Андрей Константинов - Тульский – Токарев

Ознакомительный фрагмент

Отца он застал в кабинете, когда тот беседовал со своим заместителем Петровым (по прозвищу разумеется, Петров-Водкин) о том, что необходимо срочно переписать книгу КП. Дело в том, что несколько заявлений от потерпевших граждан (а точнее, не несколько, а более двадцати) вообще не были зарегистрированы. Система липы и очковтирательства, навязанная министерством, принуждала работающих на земле делать вид, что абсолютно все заявления фиксируются. В действительности же огромный процент этих заявлений шел «генералу Корзинкину». Естественно, иногда случались сбои – чья-то жалоба, плановые заявления от подставных заявителей, проверки инспекции по личному составу. А книга КП представляла собой пронумерованную полистно и прошнурованную главтетрадь. Из нее ни листа нельзя было вырвать или, наоборот, вклеить в нее что-то. Ее можно было только переписать сызнова – меняя почерки, цвет чернил, подделывая подписи, – то есть совершить еще одно привычное должностное преступление в устойчивой группе территориальных оперов, дежурной части, да и всего руководящего звена. Где-то раз в три года почти каждое отделение милиции с переменным успехом эту операцию проделывало и – выходило из кризиса. Недреманное око государево – прокуратура, которой полагалось надзирать за милицией, – была частенько если и не в доле, то уж по меньшей мере в курсе… Вот в этот ответственный момент составления плана на фальсификацию официального документа Артем и заглянул к отцу.

– О! – обрадовался Василий Павлович. – Заходи, прям вовремя ты – у тебя ж почерк набитый, взрослый. Нам позарез нужно набрать человек восемь своих…

– Много задержанных? – спросил, думая о своем, Токарев-младший.

Отец укоризненно хмыкнул:

– Пока ни одного – и не до них. К утру не сдюжим – разжалованных будет с лихвой. А вы, сударь, невнимательны – я про почерк заикнулся, а не про кулаки…

– Опять липуете, – понимающе кивнул Артем.

Петров-Водкин возмущенно вскинул брови:

– А ты знаешь другой путь к счастью?

Токарев-младший, не желая вступать в бессмысленную дискуссию, неопределенно повел плечами и обратился к отцу:

– Пап, минутка есть?

– Не бзди, сын, какая минутка – мы будем жить вечно… Чего стряслось?

– Леху Суворова избили…

Василий Павлович усмехнулся:

– Водкин, ты слышишь, что творится-то?.. Боксеру по морде надавали.

– Не может быть! – сделал строгое лицо Петров-Водкин. – Да как же им не стыдно!

Артем вздохнул:

– Я серьезно… Его отоварили в парадной, били ведром с кирпичами. Полброви – как слизало. На соревнованиях Леха больше никогда не сможет выступать… Он только сегодня второе место по городу взял…

Василий Павлович помотал головой:

– И в чем проблема?

Артем упрямо наклонил голову:

– В этом… Непонятно все… Его как будто ждали специально…

Токарев-старший прищурился:

– И в чем странность? Боксеру, твоему корешу, в парадной наваляли. Почему-то ведром. И что? Странно, что бьют обычно в голову, или странно, что ведром? Цапнулся твой Леха где-то со шпаной, вот они его и встретили… Мы-то чем помочь можем?

Токарев-младший понимал, что отец говорит так не от черствости, а потому, что знает реальную практику работы УРа, и все равно не согласился – душа протестовала:

– Леха никогда ни с какой шпаной не бился, предпочитал по морде получить, был случай – он же понимает, что у него удар страшный. Леха – он вообще почти «толстовец». Здесь что-то другое… Позвони…

Василий Павлович нахмурился, давя в себе раздражение:

– Кому и зачем? Я бы сказал: на хера? Злодей пойман?

– Нет…

– Тем более… Слушай, давай делом займемся. Леша твой жив, очухается, до свадьбы – заживет. Давай набирай разных авторучек – присоединяйся к нарушителям социалистической законности. И не забивай мне голову…

– Подожди, папа…

И Артем все-таки рассказал подробно, сухо и детально все, что узнал о нападении со слов Алексея и по результатам своего осмотра лестничной клетки. Много времени рассказ не занял.

– М-да, – сказал отец, когда сын замолчал. – Водкин, слыхал?

– Угу, – кивнул Петров.

– Тогда – мнение подбрось!

Петров-Водкин пожал плечами и почесал в затылке:

– А что тут… Несовершеннолетний мудак тырил газеты и журналы из ящиков, рядом почему-то стояло ржавое ведро (не факт, что он с ним пришел, его кто угодно мог приволочь по миллиону причин). Он складывал газеты в ведро, чтобы проходящие не увидели беспорядка. Получил поджопник – испугался – отмахнулся. Попал удачно – ваши не пляшут. Все – лейся песня!

