Анна Литвинова - Заговор небес

Автоответчик отключился.

Я вырулил на шоссе и порысил к дому. По крайней мере пять часов сна я заслужил.

Гаишники, не трогавшие меня всю сегодняшнюю ночь (плавно перетекшую из вчерашнего дня), теперь отыгрались на мне по полной программе: тормозили «восьмерку» три раза. Но ни рубля, конечно, не получили. Я был водителем-образцом: трезвый, не нарушающий скоростной режим – к тому же славянской национальности и с московской пропиской.

В итоге, после всех остановок и разборок, я очутился по месту своей прописки, на Большой Дмитровке, только в начале седьмого утра.

Отставник Федотыч в кальсонах уже пил свой утренний чай.

– Гуляешь? – одобряюще приветствовал он меня и поощрительно подмигнул.

Глава 6

Летающие черепашки

Катя Калашникова выполнила мою рекомендацию: оранжевый «Фиат Пунто» стоял прямо под окнами шестиэтажного сталинского дома в тихом переулке. Я припарковал свою «восьмерку» рядом с ним.

Консьержка устроила мне форменный допрос – похлеще любого гаишника. Это меня порадовало. Пока моя клиентка сидит дома, ей с такой охраной ничто не угрожает. Если только в распоряжении у неизвестного мне злоумышленника (злоумышленников?) нет винтовки с оптическим прицелом.

Дверь мне открыла Катя. Она была в тапочках на босу ногу, легких брючках и маечке (кажется, на голое тело). Отчего-то мне было приятно ее видеть.

– Заходите, Паша, – приветливо пригласила она меня. – Раздевайтесь. У нас хорошо топят… С Рождеством вас!

– И вас.

– Нет-нет, туфли не снимайте, я вас умоляю. Ненавижу этот обычай. Да и тапочек у меня нет… У нас беспорядок. Проходите на кухню.

Из комнаты выглянул господин профессор Дьячков в спортивном костюме. Вид у него был отрешенный. Волосы взлохмачены.

– Здравствуйте! – радостно улыбнулся он и протянул руку. – Извините, не могу вам составить компанию… Работа… Заинька, – просяще обратился он к жене, – будешь варить кофе господину… э-э… – по его лицу было видно, что он успел забыть, как меня зовут, – э-э… нашему гостю, – вывернулся он, – свари, пожалуйста, и на мою долю.

В открытую дверь мне были видны внутренности комнаты. Там стояло два письменных стола, полки ломились от книг – по разным специальностям и на разных языках. Кажется, гостиная служила хозяевам кабинетом. Даже телевизора в ней не было.

Когда встрепанный профессор Дьячков удалялся в свой кабинет, мне вдруг в очередной раз вспомнилась та самая фраза из учебника криминалистики, которая гласила, что девяносто процентов бытовых убийств совершаются половыми партнерами жертвы. А ведь Дьячков, в числе прочих шестерых, присутствовал на даче в тот вечер, когда отравили гражданку Полевую… И на позавчерашний вечер, когда некто в маске стрелял в его супругу, железного алиби у него нет. Вполне можно было успеть – по московским-то пробкам! – быстрее Кати вернуться домой на метро и встретить ее с утешающим чаем… Да и тормозные шланги в автомобилях у Лессингов он вполне мог перерезать – во время той злосчастной вечеринки две недели назад… Я тряхнул головой. Представить, что моложавый, сильно близорукий и нескладный профессор Дьячков покушается на жизнь своей гражданской супруги Кати Калашниковой, при известной доле воображения было возможно. Ему нужна квартира, обстановка и все такое… Или: у него появилась молоденькая любовница; легче отправить супругу на тот свет, чем делить совместно нажитое имущество… Но вот зачем ему было губить Валю Лессинг?.. И зачем – убивать Настю Полевую?.. На эти вопросы даже при очень богатом воображении невозможно было найти ответы.

Но ведь кому-то и зачем-то это понадобилось, черт возьми, делать!..

Я прошел вслед за хозяйкой на кухню. Кухня была просторная, уютная, натурально-деревянная. Под потолком висела эксклюзивная (как пишут в рекламах) люстра. На специальной полочке притаились разные мелочи – видимо, милые для хозяев: кружка с изображением Эйфелевой башни, пирамида Хеопса в одну миллионную натуральной величины, гжельский заяц с надписью 1999 на животе, копеечный бычок в коробочке I love you… Именно здесь расположился в этой квартире телевизор, а система зеркал позволяла, кажется, смотреть его отовсюду – даже от плиты. Кроме того, кухня была снабжена и другой хозяйственной утварью: современной кофеваркой, микроволновкой, посудомоечной машиной и электрочайником. По всему было видно, что в квартире проживают люди не бедные (но и не слишком богатые), а также обладающие определенным вкусом.

