Искатель, 2001 №2 - Станислав Васильевич Родионов

загрохотало, и в коридоре ярко вспыхнула лампочка. «Проснулись?» — удивился парень, уже познавший силу отечественной спячки. И опять в голове мелькнула навязшая в зубах строка Коржавина: «Нельзя в России никого будить».

«Приходите в любое время дня и ночи, — гласило жирное черное объявление в бульварной газете, — если вам некуда идти, если вы разочарованы в жизни, если вы устали от вечного хамства, лжи, равнодушия, если вы уже не в состоянии бороться за место под небом, за кусок хлеба, за право хоть как-то наладить свой быт… кооператив «Возрождение» ждет вас. Он поможет обрести душевный покой и вновь возродит вас к жизни».

Молодой человек терпеливо ждал, развалившись на белоснежной кушетке около кабинета, и пытался разлепить тяжелые веки. Было тепло, уютно, спокойно. Ядовито пахло свеженастеленным линолеумом. Матовый свет плафона окутывал тело и разливался по жилам, как божественный эль. Заспанный сторож не высказал никаких упреков по поводу ночного набата в дверь и грязных следов на полу. Он молча проводил посетителя на второй этаж и велел ждать.

Ночной гость широко зевнул и, уютно прислонившись к стене, решил больше не бороться со сном, а закрыть глаза и поплыть по течению, как советовал отец отечественной телевизионной психотерапии. И не успело течение подхватить его и понести черт знает куда, как дверь кабинета сама собой отворилась, и розовый свет упал на его продрогшие ноги. Парень без особого любопытства заглянул в кабинет, где за ореховым столом под торшером в белом халате сидел моложавый мужчина лет пятидесяти пяти, и сонно пробормотал:

— Можно входить, или как?

Мужчина молча кивнул, и дверь закрылась также бесшумно, едва сонный гость погрузился в глубокое кресло перед столом. Ему сразу сделалось неуютно. Очень подозрительными показались и козлиная бородка этого типчика и белоснежный халат. Все это в комплексе, включая и электронную дверь, было задумано ради дешевого эффекта. Молодой человек вгляделся в лицо сидящего за столом, и ему показалось, что он где-то его видел.

Мужчина тоже молча изучал нежданного гостя. Наконец произнес, поморщив нос:

— Какой отвратительный цвет у вашей куртки.

Парень усмехнулся и еще глубже засунул руки в карманы. И это не понравилось незнакомцу. Прежние посетители уже с порога испытывали трепет перед белым халатом и электронной дверью.

— Я воспринимаю только естественные цвета, — пояснил мужчина, — а вся эта искусственная мерзость, порожденная в химлабораториях, вызывает во мне ядовитые ассоциации.

Парень опять усмехнулся, сообразив, что вся эта пижонски надуманная речь опять-таки была рассчитана на эффект, и едва удержался, чтобы не спросить про необходимость белого халата.

— Н-ну, — вздохнул наконец козлобородый, натягивая на себя фальшивую улыбку, раздосадованный, что эффекты не действуют, — что вас привело к нам?

— Объявление в газете, — ответил парень.

— А какой именно пункт?

Гость молча вынул из кармана мятую газету и громко прочел:

— «Если вы не желаете больше питаться радиоактивным мясом, ртутной рыбой, овощами, отравленными нитратами, пить туберкулезное молоко, дышать загрязненным воздухом…»

— Достаточно, — перебил мужчина.

И бесцеремонность молодого человека опять не понравилась ему.

— Действительно, свежий воздух и чистую пищу мы гарантируем. Но ведь не только чистая пища привела вас сюда? Решиться к нам все равно что в монастырь.

— Но в монастыре нужно молиться и работать, а вы обещаете абсолютную праздность.

Козлобородый расхохотался. Нет, определенно таких наглецов он еще не встречал.

— Ну, хорошо. Отказывать не в наших правилах. Семья у вас есть?

