Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

– Не получится у тебя ничего, – с усилием сказал Левашов ему вслед.

Гройс обернулся и несколько секунд рассматривал его, словно запоминая.

– Уже получилось, – сказал он и вышел.

Эпилог

Утро было такое, как ему нравилось: прохладное, облачное, но без намека на дождь. После пятидесяти Гройс перестал любить жару. Превратился, как он сам говорил, в северную ящерицу.

Он размышлял, не поехать ли в августе в Карелию, когда вошел Маевский.

– Холодрыга какая! – Он положил перед Гройсом газету и погладил Беляшика, спавшего у старика в ногах. – Михаил Степанович, откройте тайну: чем вас новости в планшете не устраивают?

– Тем, что они не на бумаге.

Айнур появилась, как всегда, бесшумно и поставила на стол кофе.

– Вам просто нравится чувствовать себя барином, – добродушно поддел его Никита. – Чтобы все вокруг вас суетились и хлопотали.

Гройс не удержался от ухмылки: Маевский был не так уж и неправ.

– Видишь ли, Никита, – неторопливо начал он, сделав первый глоток, – мы живем в мире исчезающих привычек. Ничего из того, что я делал в детстве, не сохранилось. Я выбегал во двор, чтобы отдать точильщику старые ножницы, покупал совхозное молоко, которое разносили в бидонах, просыпался под радио, выбивал ковры на свежем снегу, бросал пятак в кассу автобуса и съедал счастливый билетик, пил на улице из автомата с газированной водой, сдавал пустые бутылки, обменивал макулатуру на книги и таскал в кармане двухкопеечные монеты, чтобы позвонить из телефона-автомата. Ничего этого больше не существует. Даже еда изменилась непоправимо. Нет больше ржаного хлеба, который я любил в юности. Он исчез навсегда, как и сливочный пломбир. Пойми меня правильно: это не ностальгическое брюзжание – я лишь объясняю, как сильно изменился мой мир. У меня нет особых сожалений. Но кое-какую память о прежнем мире и о прежнем себе я хотел бы сохранить. Мне помогают в этом две вещи: газеты и бумажные письма.

Маевский кивнул: каждую неделю он опускал в почтовый ящик минимум пять конвертов.

– Письма и газеты – вот два крошечных островка, что остались от необъятной земли. Земля эта затонула. Она покрыта водой, непроницаемым слоем, и только во снах я иногда ныряю – туда, где хлопает на ветру сырое белье, смеется отец и мама зовет меня домой. Прости уж старику эти причуды…

Несчастный Маевский не знал, куда девать глаза.

– Да я вообще не в осуждение, вы чего…

Он поймал острый насмешливый взгляд Гройса.

– Вы надо мной издеваетесь! Нехорошо, Михаил Степанович. Я, может, чуть слезу не пустил!

– Хе-хе! А нечего попрекать старикашку его привычками, нечего.

– Пр-р-ролетарий! – крикнул Прохор, сидевший на своем дереве.

– Неприличными словами не выражаться, – сказал ему на это Маевский. – Ладно, я на рынок. Заказы, пожелания?

– Даже не знаю… – Гройс задумался. – Пресыщен я, Никитушка, ничего мне не нужно. Если что-то вспомню, напишу.

– Из телефона-автомата позвоните, – язвительно сказал Маевский. – Кстати, новости сегодня безрадостные. Если не прочтете, ничего не потеряете.

Гройс открыл газету, как только за ним закрылась дверь, и сразу увидел, о чем говорил Никита. «Крушение “боинга”»

– Ужасная какая новость. – Айнур наклонилась, чтобы забрать пустую чашку, и в глаза ей бросился заголовок статьи. – Часто повторяют, что в автомобильных авариях погибает больше людей, это, наверное, должно успокаивать… Но как представлю, что они там целыми семьями, с детьми… – Она подумала про Наташу и Алексея.

– Да как тут успокоишься. Такое горе.

– На Мальдивы люди летели. Полный самолет счастливых людей. Это, наверное, ничего не меняет, да? Какая разница, летели они отдыхать или нет!

– Никакой, – рассеянно согласился Гройс. Какая-то мысль скользнула на краю сознания. Что-то важное: мелькнуло – и пропало.

– Еще кофе, Михаил Степанович?

– Нет, спасибо…

Искать ускользнувшее ощущение – всё равно что руками вылавливать из пруда малька. Это может получиться только случайно. Путем осознанных усилий – никогда.

– Айнур, что ты сказала до этого?

Она остановилась в дверях.

– О чем?

– Я не помню о чем.

– Про «боинг». Что полный самолет счастливых людей.

– Ну, что они все летели отдыхать на Мальдивы… – растерянно сказала девушка.

Гройс бросил взгляд на первую страницу газеты и вздрогнул: «Вторник, 27 июня». Серебристый малек выпрыгнул из воды и, сверкая, завис в воздухе. В ушах старика зазвучал голос Анастасии Левашовой:

«…Мы в конце июня планировали отдых. Извините, но когда своими глазами видишь Башню и всех этих падающих человечков… Мы делали расклад на ближайшие события, и Марианна даже побледнела, когда ее перевернула. Собирались двадцать седьмого на Мальдивы… Марианна перестала к нам приходить, и я не могу до нее дозвониться».

– Это попросту невозможно, – вслух сказал он.

– Кр-р-р-рутись! Кр-р-р-рутись! – выкрикнул попугай.

Гройс перечитал новость и уставился на него. Понятно, что совпадение, – но какое! Воденникова умудрилась предсказать крушение самолета, в котором должны были лететь Левашовы. Впору в «Книгу рекордов Гиннесса» занести, думал он ошалело, потому что это сочетание – Мальдивы, самолет, дата – казалось невозможным.

Гройс допил кофе, и к нему понемногу вернулось самообладание. Да, совпадение. Они случаются.

Попугай перелетел на спинку его кресла и пытался продырявить обивку клювом.

– А ну прекрати!

Прохор жаждал общения и внимания, но Гройсу было не до него. Он хотел спокойно и в тишине обдумать произошедшее.

Если бы не Воденникова, фамилия Левашовых была бы в списке погибших. Было что-то фантастичное в том, что мошенница, выдающая себя за таролога, так точно предсказала катастрофу. Как если бы его искусственные цветы для фокусов вдруг стали пахнуть розами.

Он вышел на балкон, проследив, чтобы Прохор не сунулся за ним. Двое ребят, юноша и девушка, катились по другой стороне переулка на одном самокате. Возле церкви толпились туристы. Неряшливый старик на ступеньках просил милостыню. Привычное зрелище успокоило Гройса окончательно, словно он убедился, что все находится на своих местах и никуда ненароком не съехало за ночь.

И все-таки, все-таки как это странно…

Вернувшись в комнату, Гройс перечитал статью. Нет, никаких ошибок. Его кольнула неожиданная мысль. Она была настолько вздорной, что Гройс только подивился, как ему пришло подобное в голову.

– Я не собираюсь этого делать, учти, – сказал он Прохору.

Попугай перелетел на свое дерево.

Гройс попытался вернуться к газете, но глаза скользили по строчкам впустую. Он сел за письмо, но не смог сформулировать и простейших вводных фраз.

– Да черт с тобой! – сказал он попугаю и потянулся за сотовым.

Где же она, где… Он ведь записал ее номер…

Вот!

Елена, соседка