Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов

— Полиция реже ее останавливает, — небрежно ответил Норов, проходя внутрь и не давая Реми времени рассмотреть джип, в багажнике которого лежал связанный Даниэль.

На Реми был поношенный темный джемпер с оттянутым воротом — тот же, что и в прошлый раз, пахнувший неприятно, будто его давно не стирали. Реми казался усталым, подавленным и рассеянным, как выглядят пожилые люди, когда на них сваливается большое горе.

В салоне уже собралось несколько человек. Шанталь, с потемневшим лицом, запавшими глазами и накинутом на острые зябкие плечи черном свалявшемся шарфе, сидела в потертом кресле у небольшого круглого столика. Перед ней стоял стакан с водой и темный пузырек с какими-то каплями. На диване располагался брат Жана-Франсуа, Кристоф; возможно, Реми вызвал его уже после звонка Норова. Кристоф был с женой, приятной шатенкой лет 35, одетой в темно-синюю шерстяную кофту поверх летнего платья в мелкий цветочек.

Поодаль на стуле, по своему обыкновению, с краю, пристроилась Лиз, не сводившая с Норова тревожных, воспаленных глаз. Всего за два дня она исхудала и подурнела; ее прекрасные волосы потускнели. В кресле сбоку сидела крашеная блондинка, лет 40; ее светлые умные еврейские глаза смотрели на Норова с доброжелательным любопытством, тогда как лица остальных были настороженными.

— Софи, это Поль Норов, — обратился к ней Реми. — Он просил, чтобы я тебя пригласил. Поль, это Софи Гейнсбур, вернее, мэтр Гейнсбур. Она — лучший адвокат здесь.

— Не преувеличивай, не лучший, — с улыбкой возразила мадам Гейнсбур. — Но и не худший. Вы хотели, чтобы я приехала, так?

— Да, спасибо, что согласились, — подтвердил Норов. — С вашей стороны это было любезно.

— Реми не сказал мне, о чем идет речь. Вам нужна моя помощь? — она пытливо разглядывала Норова. — Вы хотите говорить при всех? Моя часовая консультация с выездом стоит 160 евро, надеюсь, мы уложимся…

Она говорила быстро, отрывисто, с легким местным акцентом, Норову приходилось напрягаться, чтобы ее понимать.

— Вряд ли, — сказал он.

— Вряд ли уложимся? Вот дерьмо! У меня встреча через два с половиной часа…

— Нельзя ли ее отложить? Посчитайте мне по двойному тарифу.

— Ого! — улыбнулась мадам Гейнсбур. — Уже интересно. Такого мне еще не предлагали. Ладно, посмотрим, возможно, обойдемся без повышения цен.

— Вообрази, Поль приехал на полицейской машине! — негромко поделился с Кристофом Реми.

Лицо Кристофа под маской выразило удивление. Из всех присутствующих только он и его жена были в масках.

— Вы ее угнали? — по-деловому поинтересовалась мадам Гейнсбур, услышавшая реплику Реми.

— Взял на время, — уклончиво ответил Норов.

— Угон полицейской машины не стоит двойного тарифа, — почти весело произнесла мадам Гейнсбур. — Надеюсь, вы собираетесь ее вернуть?

— Это не самое серьезное из того, что мне сегодня пришлось совершить, — возразил Норов.

— Нам обязательно об этом знать? — вдруг подняла голос Шанталь, и он прозвучал неожиданно недружелюбно.

— Иначе я бы не приехал, — отозвался Норов прохладно.

***

О смерти тренера по боксу Норов узнал в Петербурге. Он не видел Вась-Вася много лет. В бытность Норова заместителем мэра, тот обращался с разными просьбами: выделить денег на турнир, помочь кому-нибудь с жильем, подписать нужную бумагу. Норов отказывал лишь в тех случаях, которые носили коммерческий характер и которые он считал некорректными. Вась-Вась не особенно обижался: в бизнесе он ничего не понимал, выступал лишь посредником, видимо, за процент. После ухода Норова из власти все само собой прервалось. Норов никому не звонил и в зал к Вась-Васю не ездил, он хотел, чтобы все поскорее о нем забыли.

Толян, неизменный спутник тренера, прислал Норову на телефон полуграмотное сообщение, что Вась-Вась умер. Норов вылетел в Саратов, но на похороны уже не успел, они встретились с Толяном в ресторане. Толян сильно растолстел, облысел и внешне опустился, чувствовалось, что он крепко попивал. У него был свой бизнесок: стоянка, шиномонтаж и какой-то магазинчик, на жизнь и на пиво хватало, Толян не жаловался.

Они с Норовым сидели в углу, вдвоем, пили водку и, когда Толян говорил про тренера, его глаза увлажнялись.

С тренеров Вась-Вась уж лет шесть как ушел; как раз семьдесят мы ему справили, и он на следующий день заявление написал. Не, так-то он бодрячком держался, подтянутый весь, ни брюха, ниче такого, не то, что у меня. Но годы есть годы, суставы болели, на лапах уже держать трудно, да и жена у него прибаливала, сердце у нее. Короче, решил и решил, хоть его просили остаться.

Но турниры он судил, приглашали его, и в президиумы там всякие, он же вице-президент нашей Федерации бокса, Саратовской, как без него! После, бах, у жены инсульт! Парализовало ее напрочь, не вставала. Он сам за ней ходил, никого не подпускал, только сыновей и еще свояченицу. И то, слышь, перед сыновьями ее мокрым полотенцем оботрет, причешет, в комнате проветрит, побрызгает… Запах же стоит, караул, сам понимаешь! Он и в магазин бегал, и на рынок я его возил, и подгузники он ей сам менял, прикинь! Я бы лично не смог, честно говорю. Он, бать, сильно из-за нее переживал, че ты хочешь, они, считай, пятьдесят лет вместе прожили, уж прикипели дружка к дружке.

Как схоронил ее, затосковал. Соберемся с ним бывало, он вмажет рюмку и сидит, ниче не говорит, в себя ушел. А по лицу, слышь, слезы текут. Жаль его, а че тут скажешь? Типа, все херня, что ли? Я ему помогал по хозяйству, да и пацаны его не оставляли, но в основном он сам справлялся: сам убирался, полы мыл, сам готовил, он же аккуратист был, помнишь? Приедешь к нему: Толян, садись обедать! Я тут покухарил малость. Картохи пожарил с лучком… Такой человек, бать!

Толян прервался, зажмурился и отер глаза толстыми пальцами. Норов налил ему и себе, они выпили, не чокаясь.

— Потом болячки пошли: желудок, там, печень, сердце прихватывает, то тут стрельнет, то там. Я ему: поехали, бать, к врачу, обследуемся! Со здоровьем не шутят! А он: да ну их, на хер, не люблю лечиться, лучше давай в баньку сходим, попаримся. В сентябре я его все же уговорил, через пацанов положили его в областную, сделали полное обследование — рак желудка! Приехали, бать! А он же не старый еще: семьдесят шесть! У меня бате восемьдесят четыре, он умирать не собирается! Я пацанов собрал: че делать? Все говорят: давай его за границу отправим лечиться, денег соберем, бать, а ты с ним поедешь, ты ж ему самый близкий. Я такой, ну ладно, раз надо, базару нет. Жену предупредил,