Екатерина Сергеевна засыпала кофе в кофеварку.

– Вы, кажется, любите покрепче – как и мой муж…

– В наблюдательности вам не откажешь.

– It's elementary, my dear Watson,[9] – усмехнулась Калашникова.

Насколько я мог судить по произношению, она недаром работала на кафедре английского языка.

– Вы лучше скажите, чем вы так напугали герра Лессинга, – продолжила прекрасная доцентша. – Он звонил мне сегодня с утра три раза… Что там у него было под днищем машины? Бомба?.. И как вы узнали об этом?..

– А как самочувствие Валентины? – ответил я вопросом на вопрос.

– Все так же, – пожала плечами Катя. – Она в коме. Улучшения нет.

– Какие прогнозы?

– Насколько я поняла герра Лессинга, дело может повернуться как угодно. Возможно, она выкарабкается.

– Будем надеяться.

– Парашютисты – живучие, – бледно улыбнулась Калашникова и спросила: – Так что там все-таки с машиной герра Лессинга? Это связано с ее аварией?.. И откуда вы узнали, что…

Говоря все это, Калашникова двигалась по кухне, доставая сахар, варенье, чашки.

– Сядьте, Екатерина Сергеевна, – жестко сказал я.

Она остановилась, молча посмотрела на меня – и повиновалась. Видно, ее дражайший супруг не слишком часто разговаривал с ней в таком тоне.

– У меня есть все основания полагать, – продолжил я, – что происшедшее с госпожой Лессинг – отнюдь не несчастный случай. Это было покушение.

– Господи!.. – выдохнула Калашникова.

– Кто-то перерезал тормозные шланги в обеих ее машинах. И в «Поло», и в «Пассате». Она вчера села в «Пассат». И разбилась.

Кажется, впервые я увидел на лице Екатерины выражение растерянности и страха. Она сидела недвижимо, хотя уже давно пора было включать кофеварку.

– Давайте сделайте кофейку мне и Андрею Витальевичу, – сказал я тоном помягче, почти успокаивающим. – А потом вы мне расскажете все о ваших подругах… У меня все-таки есть подозрения, что смерть Насти и эти покушения – и на вас и на Лессинг – связаны между собой… А значит, с вашей парашютной четверкой…

Катя наконец включила кофеварку. Кухня наполнилась ароматом настоящего «эспрессо». Себе Катя налила слабенький цветочный чай. Кофеварка выплюнула последние капли. Хозяйка отключила ее. Взяла с полочки с сувенирами железный колокольчик (я углядел на нем ленточку с цифрами «1985» и сообразил, что этот колокольчик хранится с ее последнего школьного звонка). Катя прозвонила им. «Слышу!» – откликнулся из комнаты муж. Затем явился собственной персоной, взял чашку, бросил: «Спасибо» – и удалился к себе.

Екатерина Сергеевна поставила вторую чашку кофе передо мной, взяла чай, пепельницу. Закурила сверхлегкую сигарету. Задумчиво сказала:

– Парашютная четверка… Да, парашютная четверка… Это долгая история… В нескольких словах: в начале перестройки занесло нас с Валей на спортивный аэродром… В Москве – мрак, митинги, сигареты по талонам. А там – романтика: небо, самолеты, – она поколебалась. – Компания хорошая, беззаботная… Мы с Валькой торчали в Колосове все выходные. Вместе ездили, жили в одной комнате… А с Настей и с Машей – так, встречались с ними в столовке, здоровались. Компании у нас были разные. Но однажды… когда же точно… да, в девяностом году, кажется, в феврале…

Катя поднялась в половине восьмого утра. За окном стояла мерзлая темень, сладко посапывала Валюха. Обогреватель – переутомился за ночь, бедняга! – надсадно гудел. Катюша осторожно, чтобы не разбудить подругу, спустилась с верхней кровати. Сняла свое одеяло и укрыла им Валентину – та благодарно спасибнула сонным голосом.

В гостинице стояла тишина – до официального подъема еще полчаса. Вот и чудненько, ей никто не помешает. Катя достала из сумки мыло, полотенце и контейнер с контактными линзами. Наверняка в туалете сейчас пусто, и она сможет спокойно вымыть руки и нацепить свои искусственные глаза.

Интересно, почему у нас запрещено прыгать, если у тебя плохое зрение? Катя читала в американских журналах – в Штатах хоть в линзах, хоть в очках – можно. Даже продаются специальные фиксаторы, чтобы очки во время прыжка не слетели. Иностранцам-очкарикам, что приезжают прыгать в Колосово, доктор даже слова не говорит. Еще бы он попробовал сказать – они за прыжок по десять долларов отстегивают. А своим, русским парашютистам приходится ховаться по туалетам…