Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов

— Совсем один? — уточнил Норов, поглядывая на него проницательно и лукаво.

— Ну, встречаюсь с одной девчонкой, — признал Сережа с виноватой улыбкой, всегда ему шедшей. — Очень симпатичной, двадцать четыре года. Секс у меня с ней сумасшедший!..

— Опять женишься?

Сережа вздохнул.

— Не хочет она за меня замуж!

— Почему?

— Мое материальное положение ее не устраивает.

— Ба! — удивился Норов. — Разве у тебя плохое материальное положение? Я думал, ты богатый человек.

— Был, Пал Саныч, — грустно признался Сережа. — Но недолго. Не сложилось, не повезло. Понимаешь, когда я из мэрии ушел, меня Миша Мордашов к себе позвал. Ну, я согласился, чего же без дела сидеть?

Он бросил на Норова смущенный взгляд, не зная, как тот отнесется к его сотрудничеству с бывшим врагом. Но Норов не выказал никакого осуждения.

— Я у него и в замах побывал, и на разные предприятия он меня назначал; и директором, и кризисным управляющим. Человек он, конечно, сложный, мягко выражаясь, но давал заработать. В общем, все складывалось замечательно, и у меня возникла нетривиальная идея: построить под Саратовом крупный логистический центр, самый большой в Поволжье. С современным оборудованием, с таможней, в общем, все, что полагается.

— Зачем?

— Как зачем? Представляешь, сюда бы по железной дороге отовсюду шли грузы, и уже от нас распределялись бы по России.

— Разве таких хабов нет в стране?

— Таких огромных, как я задумал, на тот момент не было. И оборудование почти везде было изношенное. Географически наше местоположение мне казалось очень подходящим. И потом, Пал Саныч, на других центрах чужие люди зарабатывали, а здесь нам бы все доставалось!

— Это, конечно, меняет дело, — согласился Норов.

— Смысл был в том, чтобы Мишин папаша согласовал идею в Москве, потому что без приказа из Москвы никто сюда ничего не повезет. А чтобы Москва дала добро, я предложил строить этот центр на частные инвестиции, без бюджетных вливаний. Ну, Миша загорелся, переговорил с отцом, тому тоже проект понравился, это же область на новый уровень выводило! В Москве его поддержали, землю он нам подписал, место отличное, железнодорожная развязка. Мы с Мишей договорились, что входим только вдвоем, своими деньгами, пятьдесят процентов у каждого, никого со стороны не берем. Вложили по пятерке зеленью, взяли кредит еще на двадцатку, начали стройку, заказали оборудование, и тут — раз! Папашу снимают! Катастрофа! Такой удар!!

— Не повезло…

— Хуже не бывает! Новый губернатор сразу принимается Мише концы рубить. Все договоры с областью аннулирует, финансирование старых проектов прекращает. У нас одна проблема за другой! Банки начинают нас дожимать, — мы же закредитованы были по уши! В общем, крутимся, как можем, держимся из последних сил, и вдруг — бах! Новое несчастье: Мишу закрывают! Только этого не хватало! Ну, весь набор! Вешают на него всех собак, имущество арестовывают, все описывают. Короче, русский пи — ц!

Обычно Сережа не употреблял нецензурных слов, но тут, конечно, был особый случай.

— Много потерял? — сочувственно спросил Норов.

— Практически все! — уныло махнул рукой Сережа. — И еще рад был, что на свободе остался! Меня же целый год из-за Миши трясли, и в прокуратуру таскали, и в ФСБ! На допросы как на работу ходил. Все шло к тому, что вот-вот обвинение предъявят. Но, слава Богу, пронесло!

Он поежился вспоминая.

***

Норов подождал, пока всхлипывания Шанталь чуть затихли.

— Как он вел себя в последний вечер, Лиз? — спросил он. — У нас с ним был очень откровенный разговор. Я хотел ему помочь, он эмоционально реагировал на мои слова; мне показалось, ему стало легче. Он что-нибудь рассказывал вам об этом?

Лиз глубоко вздохнула.

— Он действительно вернулся от вас гораздо спокойнее, даже как будто повеселевшим. Я обрадовалась про себя, потому что мне было чрезвычайно тяжело… Спросила, будет ли он ужинать. В последнее время он постоянно отказывался, почти ничего не ел, а тут вдруг сказал, что будет, что проголодался. Я разогрела ужин… У нас были мидии, он любил мидии, и лимонный пирог на десерт. И за ужином он разговаривал, и это тоже было необычно, ведь он с понедельника не говорил со мной, даже не отвечал на мои вопросы. Он потеплел ко мне, это было заметно, и я была так счастлива от этого! Он похвалил ужин и даже пошутил, что я стала лучше готовить с тех пор, как объявили карантин. И я сказала: «Как хорошо, что ты больше не сердишься и не грустишь!». А он ответил: «Я принял важное решение». Я спросила: «Какое?». «Я тебе обязательно скажу, но потом, попозже». Я подала десерт, он пригасил свет, поставил музыку, я уже не помню какую, но что-то очень красивое, торжественное… Даже зажег свечи… Я видела, что он в особом настроении, таком приподнятом, торжественном… Мы допили ваш коньяк, месье Поль, и доели те конфеты, которые вы мне дарили, шоколадные, ручной работы, помните?..

— Их нужно было съесть в течение недели с тех пор, как я дарил, Лиз, — покачал головой Норов. — Так предупредили в бутике.

— Ничего страшного, они все равно были очень вкусными. Мы были близки в тот вечер, такого с нами давно уже не было, очень давно… И потом он сказал: «Я хочу покончить со всем этим». Я спросила: «С чем, шерѝ?». «Со всей этой отвратительной дрянью, в которую превратилась моя жизнь!». У меня внутри сразу все похолодело! Все эти дни я боялась, что он опять попытается покончить с собой, сделает это, когда меня не будет рядом!.. Я видела, что он готовится… Я вскочила, бросилась к нему, обняла: «Зачем ты так говоришь! Ведь ты — гениальный музыкант!». А он так горько усмехнулся: «Был. Я начинал как гениальный музыкант, потом превратился в жалкого библиотекаря в маленькой деревне. А заканчиваю убийцей». «Но ведь ты не виноват! Так получилось!». А он: «И что из этого? Разве это что-то меняет? После того, что я сделал, у меня уже не может быть ничего хорошего». Я пыталась ему возразить, он прервал меня, сказал: «Я сегодня виделся с Полем, разговаривал с ним. Он не должен отвечать за то, что я натворил. Он не причинил нам никакого зла. Он много помогал нам.» Я согласилась с ним: «Да, это правда». И он сказал: «Пусть я преступник, но я — не подлец». Я заплакала и спросила прямо: «Ты хочешь уйти из жизни?». Он ответил: «Я еще не решил окончательно, как поступить. Может быть, пойду в полицию и все расскажу». Я ужаснулась: «Но ведь