Убить Голиафа - Марина Валерьевна Герасимова

Петрович, ещё вчера, – сказала она и удалилась. Вслед за ней в проёме исчез и Сергей, прикрыв за собой дверь.

Быстро приняв душ и собравшись, я вышел к машине. Только что рассвело, и в воздухе стояла бодрящая прохлада августовского утра. Дверца моей машины была распахнута настежь. Виктор стоял рядом. У другой машины: Джон и Сергей.

Здесь была и Лена, она вышла проводить меня. Дети же спали; с ними, как и со всеми остальными, я попрощался ещё накануне вечером.

– Дорогой, – произнесла она слово, которое резануло слух. За всё это время она ни разу не называла меня так, – будь осторожен.

Я понял, что она чего-то боится. Возможно, разоблачения моего беспамятства. Однако Лена сама развеяла мои сомнения. Она прижалась к моей щеке и шепнула на ухо:

– Что-то затевается. В Москве сейчас слишком много американцев и англичан. Многие из наших также приехали в Москву, хотя совсем не сезон: в августе здесь обычно пусто. Я боюсь, будь осторожен.

Лена выдохнула последние слова и поцеловала меня в щёку. Я сел в машину, рядом устроился Виктор, и мы двинулись в аэропорт. Надо сказать, слова Лены меня не удивили. Я чувствовал, что должно что-то произойти, напряжение просто витало в воздухе.

– Ты по-прежнему спишь с ней? – спросил я Виктора. И опять он не удивился моему вопросу и ответил по существу:

– Последний раз в Лондоне. Как обычно. Мы редко видимся.

– Поэтому она такая грустная?

– И поэтому тоже. Она действительно любит меня. Но ещё она и Олега любила, несмотря на то, что между ними были идеологические разногласия.

Я насторожился. Он сказал это так, как будто знал, что я не Олег.

– А между вами не было идеологических разногласий? – спросил я его, вспомнив, что именно он показал в Лондоне Олегу меморандум и убеждал его подписать контракт.

– Были, но для нас они не принципиальны. У нас нет ни совместных детей, ни миллиардов в банках, ни заводов, ни рудников. А потому и идеология не могла стать помехой. Разве только моя преданность Олегу и то, что я почти всегда был рядом с ним, а значит, в Москве.

Теперь стало окончательно понятно: Виктор знает, что я Дмитрий.

– Когда ты узнал, что я не Олег? – прямо спросил я.

– Я предположил такую комбинацию, когда мы нашли вас в твоём доме. Ведь вы же близнецы, а я всё-таки профи. Проверить тоже труда не составило, о твоём шраме я знал. Когда-то ты сам мне рассказал о том, как вывалился в окно в детстве и порезался, когда вы с Олегом собирались удрать ночью на рыбалку. Твоя удочка зацепилась за ручку дивана, ты её потянул, не рассчитал силы отдачи, и когда леска оборвалась, не удержался на подоконнике.

– Почему молчал?

– Потому что много знаю, но мало что понимаю. Я не понимаю, кто и зачем всё это придумал. Есть подозрения, догадки, версии. И только. Мы работаем над этим.

– Ты думал, я имитирую потерю памяти и не доверял мне? – спросил я в лоб.

– Не думал. Академик Зимницкий подтвердил, что и под гипнозом у тебя в голове пусто. Это редкий случай, память есть, а личной истории нет. Больше того, наше ведомство тоже тебя проверило. С тобой работали наши лучшие специалисты, и тоже подтвердили, что ты потерял память.

– Когда работали? – удивился я.

– На расстоянии, – сначала нехотя начал рассказывать Виктор. Но потом его речь обрела былую уверенность:

– У нас есть служба, занимающаяся психическими феноменами, такими, как телепатия, телекинез, проникновение в подсознание, разблокировка и снятие кодов. Есть специалисты, которые могут проникнуть в твоё подсознание, в твою душу без твоего ведома. Например, когда ты спишь. Для этого им не надо быть рядом с тобой. Всё, что удалось выяснить, так это то, что твоя память действительно пуста в отношении твоей личной истории. Очень качественное и выборочное стирание памяти. Какой-то новый препарат. Или смесь. Плюс направляющее внушение.

– Кому и зачем это надо? – задал я, пожалуй, главный вопрос. – Зачем людям стирают память?

После небольшой паузы Виктор ответил:

– Во-первых, ты стал свидетелем чего-то такого, что тебе никак не положено было знать. Во-вторых, чтобы ты забыл свою прежнюю жизнь и стал тем, кем тебя хотят видеть.

– Я был на симпозиуме. Что я там такого мог узнать, что потребовалось стирание памяти?! Проще пристрелить.

Я недоумевал. Виктор размышлял вслух:

– Да, этот вариант какой-то чересчур замысловатый. Если бы ты был Олегом, тогда понятно: олигарха нужно сохранить в живых любой ценой. Это важно и для Кремля, и для Лондона, и для тех, кто над ними. Больше подходит другая версия: кому-то нужно, чтобы ты стал Олегом.

– Зачем?

– Это возможно в следующих случаях: Олег случайно погиб, а кому-то, например, Кремлю или семье, или партнёрам, необходимо, чтобы всё оставалось на своих местах. Это раз. Вторая комбинация более шпионская: Олег имел доступ к президенту и к премьеру. Да, собственно, он везде имел доступ. Но к самому Олегу Петровичу доступ ограничен. Тогда вербуешься ты, его брат-близнец, и проводится подмена. В этом случае непонятно, зачем стирать память. Если только с тобой не смогли договориться, и ты наотрез отказался сотрудничать со спецслужбой, которая всё это сделала. Надо сказать, речь идёт не о ФСБ. Я бы знал. Скорее всего, спецслужба, которая всё это сотворила – надгосударственная. Возможно, тебя выкрали ещё в Брюсселе из отеля, и до того момента, как я тебя нашёл, оглушённого в твоём доме, неизвестно, где ты был и что с тобой случилось. Скорее всего, ты теперь – слепое оружие и тогда тебе память не нужна.

– Как я могу быть оружием? – удивился я, хотя уже сам давно это понял. Осталось выяснить, каким видом поражения являюсь.

– Сейчас в мире, когда хотят устранить кого-то чужими руками, используют кодирование. Может быть, тебя закодировали на убийство. Возможно, президента или премьера. ФСБ уже предотвратило несколько попыток их устранения.

– Меня могли закодировать на убийство президента? – я предполагал, что дело именно так и обстоит, но хотел услышать ответ от Виктора.

– Да, – спокойно и уверенно ответил Виктор так, как будто говорил о чём-то обыденном, – когда придёт время, ты услышишь и увидишь кодовое слово или знак, и сделаешь то, на что тебя запрограммировали. А до этого времени ты – бомба замедленного действия с часовым механизмом: тик-так, тик-так.

– Как во сне, – вспомнил я свой сон и рассказал его Виктору.

– Это уже что-то, – мне показалось, что он обрадовался, – наши специалисты не смогли проникнуть в твой код и разгадать его. Он