Наследники - Олег Юрьевич Рой

на том, что повторяет движение чужих пальцев. Мизинец, безымянный, средний, указательный – о кей – и назад. Как загипнотизированная. Она сжала и разжала кулак, сбрасывая «колдовство». Потом повторила движение – уже сознательно. Означает ли что-то эта последовательность? Или это просто упражнение, и Адриана всего лишь пугает? Типа: гляди, как я быстро в себя прихожу! Интересно, а врачам она тоже хвастается прогрессом реабилитации?

В просвете между домами рдел последний кусочек заката. Над ним багрово-сизой чертой нависал край тучи – темной, тяжелой, страшной. Господи, как душно! Хоть бы ночью гроза разразилась. Или даже прямо сейчас – дышать нечем.

Телефон, звякнув, доложил о новом сообщении. Арина вздрогнула так, словно не мелодичное «динь-динь» услыхала, а выстрел над самым ухом. Нет, хватит уже сюда мотаться! Сказать Адриана точно ничего не скажет – и надеяться нечего – а нервы на этих визитах горят километрами.

Сообщение было от Майки: «Ты приедешь?»

Господи, что там стряслось? Если пролистать телефонную память, сообщений от племяшки едва ли пара десятков наберется. А тут – здрасьте.

Арина чуть не ткнула в «перезвонить», но – застыла. Ей было страшно. Вдруг… Что именно «вдруг», она сформулировать не сумела. Отправила короткое «через полчаса буду» и сосредоточилась на глубоких медленных вдохах-выдохах, чтоб хоть немного унять заполошно колотящееся сердце. Нервы, чтоб их леший побрал! Ладно, полчаса можно и потерпеть и мечущееся в клетке ребер сердце, и холод в животе, и дрожь в коленках. Лишь бы обошлось, лишь бы обошлось.

* * *

Дома, впрочем, все было как обычно. Отец в кабинете, мама в спальне – родители до сих пор предпринимали титанические усилия, чтоб не пересекаться, и конца краю этому «нейтралитету» было не видать. Майка, тоже как обычно, сусликом сидела на кухонной табуретке. Правда, рядом обнаружился еще и дядя Федор:

– Привет, сестренка! – рывком подняв с узкого диванчика тощее свое нескладное тело, он облапил Арину, прижал, боднул лбом.

Она чмокнула брата куда попало – кажется, в ухо – и чихнула от защекотавших нос лохм.

– Стричься принципиально не желаешь?

– Ага. У меня теперь вот, – он вытащил из кармана пригоршню разноцветных резинок. – Хвостик буду завязывать.

– Майка оделила? – Арина развалилась на освободившемся диванчике, чувствуя, как сжатая внутри тревога отпускает. Неожиданное сообщение, из-за которого она так запаниковала, объяснилось. Только почему Майка не написала, что тут Федька? Сюрприз, сюрприз? Я ей дам сюрприз!

– Ага, – Федька собрал волосы в кулак и надел на получившийся пук сразу несколько цветных колечек. – Красота, а? Вот зачем дети нужны! Для придания яркости нашему унылому существованию. Ну и для моральной и прочей поддержки родителей. А раз я и родитель номер один, и родитель номер два в единственном экземпляре, то мне и поддержка положена двойная…

– Ты ж только через две недели должен был объявиться, экземпляр?

– А я на пару часов. Туда и обратно. Соскучился. Так что меня тут вовсе нету. Уже убежал, ясно? – Федька напялил кроссовки, забросил на плечо серый кожаный рюкзак и рассылая правой рукой воздушные поцелуи, левой начал открывать входную дверь.

– Федь! – остановила его вдруг Арина. – А почему ты после театрального сразу в компьютерщики подался? Даже не попытался карьеру выстроить?

– Издеваешься, да? – братец состроил обиженную гримасу. – Хочешь напомнить, что мои актерские таланты оказались никому не нужны? Твоя жестокость поразила меня в самую…

– Ага, благородный дон поражен в левую пятку, – фыркнула Арина. – Федь, я серьезно. Мне для дела надо.

– Для дела? Моя незадавшаяся сценическая карьера? Да ты ж сама знаешь, чего опилки пилить. Ролей никто не предлагал, разве что «кушать подано», и то в сериалах восьмой руки.

– Ну так постепенно бы… Если сцена ну или там кино – твое призвание. Люди борются за свое призвание. Ну или пытаются.

Федька опустился на пол, привалившись спиной к дверному косяку и глядя на сестру снизу вверх:

– Да какое там призвание! Призвание – это когда… ай, не знаю! Типа сплю и вижу, аж кюшять не могу, – он состроил уморительно трагическую гримаску. – Но вопрос про бороться за… интересный. Ты полагаешь, это имело смысл?

– Федь, что я полагаю, не имеет значения. Мне надо понять твои мотивы и соображения.

– А, вон оно что! Арин, я на «кушать подано» мог хрен знает сколько просидеть. Может, год, а может, и всю жизнь. Невелико счастье. А кто бы вот это вот счастье кормил? – он указующе мотнул головой. – Бабуля с дедулей? Я отец или где?

– Ты из-за меня от сцены отказался? – прошептала, встав рядом, Майка.

– И правильно сделал, – засмеялся он, поднимаясь и чмокая дочь в макушку. – Знаешь притчу про милосердных, которые хвост собачке по частям купируют? Вот и тут та же песня. Если б тебя не было, я б, может, еще десять лет болтался, как… цветочек в проруби. А сейчас я, к слову, если кто не в курсе, ценный специалист, причем широкого профиля… Ох! – он выпростал из-под курточной манжеты часы. Здоровенные, на широком стальном браслете, они с Ариной оба такие любили. – Необязательность даже для ценных специалистов непозволительна, иначе какие ж они нафиг ценные?

– Прости, Федь, что задержала, мне правда было надо спросить. Что, критично?

– Терпимо. Все, нет меня!

Дверь закрылась. Арина с Майкой переглянулись.

– Получается, из-за меня… – едва слышно повторила девочка.

– Не выдумывай! Если ты уже себе сочинила, что Федька из-за тебя от смысла жизни отказался, то вынуждена тебя огорчить, тут скорее наоборот… Ладно, возьмем предельную ситуацию. Представь пацана, который мечтает быть жокеем. И все у него есть: и талант, и физические данные, и лошади его слышат, и он их, и вообще без скачек жизни не мыслит. И карьера ему светит блестящая.

– А потом он вдруг ломает ногу?

– Сломанная нога, поверь, жокею не помеха. Нет. Мальчик просто за одно лето вырастает на… не помню на сколько. Но много. И продолжает расти. Не баскетболист, но вполне такой нормальный парень получается.

– А рост…

– Вес, лапушка. Для жокея критичен не рост, а вес. Но с ростом сто восемьдесят вес пятьдесят кило можно держать только ликвидировав все, кроме скелета. Да и то проблематично. А жокею мышцы нужны.

– И что дальше?

– Дальше у мальчика два варианта. Решить, что жизнь сломана – и отправить ее на помойку. Тот мальчик, впрочем, выбрал жизнь, а не рыдания по загубленной судьбе.

– Это настоящий, что ли, мальчик?

– Может, и настоящий, я у Дика Френсиса прочитала, а он-то про скачки все знал, и писал по большей части на реальной базе. Но настоящесть упомянутого мальчика