему не лично, а через замов, сына или жену, — для Пивоварова и они были начальниками. За это Мордашов его поддерживал, заступался за него в Москве и позволял отламывать куски от городского пирога.

Война с Мордашовым была делом рискованным. Норову было что терять; он отдавал себе отчет в опасности подобного предприятия. Но именно риск его и манил.

***

— Расскажите мне о вашем знакомстве с месье Камарком, месье Норов.

Норов пожал плечами:

— Я практически не был с ним знаком.

— Но у вас с ним был инцидент на дороге? — напомнил Лансак.

— Сколько можно повторять, что это — ваши фантазии! — холодно возразил Норов. — Ни у месье Камарка ко мне, ни у меня к нему не было никаких претензий, вам это отлично известно.

— Вы виделись с ним накануне убийства?

— Да.

— Где?

— В Ля Роке, в субботу, на дне рождения Мелиссы, дочери месье Пино и мадам Кузинье.

— Только там?

— Насколько помню, да.

— Однако месье Кузинье уверяет, что вы встречались с месье Камарком накануне, в пятницу в Броз-сюр-Тарне, в кафе, принадлежащем месье и мадам Кузинье. Вы были там с мадам Поль-янска.

Гаврюшкин прислушивался к их разговору, ничего не понимал, и напряженно морщил лоб.

— Да, мы действительно туда заезжали на чашку кофе.

— Вы помните свою встречу с месье Камарком?

— Она была мимолетной.

— О чем вы с ним говорили?

— Мы с ним в тот день вообще не разговаривали, не уверен даже, что поздоровались.

— Зато на следующий день на дне рождения вы с ним поссорились, не так ли?

— Поссорились? Что за ерунда? Там было множество свидетелей…

— И они утверждают, что у вас с месье Камарком вышел резкий спор о войне, — закончил за него Лансак. — Припоминаете?

— Между обычным застольным спором и ссорой такая же разница, как между жандармом из Кастельно и следователем из Тулузы, — сдерживаясь, возразил Норов. — Мы действительно разошлись во мнениях относительно некоторых исторических событий.

— Например?

— Например, по поводу войны 1812 года.

— И только?

— Еще мы рассуждали об особенностях национальной культуры, французской и русской.

— Каких особенностей?

— Вряд ли я сумею вам объяснить. Для понимания предмета нужны знания хотя бы французской культуры.

Лансак сделал вид, что не заметил колкости.

— У меня складывается впечатление, что у вас с месье Камарком были напряженные отношения.

— У вас складывается ошибочное впечатление. У меня не было отношений с месье Камарком.

— Но вы же с ним спорили!

— Я и с вами сейчас спорю, что отнюдь не означает наличия между нами отношений. Мы дискутировали с месье Камарком об итогах наполеоновских кампаний и причинах возникновения авторитарных режимов. Каждый из нас остался при своем мнении. По-вашему, это достаточная причина, чтобы я в тот же вечер отправился в Альби и забил месье Камарка насмерть подвернувшейся под руку дубиной? Вы полагаете, что я так часто делаю?

Чернявый Виктор хмыкнул и тут же покосился на Лансака: не заметил ли он? Белобрысый Мишель взирал на Норова в недоумении, не понимая, как он может противоречить его начальнику. Лансак расслышал сарказм.

— Я не утверждал, что это сделали вы, месье Норов, — несколько мягче проговорил он, поправляя очки.

— А я, в свою очередь, не настаиваю, что это сделали вы, — вернул ему Норов.

Лансак не ожидал подобного выпада.

— Я?! — уставился он на Норова.

— Почему бы и нет? Вы, например, могли прикончить его за то, что он отказался платить вам штраф. Или потому что вам не нравились его кожаные штаны. Вы же не носите кожаных штанов, месье Лансак?

Лансак в негодовании уже открыл рот, чтобы разразиться едкой тирадой, но Норов его опередил.

— Но так или иначе, мы с вами воспитанные люди. И умеем держать наши подозрения при себя.

Смешливый Пере прыснул, успев отвернуться от Лансака, а долговязый Мишель, пораженный дерзостью Норова, так и стоял с открытым ртом, глядя на него во все глаза.

***

После ухода Володи Коробейникова к Леньке Мураховскому, Норов почти не общался ни с тем, ни с другим, но проект с Олежкой увлекал его все больше,