– Во, – одобрительно кивнул Токарев-старший. – Моя школа! С ходу, правда, не раскрытие, а – сокрытие, но – на то воля товарища СТАТИСТИКА.

Артем сжал зубы и, понимая, что, наверное, ничего убедительного добавить не сможет, все же попытался еще раз:

– Пап, я не спорю, но… Понимаешь, мы сегодня с Анькой на соревнованиях были, как раз Лехин бой смотрели… И я назвал его манеру доброй… А там был какой-то чувак странный, он выше сидел, я его лица не видел, он комментировать начал… Что, мол, доброта – это всегда слабость и проигрыш и что, мол, Леху и на улице урыть – не фиг делать… Анька ему еще сказала что-то типа, мол, попробуй…

– И что?

– Ничего… Но он очень как-то странно говорил. Знаешь, как будто рассуждал, что сильная личность – может все… Нездорово так рассуждал, тревожно… И сразу после этого – Леху чисто и грамотно делают и ничего не берут при этом… Не случайное это совпадение…

В кабинете повисла тишина. Потом Петров-Водкин хрюкнул, но тут же, сделав серьезное лицо, направился к выходу:

– Я сейчас. Вы тут поговорите пока, а я за ручками.

Отец и сын остались в кабинете вдвоем. Наконец Василий Павлович сказал негромко:

– Ну и как прикажешь реагировать? Водкин – человек деликатный, потому здесь ржать не стал, к себе пошел… Все – харэ трепаться! В то время как все здоровые силы пытаются уйти от уголовной ответственности, совершая новое должностное преступление, то есть борются за переходящий вымпел лучших по раскрываемости имени Сутулова, некоторые переживают из-за разбитой хари… Позор!

…Чуть позже, чувствуя все-таки обиду и несогласие сына, прилежно писавшего новую КП, Василий Павлович вернулся к, казалось, уже закрытой теме:

– Ты пойми… Дело ведь не в том, что лень морочиться… Просто… Понимаешь, я без малого двадцать лет в розыске – и не видел ни одного фильма и не читал ни одной книги, где бы хоть как-то похоже рассказывалось о том, как на самом деле совершаются и раскрываются преступления. Потому что в книгах и фильмах должно быть красиво и интересно. А в жизни – в жизни все намного проще и приземленнее. В абсолютно подавляющем большинстве случаев самая простая и банальная версия и оказывается самой реальной – наиболее близкой к тому, что на самом деле случилось. Но есть любители романтизировать – и у нас в розыске, кстати говоря, – тоже. Знаешь, такие пиздоболы, которые вместо того, чтобы работать, начинают версии перебирать – и заходят, бывает, далеко. Мне и про Достоевского доводилось слышать, и про мистику, и даже, извини, про внеземные цивилизации. Это – дело такое только начни, так заговориться можно – до сумасшествия один шаг останется… Люди так себя сами утешают и развлекаются – чтобы жизнь не казалась слишком серой, обыденной и прозаичной… «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»… или «все возвышающий»? Неважно. Это я к чему – по поводу Лехи твоего… Там, с ведром, – действительно что-то… Какой-то перебор…

– Так скажи своим, в отделении, – вскинул голову Артем.

– Что сказать? – перебил его отец. – Что с ведром перебор? Что были какие-то странные слова непонятно кого на соревнованиях?

Артем молчал – крыть было нечем. Василий Павлович улыбнулся и потрепал сына по волосам:

– У этой странной истории есть две более-менее логичных версии, вытекающих из той информации, которую ты мне сообщил. Версия первая: у нас в городе появился некто – будущий (а может быть, уже и настоящий) суперпреступник и монстр. Вынашивая амбициозные планы и готовясь к будущим суперпреступлениям, этот гражданин тренируется пока на боксерах – призерах городских соревнований. То есть мы имеем пролог жуткого кошмара. И кровушки этот упырь, не оставляющий следов, и которого даже не разглядеть в толпе, еще попьет. Версия вторая: просто шпана, просто какие-то детали мы не знаем. Может, и Леха – по миллиону своих сугубо личных причин – не хочет говорить всего. Может, он чьей-то жене или дочке под юбку залез, а теперь стесняется… Короче – простая история, в которой мы просто чего-то не знаем. Ну, а теперь скажи мне: какая из двух версий приведет нас в сумасшедший дом, а какая – если и не даст раскрытия, то хотя бы позволит нам остаться нормальными людьми в реальной, а не киношной жизни?