Анна Литвинова - Заговор небес

– Да.

– Вы хорошо меня поняли?

Казалось, Катя находится в некоторой прострации.

– Да, – слабым голосом ответила она.

– Привет вашему мужу. Ложитесь спать. Я вам утром обязательно позвоню. Все будет хорошо.

Я нажал кнопку отбоя.

Дело приобретало новый оборот.

Уже совсем одетый, я вышел из своей комнаты в коммунальный коридор и взял трубку домашнего телефона. Аппарат стоял на полочке в углу – хотя по нему давно уже плакал Политехнический музей, раздел истории древней техники. Однако надо отдать должное, слышно по нему было лучше, чем по самоновейшей мобильной «Нокии».

Я взглянул на часы – без двадцати три – и набрал известный мне на память номер.

Трубку взяли с третьего гудка.

– Любочка! Милая! – заголосил я фальшиво-бодрым тоном, когда в трубке отозвался знакомый голос. – С Рождеством тебя! Поздравляю! Христос родился!..

У Любочки было по меньшей мере три достоинства: большие пухлые губы, статус незамужней дамы и непреходящая симпатия ко мне, грешному. И еще – она работала в Главном управлении ГАИ-ГИБДД.

– А, это ты… – вяло откликнулась Любочка. – И тебя – с Рождеством… Ну, говори, чего тебе надо…

– Да вот, хотел тебя поздравить… – насквозь лживым голосом проговорил я.

– Не ври, – строго ответила Люба.

– Ты слишком проницательна. Ты хуже Шерлока Холмса. Да, у меня есть до тебя дело. И с меня – конфеты и коньяк. Но это – только повод тебе позвонить…

– Когда мы с тобой увидимся?

– Не кончатся выходные, как я припаду к твоим ногам, любовь моя!

Тут из своей комнаты выполз мой коммунальный сосед, заспанный отставник Федотыч в голубых кальсонах. На его лице отпечатались складки от подушки. Федотыч проследовал в туалет, подтягивая на ходу исподнее. Проходя мимо меня, он между делом спросил: «Кадришься?» – и подмигнул.

– Говори, что за дело, – молвила в трубке безотказная Любочка.

– Сегодня вечером, – я ухватил быка за рога, – на Алтуфьевском шоссе – где конкретно, не знаю – произошла авария с иномаркой. За рулем была женщина. Валентина Лессинг. По буквам: любовь – ежик – счастье – счастье … Да, двойное «счастье»… Далее: искорка – нежность – глупышка… Получается: Лессинг… Записала?

– Да записала… – меланхолически откликнулась Любочка.

– Она, эта Лессинг, – продолжил я в телефон, – сейчас в тяжелом состоянии в больнице, в Склифе. На какой она была машине – я не знаю, но это была иномарка. Скорей всего «Фольксваген», либо «Пассат», либо «Поло»…

Тут из туалета обратно в свою комнату проследовал Федотыч. Проходя мимо меня, он опять поддернул голубые подштанники, подмигнул и спросил: «Работаешь?»

– Любочка! – перекрикивая извергающийся шум воды из сортира, проорал я в телефон. – Миленькая! Узнай мне, кто взял это дело. И где сейчас стоит битая машина… Поскорей, умоляю… И позвони мне сразу – домой или на мобильный…

– Ладно, – устало отозвалась Люба. – Все сделаю. Пока! Произнести по буквам? Пока: паршивец – осел – кретин…

– Все-все-все! – я торопливо повесил трубку.

В ожидании Любиного звонка я прошел на кухню и сделал новую добрую порцию свежезаваренного чая.

Когда крутейший напиток заварился и я налил его в любимую кружку с гравировкой: «Павлу Синичкину за отличную службу» – тут раздался звонок по мобильному. Видать, Любочка решила, в порядке легкой мести, выставить меня на оплату счетов сотовой сети.

– Хеллоу? – откликнулся я, придавая голосу необходимую интимность.

– Ну, слушай, паршивец, – в трубке раздался Любочкин усталый голос. – ДТП произошло сегодня, на четвертом километре Алтуфьевского шоссе, в восемнадцать пятнадцать. «Фольксваген-Пассат» бежевого цвета, номер 166-50 RUS, следовал по направлению из области в Москву. За рулем в самом деле находилась эта твоя Валентина Павловна Лессинг… Любовница? – вдруг подозрительно спросила Люба.

– Да какая к черту любовница! – закричал я. – Клиентка! Точнее – свидетельница по делу! Клянусь!..