— Уже нет! — ответил гость.

— А где вы работаете?

— Нигде. Я поэт.

Глаза козлобородого тут же вспыхнули хищным и издевательским огоньком.

— К нам уже приходили два поэта. Знаете, оба классики, мэтры, этакие заносчивые молодые гении. Как же их фамилии? Гм… Ага! Вспомнил! Мятлев и Марлинский! Слышали? И оба уверяют, что закадычные друзья Александра Полежаева. Кстати, прижились, и уже хрюкают!

— В каком смысле? — удивился парень.

— Это так, метафора, — усмехнулся мужчина. — Кстати, что я хочу у вас спросить… Вы тоже лично знакомы с Полежаевым?

— В некотором роде, — неохотно ответил поэт. — И все-таки, что конкретно нужно от меня, чтобы попасть в вашу шарагу?

— Что ж, — деловито кашлянул мужчина, натягивая на себя канцелярскую улыбку, — во-первых — выписаться, во-вторых — уволиться, после чего, как везде, — нужно предоставить паспорт, свидетельство о рождении и для чистой формальности написать заявление.

— Нет-нет, насчет выписки из квартиры — ищите дурака! — насупился молодой человек. — Ведь сами понимаете, а вдруг мне не понравится.

— Как говорится, дело хозяйское, — развел руками мужчина. — Но если хотите, можете хоть сейчас пройти пробу на так называемую чистую пищу.

Парень пожал плечами, а козлобородый тут же поднял телефонную трубку. И ровно через минуту в кабинет вошла стройная синеглазая блондинка с удивительно равнодушным лицом. В одной руке она держала шприц, в другой — чашку с очищенными желудями.

— Как вы считаете, — спросил козлобородый, лукаво сверкнув очками, — какая сейчас самая стерильная пища?

В половине двенадцатого в квартире Зинаиды Полежаевой раздался телефонный звонок. Даже не поднимая трубку, можно было определить, что на том конце провода либо крепко выпили, либо переборщили сеансами Кашпировского.

— Алло, алло! — кричала трубка, — Почему не отвечаешь, Зина? Ты заснула, что ли? Да проснись наконец!

В это время в телевизоре надрывалась потасканная журналистка в джинсовой куртке, беря интервью у сурового лейтенанта в выгоревшей панаме, по всей видимости, нового автора афганской песни: «Скажите, когда вы начали писать свои песни?» «Свои песни я начал писать там», — отвечал лейтенант Мартынов, мужественно играя мускулами скул, а трубка продолжала взволнованно щебетать:

— Зина, ты оглохла, что ли?

— Господи! — простонала Зина, узнав наконец голос своего бывшего мужа. — Что-то случилось?

— Случилось, случилось! — обрадовалась трубка. — И случилось невероятное! Я уезжаю, Зина! Я покидаю наконец это болото! Да-да! Утром иду выписываться из квартиры. Она мне больше не нужна. Говорил же тебе: «Пропиши у меня дочь…»

«Эту песню я посвятил своему погибшему другу, — продолжал лейтенант Мартынов, — капитану Мише Лермонтову…»

— Господи! — повторила Зина. — Куда на этот раз: в Париж или на Гавайи?

Трубка радостно расхохоталась.

— Зина, ты не представляешь, как у меня все здорово получилось! Просто невероятно как все прекрасно складывается! Вот скажи мне, какая сейчас на Земле самая стерильная пища? Это фантастика! — продолжала гоготать трубка. — Зина, ты себе вообразить не можешь, какой это кайф — питаться стерильной пищей! Совершенно не нужно ни вина, ни наркотиков, ни других дурящих средств. Теперь я понимаю, почему так тянуло в красоту греков. Да потому, что вокруг не было химкомбинатов! Поверь, что космологическое мышление не терпит никаких примесей пестицидов, ртути и всякой бяки…

— С кем пил? — строго оборвала