В клешнях черного краба - Эдуард Юрьевич Власов

Причем и властям это выгодно. Машины же не через черный рынок, а через магазины будут продавать. То есть налоги, доходы в местный бюджет и прочие халявные прелести – все это есть и будет. Вот и у нас так же. Эти ваши Грабовы нам экономику в портах хоккайдских подняли, а каким образом – это нас не интересует, как не интересовало бы вас на нашем месте. Крабы не пахнут.

– Это если они свежие, эти крабы…

Игнатьев затих и продолжил в задумчивости крутить ключ на пальце. Пузатенький «Боинг» описывал вокруг пальца круг за кругом, словно дожидаясь разрешения на посадку от невидимого диспетчера, который с этим разрешением почему-то все тянет и тянет.

Я вспомнил, что отключил в «сушечной» свой мобильник, достал его, нажал на кнопку «On», и телефон тут же ожил. Звонил Осима. Не дозвонившись, он написал, что через полчаса направляется в порт для опроса экипажа и будет ждать меня на третьем пирсе. Я в очередной раз подумал о том, что надо бы позвонить Дзюнко, но напротив сидел тоскливый Игнатьев, и посвящать его в свои семейные дела я не собирался. Он поигрывал ключом и смотрел в свой пустой стакан, где на самом дне таяли осколки прозрачного льда.

– Так, хорошо. Теперь вы мне скажите, что вы делали непосредственно перед смертью Грабова и во время ее.

– Ничего. Просто сидел и ел. А когда он вдруг привстал и схватился за горло, я подумал, что он поперхнулся. Мацумото… Вы ведь уже знаете, кто такой Мацумото, да? Так вот, Мацумото тоже, видно, подумал о том же, так что мы попытались из него выбить застрявший кусок. Потом судовой врач заорал, что это сердце. Мы его положили на пол, и все, он тут же затих.

– Как получилось, что вы сели рядом с Грабовым?

– А как могло быть иначе? Я же здесь официальное лицо. Мне по чину полагается сидеть в центре стола.

– Но у вас же с Грабовым отношения были напряженные, да?

– Отношения у нас с ним были отвратительные. Война не война, а так – Стояние на Угре.

– А при чем здесь угорь? Он что, еще и угря продавал? На Курилах же он не водится.

– Да, не водится. Вы его в Китае и Корее закупаете. Я не об угре говорю. Угра – река такая, в школе событие на ее берегах проходят… Ну ладно, забудьте про это. В общем, он меня ненавидел, а я – его. Но внешне в этом году все было спокойно, чинно, без эксцессов. Он знал, что я в Москве продолжал и продолжаю под него копать, там мои ребята выходят на тех, кто ему бумаги подписывал. Но внешне это никак не проявлялось. И вчера он сам меня рядом с собой усадил.

– Вы с ним общались?

– Вчера? Конечно, не сидеть же молча.

– О чем?

– Ну так… о погоде, о ценах – московских и сахалинских…

– О ценах на что? На краба?

– Да нет, о простых ценах, магазинных. Ну почем у меня в Москве или у него в Южном пиво, колбаса там…

– В каком настроении он находился?

– В хорошем, конечно.

– Почему «конечно»?

– Как «почему»? Это была его первая ходка в сезоне с крабом. Отгрузил он сто десять тонн, продал, по моим данным, по пятнадцать тысяч за тонну. Так что повод для веселья у него был. Тем более рядом я сидел, проигравший и утершийся.

– А вы утерлись?

– Я судно в порту встречал. Документы были в порядке. Но ежу понятно, что первого краба на экспорт никто вывозить не разрешает, как и всего последующего. По идее пограничники должны были стопануть его на выходе из нашей экономзоны. А он ничего, вышел себе спокойно и сюда пришел.

– И вы его документам поверили?

– Я же говорю, документы в полном порядке.

– Вам сколько лет, господин Игнатьев? Если не секрет, конечно.

– А что такое?

– И все-таки…

– Пятьдесят три.

– А Грабову сколько было, знаете?

– Пятьдесят пять.

– Правильно.

– Вы это к чему?

– А вы сами подумайте. Ведь что получается? Вот два ровесника: один – процветающий контрабандист, на которого управы нет ни на родине, ни в Японии, другой – честный, радеющий за отечество чиновник, у которого никак не получается этого контрабандиста упрятать за решетку. И, самое главное, не получится никогда. И он это с каждым годом все отчетливее и отчетливее осознает. Что же остается этому честному и радеющему чиновнику?

– И что же ему остается?

– А вы не догадываетесь?

– Что? Перейти на другую работу? Или начать требовать с контрабандиста свою долю, как это делают его коллеги в других ваших портах?

– Будто Грабов никогда вам ничего не предлагал!

– Предлагал, конечно. Не сам, правда, – осторожности ему было не занимать. Через людишек своих предлагал, было дело.

– И вы?..

– Отказался, естественно.

– Это как раз не естественно.

– Для кого как…

– Ну а раз отказались, значит, я правильно выстроил логическую цепочку.

– Вы ведете к тому, что мне ничего не оставалось, кроме как убрать его? Вот так вот запросто насыпать ему стрихнин в сашими, и все?

– А вы на моем месте не рассуждали бы точно так же?

– Знаете, майор, мне достаточно своего места. У меня неплохая зарплата и без грабовских подачек.

– Кстати, а какая у вас зарплата?

– Я обязан отвечать на этот вопрос?

– Пока нет. Просто я слышал, что у вас в России чиновники получают какие-то гроши.

– Официально да, гроши. В долларах не больше двадцати пяти – тридцати в месяц. Но в нашем комитете премии неплохие платят. Мы же на рыбе сидим – та же нефть, только повкуснее и почище. Да и с соседом в вашем лице нам повезло, всегда есть куда эту рыбу пристроить.

– А здесь вы на нашем довольствии находитесь, да?

– Да, по межправительственному соглашению мое пребывание здесь оплачивает Япония.

– Переводчика тоже?

– Естественно, тем более что Дзюн – японец.

– Дзюн?

– Нарита, переводчик мой. Вы же спросили…

– А, да-да. А машина?

– Что машина?

– Машина вам полагается?

– Полагается. Есть у меня машина. Вернее, не у меня, а у Дзюна. Он сюда из Саппоро на своей «Хонде» приехал и меня на ней возит. А ему ее оплачивают – бензин там, эксплуатацию – по принципу проката.

– А у вас своей машины нет?

– В Москве у меня «Шкода».

– Это что за машина такая – «Шкода»?

– Чешская. Неплохая тачка.

– А здесь?

– Что «здесь»? Что вы все вокруг да около?

– «Вокруг да около» – это вы.

– В каком это смысле?

– А в таком! Вы мне уже целый час ключ от машины показываете. Причем начали это делать