– Ладно, – усмехнулась Люба, – будем считать, что я тебе поверила… Так вот. На одном из поворотов – а шоссе там петляет – водитель не справился с управлением. Автомобиль вылетел с дорожного покрытия и несколько раз перевернулся. Сработали подушки безопасности, однако водитель – водительница твоя! – была не пристегнута, поэтому получила тяжелые черепно-мозговые травмы. Ее отправили в Склиф в крайне тяжелом состоянии. Пассажир, мальчик шести лет, Михаэль Лессинг, был пристегнут, поэтому почти не пострадал…

«Ах, Валентина-Валентина, – подумал я, – как это похоже на тебя (если я правильно понял твой характер из рассказа Калашниковых): заставить в машине пристегнуться сына, однако самой этого не сделать…»

– А что там случилось? – спросил я в трубку Любочку. – Какие обстоятельства?.. Есть свидетели?.. Она обгоняла? Ее кто-то подрезал? Ослепил дальним светом?

– Не гони, – строго сказала Люба. – Насколько я поняла, ничего там не было. Ни встречных, ни попутных. Никто ее не обгонял, не слепил. Нашли свидетелей – они там на остановке автобуса ждали. Она одна была на дороге. Просто не вписалась в правый поворот, перелетела через полотно – и кувырк. Овраг там не большой – но и не маленький.

– Вот как… – пробормотал я. – А ты случайно не знаешь, куда отволокли битую машину?

– Она на стоянке поста ДПС на Кольцевой дороге, девяносто второй километр.

– Слушай, Любочка, – новая идея пришла мне в голову, – ты не могла бы связаться с постом? И сказать, что я подъеду – осмотреть машину? Прямо сейчас?

Люба тяжело вздохнула.

– Это будет тебе дорого стоить…

– Все, что скажешь…

– Сводишь меня в Большой театр.

– О господи!

– Нет?

– Да-да! Я согласен! Почту за честь!

– Тогда жди звонка.

Любочка бросила трубку.

Тремя глотками я выпил кружку крепчайшего, уже начавшего остывать чая. Ночка предстояла тяжелая.

Тут зазвонил телефон – опять мобильный.

– На посту сейчас дежурит капитан Варанцев, – раздался в трубке Любочкин голос. – Я ему сказала, что ты мой друг из РУБОПа. Так что если он вдруг потребует у тебя документы – выкручивайся как хочешь.

– На тебя можно ссылаться?

– Ну а на кого же еще? На министра?

– Спасибо, спасибо тебе, моя милая. Спасибо, любовь моя!

– За спасибо только птички чирикают.

– Намек понял. Будет и театр, и море конфет, и…

Любочка положила трубку.

Через пять минут я уже заводил свою «восьмерку», стоявшую внутри нашего двора-колодца.

Улицы были пусты. Да и какими им быть в начале четвертого ночи на Рождество! На Дмитровке светили одинокие фонари, черт куда-то уволок луну, гэбэшник в шинели топтался у здания Совета Федерации.

Я повернул направо, на Страстной бульвар. «Здесь, на противоположной стороне бульвара, позавчера кто-то стрелял в Калашникову, – мелькнуло у меня в голове. – Кто же это, интересно, был?»

По пустому и тихому бульвару я доехал до Петровки. Повернул налево и помчался в сторону от центра. Справа мелькнуло державное здание Петровки, 38. На «зеленый» я проскочил Садовое кольцо. Скоро, поплутав по всяким там Краснопролетарским и Палихам, вырвался на Новослободскую улицу. Отсюда – прямая дорога к Алтуфьевскому шоссе. Я занял крайний левый ряд и задал шпор своей «восьмерочке». На скорости сто километров в час пронеслось мимо салатное здание Савеловского вокзала.

Нарушать скоростной режим я не боялся. Редкий гаишник выходит на улицу ночью в праздник, вооружившись радаром. В основном Любочкины коллеги орудуют сегодня трубочками и натренированными до совершенства – на предмет обнаружения алкогольных паров – носами. Но в этом смысле я сегодня был абсолютно чист.

Меня так никто и не остановил – может, слишком наглая морда была у моей «восьмерки». Как-никак я вживался в роль оперативника из РУБОПа, каковым я должен был предстать, по Любочкиной легенде, пред капитаном-гаишником Варенцовым.

Уже через восемнадцать минут я нахально тормознул серенькую свою «восьмерочку» у самого поста и взбежал по ступенькам, изо всех сил воображая себя оперативником РУБОПа.

Внутри поста сидел грузный гаишник в чине капитана. Тулуп его был расстегнут, на столе дымился стакан чая в подстаканнике. Капитан вглядывался в компьютер, рядом на столе хрипела рация.

– Здравия желаю! – небрежно бросил я. – Я – Синичкин с Полянки.

Гаишник молча указал мне на стул.

Рация прохрипела: «Рено бэ – триста пятьдесят пять – у – у».

Капитан прошелся по клавишам компьютера («Ищет, не числится ли машина среди угнанных», – смекнул я) и гаркнул в рацию:

– Пять – ноль!

Видимо, это означало: «Все чисто».

Рация выхрипнула новый вопрос: «Коломийцев, Иван Петрович?» Гаишник опять пробежался по клавишам и снова произнес в передатчик:

– Пять – ноль!

– Принято, – разочарованно отозвалась рация. – А что там за хер свою тачку у поста поставил?

– Это наш хер! – буркнул капитан. – Как понял?