Последнее дело Холмса - Артуро Перес-Реверте

выбросить балласт: от Богарта избавились, присылая ему отвратительные сценарии, которые он отвергал со своей знаменитой волчьей ухмылкой. Так же поступали и с его женой Бетти…[47] Даже Кэри Грант и Хэнк Фонда одно время ходили по лезвию бритвы, а Флинн на том и окончил свою карьеру… Звездам с миллионными контрактами стали предпочитать новых, молодых актеров.

– Вы с Эрролом Флинном были близкими друзьями?

Я уклончиво улыбнулся:

– Были.

– Я видел его не так давно в «Фиесте». Это экранизация неудачного романа Хемингуэя «И восходит солнце».

– Картина еще хуже.

– Там играют Тайрон Пауэр и Ава Гарднер.

– Да.

– Мне показалось, Флинн сильно постарел.

– Не показалось. Жизнь рано или поздно всегда предъявит счет, а он ее прожигал, как говорится, на всю катушку.

– Вы познакомились в Голливуде?

– Нет, гораздо раньше. В Лондоне, играли в репертуарном театре Нортгемптона. А в тридцать четвертом одновременно заключили контракт с Голливудом за полтораста долларов в неделю и оказались на борту «Пари». Через два года снимались вместе в «Капитане пиратов», тогда и подружились на всю жизнь. К нему намертво прилипло амплуа наемного убийцы-авантюриста, ко мне – сыщика Викторианской эпохи. Карьеры наши шли параллельно и завершились почти одновременно.

Я продолжал листать том. Вернувшись к «Скандалу в Богемии», нашел картинку с изображением Ирэн Адлер, врага Шерлока Холмса, единственного человека, сумевшего победить его необыкновенный ум. Даже не одну, а две картинки: вот она стоит на втором плане на венчании в церкви Святой Моники, а вот – переодевшись в мужской костюм, приветствует Холмса перед домом № 221Б по Бейкер-стрит.

– Вы ведь были женаты, Бэзил? – весело спросил Фокса, заметивший, какие картинки привлекли мое внимание.

Я перевернул страницу:

– Ну как же. Раза два.

Он сделал жест, характерный скорее для итальянцев, чем для испанцев:

– Любовь…

– Любовь тут ни при чем, – ответил я довольно сухо. – Мы говорим всего лишь о красивых женщинах.

Мой собеседник на минутку задумался, как будто опасаясь быть бестактным.

– Мне помнится, у вас был роман, наделавший много шуму. Простите, если я некстати это вспомнил…

– Ничего-ничего. Клянусь Юпитером… – Я повел рукой неопределенно и томно, что делал с тех пор, как снова взялся за свою старую роль. – Слишком много времени прошло, чтобы это было некстати.

– С Вивьен Ли?

– Ничего подобного. Выдумка журналистов. С ней и с Ларри Оливье мы были просто добрыми друзьями.

– А с Марлен Дитрих?

Я улыбнулся с оттенком светлой грусти:

– Краткий, но упоительный. И с ней мы остались друзьями… Не так давно, когда она была на Лазурном Берегу, мы увиделись и вспомнили былое.

– А что скажете о Вайолет Уорлок?

Я поднял бровь:

– Вижу, вы хорошо осведомлены.

– Вы всегда меня интересовали.

– Да уж вижу.

– Уорлок была, кажется, замужем?

– Она в ту пору разводилась, – поправил я. – И Бенни, ее супруг, повел себя не лучшим образом. И в баре ресторана «Ла Мейз» на Сансет-Стрип разыгралась знаменитая сцена. Нечего сказать, дали репортерам пищу для… На несколько дней хватило.

– А что же там произошло?

– Бенни перебрал, явился требовать объяснений и повел себя более чем агрессивно. Я же, как человек, не склонный к насилию, ограничился одним мексиканским приемом, которому научил меня Гилберт Роланд, в ту пору супруг Конни Беннет: он умел обращаться с назойливыми и нахальными поклонниками. Бьешь ногой и одновременно толкаешь. Если сделаешь это быстро, противнику некуда деться.

Фокса тихо засмеялся:

– Уорлок была очень красива.

– И великая актриса. Сейчас, кажется, живет в Лос-Анджелесе. Тоже если и снимается в сериалах, то в ролях второго плана: матери, бабушки, тещи и тому подобное. Когда перестала делать сборы, Голливуд задвинул ее, как и многих других.

– Позвольте спросить… А вы были когда-нибудь по-настоящему влюблены?

– Не помню, – ответил я искренне. – Кажется, нет.

– И даже в обеих ваших жен?..

– Боюсь, что и они не были исключением. Ну или почти.

– Но в кино вы целовали красавиц.

– Нечасто. Любовник-соблазнитель – не мое амплуа.

