Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов

начали узнавать, цены где какие, условия. Я ему сказал про планы, а он вдруг бах — и уперся. Здесь, говорит, умру, никуда не поеду. Мы его уговаривать, туда-сюда, — ни в какую! И в три месяца сгорел.

Толян снова умолк, жмурясь и отворачиваясь, пряча слезы.

— Умирал тяжело. Исхудал весь, бать, караул! Последние две недели вообще были — лучше не вспоминать!.. Он встать хочет, цепляется за диван, за стол, а идти не может, только поднимется и обратно падает, сил нету. Я его на руках носил, прикинь, как он дошел! Весь в синяках, лицо в синяках… Запрещал мне к нему пацанов пускать, не хотел, чтоб его таким видели. Они к нему навестить, принести че-то, звонят мне, он только головой машет: нет и все! Почти не говорил уже. Детей еще изредка разрешал пускать, а других — нет. Боли, видать, сильные у него были, врачиха мне подтверждала, какая к нему приходила уколы делать. Но он терпел, не кричал, не стонал, ниче, кряхтел только малость да кривился так. Пару раз только кричал, это уж под конец, видать, невмоготу было, а после опять затих. В уме был до последней минуты, все соображал.

К ним подошел кто-то из сидевших в ресторане, поздоровался с Норовым, спросил про то, где он сейчас: за кордоном или в Москве? Толян дождался, пока посетитель отошел.

— Про тебя он часто вспоминал, очень тебя уважал. Переживал, что тебя сковырнули. Говорил: «Если б Пашку не подстрелили, он бы до министра дошел, а то и выше бери».

— Лучше не бери, — ответил Норов. — Дошел, куда пускали.

Они допили то что оставалось в бутылке, и заказали вторую.

— А звонить он тебе стеснялся, — вздохнул Толян. — Я ему говорю: «Хочешь, я Пахе позвоню, он же бывает в Саратове, глядишь, пересечемся?». А он: «Да че его дергать! Неудобно.» Так, слышь, и помер, не повидавшись, а хотел!

Толян полез в барсетку, из тех которые носили в девяностые и, порывшись, достал из нее старые часы.

— За неделю до смерти говорит: «Ну-ка комод открой, верхний ящик. Там часы мои должны лежать.» Я сперва думал «ролекс», какие мы ему с пацанами на юбилей подарили, не золотой, конечно, стальной, но настоящий. Он его все равно не носил. А он, нет, не те! Дай мне другие! Ну, я нашел вот эти, «Победа». Они у него наградные. Их ему дали, когда он Поволжский округ по мужикам выиграл, пятьдесят что ли лет назад. Рассказывал он тебе, нет? Я-то сто раз от него слышал. Нос ему там в финале сломали, прям в первом раунде. Дышать нечем, но он один хер до третьего раунда достоял, а там навстречу его подловил, противника-то. Вправо, слышь, поднырнул, с правой ему в — бенил, прям по бороде! Все десять тому отсчитали, даже не дернулся. У Вась-Вася и кубок был, и медаль. И еще часы ему подарили, это уже здесь, в Саратове, от города. Велел тебе их отдать.

— Мне? — Норов даже слегка растерялся.

— Память, — сказал Толян с уважением.

Часы были простыми, в круглом металлическом корпусе, на истрепанном коричневом кожаном ремешке, в одном месте надорванном. Белый циферблат под стеклом потемнел и по краю испачкался. У Норова кольнуло сердце, он ощутил знакомое чувство вины.

— Они ходят, — сказал Толян. — И время точно показывают. Их только почистить надо.

— Не надо, — возразил Норов. — Пусть как есть остаются.

***

Французам было явно не по душе, что иностранец вмешивается в их семейное дело. Под их напряженными взглядами Норов чувствовал себя неуютно.

— Я бы выпил немного вина, — произнес он.

Никто не ответил ему и не двинулся с места. Он спохватился, что с учетом национальной французской скупости, не следует просить хозяев о том, чего они не предлагают сами.

— Или кофе, — покладисто сказал Норов. — В крайнем случае, можно просто воды.

— Я принесу, — поднялась Лиз.

Она вышла на кухню и вернулась со стаканом воды.

— Крайний случай уже наступил? — спросил Норов, принимая у нее из рук стакан.

— Простите? — она не поняла.

Никто в комнате не улыбнулся. Норов выпил воду залпом, хотел попросить еще, но не стал.

— Спасибо, Лиз, вы милый человек. Мне жаль…

Он не закончил фразы, и она спросила:

— Чего вам жаль, месье Поль?

— Что вам придется услышать от меня не самые приятные вещи.

— Какие? — встрепенулся Реми. — Ты сказал, что тебе удалось выяснить что-то важное, что связано со смертью Жана-Франсуа.

— С его убийством, — поправил Норов.

— Убийством?! — недоверчиво прокатилось по гостиной.

— О чем ты, Поль? — воскликнул Реми. — Он же…

— Нет, — перебил Норов. — Он не убивал себя. Его убили, а потом имитировали самоубийство, надо сказать, довольно топорно. Прошу прощения, Лиз, я не хочу вас обидеть.

Лиз побледнела.

— Кто его убил, месье Поль? — спросила она тихо и испуганно.

Он посмотрел в ее измученные глаза.

— Вы, Лиз, — ответил он просто. — Вы его убили.

Французы ахнули и громко зароптали.

***

Три года назад Норов оказался в Лондоне. Он давно уже не бывал в европейских столицах, даже в Париже, хотя каждый раз делал там пересадку на маршруте Петербург — Тулуза. Лондон он когда-то очень любил, и ему вдруг вновь захотелось пройтись по паркам, побродить по залам Национальной галереи, послушать оперу в Ковент-Гарден, посмотреть Шекспира в одном из лондонских театров, порыться на полках лучших в мире книжных магазинов, где он, раньше, бывало, накупал столько томов, что приходилось их отправлять отдельно. Он прилетел в сентябре и остановился в центре, но уже не в «Ритце», как в былые годы, а в скромном трехзвездочном отеле. Never mind.

В Лондоне проживало немало его прежних знакомых из числа оппозиционеров, уехавших из России. Он позвонил одному из них, и они договорились пообедать в ресторане. Приятель пришел не один, а с девушкой лет 30 по имени Лена.

Лондонских ресторанов Норов практически не знал; этот, видимо, был очень популярен среди русских. Норов заметил несколько лиц из тех, чьи имена мелькали в либеральной прессе. Но были тут и крупные бизнесмены, ведшие в России успешный бизнес и не собиравшиеся ее покидать. Многие были знакомы между собой и общались непринужденно, почти по-приятельски, будто никаких особенных разногласий между ними не существовало.

— Никакого русского мордобоя, — одобрительно заметил Норов. — Чувствуется благотворное воздействие английской толерантности. Подлые приспешники режима платят за ваши героические обеды?

Лена улыбнулась.

— Платим мы сами. Но деньги они тайком дают, это правда.

— Им тоже не нравится то, что происходит в России, — добавил приятель.

— Мне кажется, всем нравится, —