Смерть в изумрудных глазах - Анна и Сергей Литвиновы

— В редакции поручили тему продолжить, — не стал вдаваться в детали. — Можно по клубу побродить?

— Да пожалуйста! Бахилы только наденьте.

Первым делом направился искать уборщицу — та (очень удачно для него) мыла пол в пустом зале для фитнеса. Ходить кругами не стал, спросил напрямую.

Девушка растерялась:

— Олю, да, знала. Отца ее тоже. Он грубый, конечно. Но чтобы бил — не видела никогда.

Молчит — потому что пять тысяч взяла?

Но удивление искреннее, и на опытную актрису совсем не похожа.

— А вас тут сколько работает?

— Ну я и Феруза. Два через два.

— Сменщица ничего не рассказывала?

— Да я ее не знаю толком, мы не пересекаемся. Один раз только и виделись, в бухгалтерии.

— Когда она заступает?

— Завтра. Можно, я от себя скажу? Зря вы так на Олиного отца.

— Почему?

— Да потому, что почти всех спортсменов родители в черном теле держат. Один раз девочки в раздевалке болтали про какую-то теннисистку американскую. Ее родитель и оскорблял, и вроде бил даже. И как раз Оля тогда сказала: «Ради большого шлема потерпеть можно». А остальные с ней согласилась.

«Хороша норма. Бить — чтобы играла лучше. И фактически убить — когда стало ясно: больших шлемов точно не будет», — мелькнуло у Полуянова.

А уборщица продолжила свою мысль:

— Мне вон родители все позволяли — и чем кончилось? Ни денег, ни профессии. За чужими людьми подтираю.

В дискуссию Дима вступать не стал.

Отправился бродить по клубу.

Еще по прошлому визиту усвоил: вся местная тусовка собирается на втором этаже, в кафе, откуда вид на корты. Спортсмены между тренировками забегают за шоколадками, родители ждут своих чад, попивают кофеек.

Взял и себе «американо», выбрал столик — специально не в уголке, а в самой гуще, стал прислушиваться к разговорам. Слева — общаются две мамы, обе, как понял, из Архангельска, привезли на турнир сыновей. Справа — еще три женщины, у этих — родной московский говорок. Одна громогласно хвастается, что «мы с Васенькой прилетели бизнес-классом», вторая пытается не отстать — повествует, что в гостинице они с дочкой взяли «люкс». Третья — сидит к нему спиной. В беседу не вступает.

Но когда спросили, где остановилась, ответила:

— В «Азимуте». В трехместном.

Голос ее показался Диме знакомым.

— Ну это странно, — осудила та, что сняла номер люкс. — Мальчик с девочкой, взрослые уже — и в одном номере живут. Да и вообще неудобно: втроем в одной комнате толкаться.

— Зато я точно знаю: в двадцать два ноль-ноль оба спят.

— А что вас вообще в Мурманск потянуло? — вступила в разговор вторая женщина. — Вы ведь вроде звезды. Все больше по заграницам.

— Здесь первая категория, тоже нормально, — спокойно отозвалась женщина. — И город интересно посмотреть, я наш Север люблю, но в Мурманске раньше не бывала.

Очень, очень знакомые интонации. Определенно, не мимолетно пересекались, а когда-то общались.

Встал, подошел вроде как на корты посмотреть — и опешил:

— Танька!

Она обернулась к нему, мгновенно узнала:

— Бог ты мой! Димочка!

Кинулась на шею, нисколько не смущаясь осуждающих взглядов дам. Он с удовольствием сжал в объятиях стройное тело, вдохнул ее аромат — очень знакомый; кажется, и духи как раньше.

— Танюшка! Какими ты здесь судьбами?

— Ой, Дим, не спрашивай. — Покосилась на своих недавних соседок по столику. — Ты будешь смеяться, но я теперь сумасшедшая теннисная мамаша. Причем практически многодетная. Привезла отпрысков на турнир.

— И много их у тебя? — удивился.

— Двое. Один сын, а вторая — ой, потом расскажу. Запутанная история. А ты почему здесь? Из-за Оли?

— Ты читала?

— Конечно!

Понизила голос:

— И Олю знала. Дети тоже. В Мурманск поехать — на самом деле их идея, хотя тренеры возражали. Но ребята уперлись: мы должны, и все тут. Игрушки мягкие ей выбирали. — Погрустнела. — Будто живой. Завтра после матчей на кладбище поедем.

Недавние ее собеседницы тянули шеи, откровенно пытались подслушать, о чем речь. Диме пришлось переходить почти на шепот. Спросил:

— А с отцом ее ты знакома?

— Конечно. Девочку не вернуть, но хотя бы этот зверь по заслугам получит.

— Не факт. Пока что он на меня и на «Молодежные вести» иск подал. За клевету. На двадцать миллионов.

— Что-о? — вспыхнула Татьяна.

— Я и в Мурманске снова поэтому. Новые штрихи к портрету нужны. Не найду — иск могут удовлетворить, как наш юрист считает.

— Тогда тебе повезло, — мстительно улыбнулась Татьяна. — Штрихов у меня немало. И я с тобой охотно поделюсь.

* * *

Таня Садовникова в теннисной тусовке погрязла случайно и для себя совсем неожиданно. Когда усыновляла семилетнего мальчика Митю Сизова, ей и в голову не могло прийти, что тот — талантливый спортсмен. Она не знала, что в приемном сыне еще в юном возрасте разглядели будущую звезду, стали активно нагружать и тренер перегнул палку — мальчик теннис возненавидел. Мама (тогда была еще жива его родная) не стала настаивать, чтобы тренировался через не хочу, так что с тщеславными мечтами было покончено. А сам Митя про свой спортивный опыт (занимался он с четырех до пяти с половиной лет) молчал. Боялся: Таня заставит возвращаться на корт.

Что у сына есть к спорту и склонность, и в нем опыт, Садовникова узнала случайно. И раз тот сам не хотел, принуждать сына к достижениям не собиралась, предложила тренироваться понемногу — для здоровья. Однако тренер в клубе «Викинг» не только разглядела в Мите огромный потенциал, но и смогла вернуть любовь к «спорту королей». Не меньшую роль в его возвращении сыграла и Лиза Золотова. Дети познакомились на первом Митином турнире, сразу подружились. А вскоре выяснилось: по крови они — родные брат и сестра. Матерям Мити и Лизы по медицинским показаниям делали ЭКО. И обеим подсадили эмбрионы от специально подобранных молодых спортсменов. Эксперимент затеял отец девочки, а Митя его «жертвой» оказался случайно — эмбриолог, участвовавший в заговоре, захотел «контрольную» группу — чтобы понять, пробьется ли талант в обычной, неспортивной среде[5].

…Полуянов восхищенно прокомментировал:

— Да, Танюшка. Только ты так могла! Одного не понимаю: почему ты этого отца-экспериментатора не прибила, когда обо всем узнала.

— Так я к моменту, когда все выяснилось, сама втянуться успела, — ответила серьезно. — В теннисе конкуренция жесточайшая, и когда твой ребенок побеждает — за ощутимым преимуществом, — это ни с чем не сравнимый кайф. Не то чтобы я одобрила Гая: эксперимент, конечно, свинский и подлый. Но я его поняла.

— А если Митя тебе скажет: все, из тенниса ухожу — что сделаешь? — спросил вкрадчиво.

— Очень расстроюсь. Постараюсь