– Вот Бэтти Дэвис, к примеру.

– Целовать ее – все равно что дверную щеколду.

– А что вы скажете о Лане Тёрнер в «Завтраке в отеле „Ритц“»?

– У нас с ней было малых общих эпизодов. Львиная доля поцелуев доставалась Уильяму Холдену.

– И так же было с…

– Послушайте, – перебил я. – По правде говоря, мы сказали друг другу не больше сорока–пятидесяти слов, помимо тех, что были по роли. И это едва ли можно было назвать разговором, ибо большинство актрис – как, впрочем, и актеров – не умеют ни думать, ни слушать. Они лишь ждут, когда ты произнесешь свою фразу, чтобы тотчас ответить своей.

Фокса смотрел на меня с любопытством:

– Как странно… Вам так это запомнилось?

– Мне запомнилось так, как это было.

– Бесстрастен, как сам Шерлок Холмс.

Я меланхолически улыбнулся:

– Может быть.

– Человек, который никогда не влюблялся.

– Говорят.

– Однако, по моему мнению, это не вполне верно. – Он показал на книгу. – Ирэн Адлер занимала особое место в его жизни. Вспомните – он хранил ее портрет.

– Да, это так. Но в любом случае, если оставить в стороне Адлер, не подлежит сомнению, что Шерлок Холмс был отъявленным женоненавистником. Ну, или по крайней мере старался держаться от женщин подальше.

Я перевернул еще несколько страниц и остановился на той, где была иллюстрация к «Последнему делу»: Шерлок Холмс и профессор Мориарти, обхватив друг друга, вот-вот упадут в Райхенбахский водопад. Фокса продолжал наблюдать за мной.

– А вам никогда не хотелось завести семью… детей?

С отсутствующим видом я возвел глаза к потолку:

– Никогда. И не потому, что меня к этому не склоняли.

– Склоняли и спрягали. И раньше, и теперь.

– Как правило, женщины хотят изменить нас. А мы – чтобы они не менялись.

– Это уравнение решения не имеет.

– Я придерживаюсь той же позиции.

– В самом деле, трудно представить Шерлока Холмса в кругу семьи, – засмеялся он.

– Может быть, – кивнул я. – И вот я перед вами. Любопытный случай бывшего сыщика – поддельного, разведенного и бездетного.

– Не очень-то бывшего и не вполне поддельного. Перед нами преступление, Холмс.

Я взглянул на него и увидел, что он смотрит на меня выжидательно и с еще большим почтением.

– Вы ведь думали о нем, Бэзил? – спросил он. – И что нового надумали?

– Мне стало ясно, что ничего не ясно.

Он кивнул, показывая, что узнал цитату[48].

– А помимо этого?

– Доктор Карабин, – отвечал я решительно.

– Знаете, я тоже думал об этом: слишком много темных мест в его эпикризе. С ним следовало бы серьезно поговорить.

– Конечно, но только так, чтобы не спугнуть. Будем осторожны.

– Что предлагаете?

– Надо поговорить с теми, кого мы еще не расспрашивали, – с супругами Клеммер, например.

– И Веспер Дандас?

– С ней мы уже провели вторую беседу несколько часов назад, после вашего ухода. В присутствии мадам Ауслендер.

– Ах вот как… – протянул он разочарованно – Я пропустил.

Я изложил ему суть разговора. Ничего нового. Никакой пользы для расследования.

– Сказать по правде, я никого не могу вообразить в роли убийцы Эдит Мендер.

Я положил книгу на стол и улыбнулся:

– А меня?

– Абсолютно нет. И потом, вы в этой истории сыщик. С возможным читателем или зрителем надо вести честную игру. Вам так не кажется?

– А вот я, признаться, вас в этой роли представлял, как и всех остальных.

– Вот же чертовщина! Я ведь Ватсон!

– Современный мир – мир двусмысленный. – Я чуть приподнял руку. – Но успокойтесь. По зрелом размышлении я отбросил этот вариант. Если не полностью, то признал маловероятным.

– Боже, не знаю, как вас благодарить!

– Я этот вариант отбросил, но недалеко: надо будет – подберу.

– Знаю-знаю… Тысячу раз слышал в кино: если отбросить невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть истиной[49].

– Кажется невероятным, а окажется огромной ложью.

– Этого я и опасаюсь.

– Во всяком случае, вы не даете повода считать вас убийцей.

Немного подавшись вперед, он слушал очень внимательно. И очень серьезно. Я в очередной раз подумал, что он хорош собой и наверняка пользуется успехом у женщин, а потом невольно вспомнил слова доктора Ватсона, утверждавшего, что он повидал женщин многих национальностей на трех континентах[50].

– Это почему же? – спросил он.

Я ограничился тем, что молча посмотрел на него. Поняв, что иного ответа не будет, он откинулся