Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

—   Вы ведь Семейных? — спросил Бэзил.

—    Я — Семейных и чрезвычайно рад вестям от Севасть­янова! Его друзья — мои друзья! Ну, как он там, наш родной человечек? Да вы входите, входите...

При пожатии ладонь Семейных напоминала дохлую ры­бу.

В комнате, куда его провели заставив предварительно сменить ботинки на пушистые клетчатые шлепанцы с пом­понами, на диване восседала с поджатыми под ворсистую юбку ногами красавица с волосами, стянутыми в тугой жид­кий пучочек на затылке. Протянув кончики сухих пальцев с массивными серебряными кольцами, сказала:

—   Я — Марина Владленовна.

—     Ответственный сотрудник секретариата нашего гене­рального директора, — пояснил Семейных. —- Большой друг...

Пришлось, повинуясь жесту Семейных, сесть на диван, почти в ногах у красавицы.

Коротко и жестко Бэзил изложил замысел, вынашивав­шийся Севастьяновым в Сингапуре, непредсказуемость бу­дущих его шагов, в особенности после решения в управлении об его скором отзыве домой. Согласился с доводом Семей­ных, что Севастьянов действительно превысил скромные служебные полномочия, действует торопливо, без согласова­ния с Москвой, то есть генеральным и Семейных. Но отзы­вать теперь, не дав ему еще пару месяцев, значило бы бить по рукам, которые практически взялись уже за деньги, недобро­совестно присвоенные партнерами бывшего севастьяновского начальника Васильева.

Запах жареных кабачков заставил поднять глаза от узора на ковре, в который Бэзил уставился, произнося речь. Фар­форовое блюдо держала махровыми рукавицами, слегка от­вернув лицо от пара, высокая, намного выше Семейных жен­щина, внимательно и враждебно, открыто враждебно разглядывавшая Шемякина. С какого времени она его слы­шала, он не приметил.

Не мог знать Бэзил, конечно, что хозяин квартиры же­нился на женщине, которая много-много лет назад любила Севастьянова и Севастьянов любил ее. Неведомо было Ше­мякину, что хозяин квартиры, в те далекие времена аспи­рант, играл в теннис с ее отцом и однажды получил пригла­шение на кофе и коньяк. После брака с дочерью финансиста-теоретика Семейных терпел ее любовников, молчал и молчал, перемещаясь по престижным отделам, входившим с бумагами в правительство. Семейных считал себя не менее способным, чем покойный Васильев, и уж несомненно талантливее Севастьянова. При этом его мнение полностью совпадало с мыслями жены, стоявшей с фарфо­ровым блюдом в середине комнаты.

—              Это очень интересно, что вы заявились сюда с таким разговором, — сказала Марина Владленовна, спуская строй­ные ноги и ловко вдевая узкие ступни, просвечивавшие сквозь чулки, в шлепанцы с зелеными помпонами.

Бэзил взглянул на свои. Помпоны оказались малиновы­ми.

—  Интересно или неинтересно, — сказал Бэзил, — но Се­вастьянову следует дать время...

—   Возможно, что и так, — сказал Семейных, наклоняясь с пуфика, на котором сидел, и дотрагиваясь ладошкой до шемякинского колена. — Но вы рассуждаете как человек... как человек прессы. Севастьянову ничего не удастся переменить, сиди он в Сингапуре дополнительно год!

—   Почему? — спросил Бэзил.

—  Решение, на основе которого он в торгпредстве, не дает ему такой возможности. Это — раз. Второе... Допустим в по­рядке бреда, что восемнадцать миллионов возвратятся к Се­вастьянову. Но они возвратятся именно к Севастьянову. Как результат его личных несанкционированных действий. Как он оприходует, извините за канцелярщину, деньги? Поду­майте хорошенько... Восемнадцать миллионов! Нет свидете­лей, нет входящих официальных документов к таким день­гам... Досужие умы, вот именно — досужие... зададутся вопросом: а сколько же себе в карман положил энергичный Севастьянов, пока... э-э-э... господа капиталисты уговарива­ли его не терзать их насчет невозвращенного должка?

Бэзил встал с дивана.

—   Достоинство и честь человека разве не могут быть по­рукой? Да поднимите старые бумаги, счета, соглашения... как там это называется? Обоснуйте появление этих милли­онов, акт составьте!

—  У денег нет достоинства, товарищ, -— сказала женщина, принесшая кабачки. — У денег есть счет, а в их взаимоотно­шениях с родом человеческим — старинная итальянская двойная бухгалтерия с четкими понятиями приход и расход.

Демонстративно на столе расставлялись три тарелки, взятые из стеклянного шкафа у окна, за которым включи­лась тусклая неоновая надпись «Гостиница «Украина» без буквы «с». Время ужина, на который гостей не ждали.

Закрывать пошел Семейных.

Сбросив шлепанцы, в незашнурованной обувке, Шемя­кин шагнул за порог. Властно придержал дверь, открывавшу­юся наружу.

—  Вы, наверное, бесспорно достойны вашей должности и можете решать судьбу Севастьянова... Но мне думается, что в этой стране еще не наступило время, когда достоинство определяется должностью. Нужно достоинство, нужно! У Се­вастьянова оно органично. Есть, будет всегда... Запомни, друг... Не трогать Севастьянова! Понял? Севастьянова не трогать!

—  Я завтра же позвоню в вашу редакцию, — внятно сказал Семейных. — Подумайте над моими словами. Так ведь мож­но и не вернуться из отпуска... Пустите дверь! Вы!

Под ветром Бэзил вышел на Кутузовский проспект. Ми­нут десять постоял, утихомиривая дыхание.

Ступени в подземный переход к стоянке такси возле «Ук­раины» покрывали слякоть, мусор и окурки. Ноги скользи­ли.

—   Шемякин... Или как вас... Шемякин!

Из-за серого бордюра, почти над ним, свешивалась Ма­рина Владленовна. Махнув рукой, сбежала к нему.

—   Скажите, Шемякин, у вас есть удостоверение?

Кажется, начинался дождик. Несколько капель выпукло блеснули на ее гладкой прическе.

—   Есть. Да вам-то что?

—   Дайте посмотреть...

Она вернула затертую редакционную книжицу, порылась в заплечном кожаном мешке-сумке и протянула свернутый вчетверо листок. Сказала:

—     Спускайтесь внутрь, дождь ведь... Читайте при мне... Куда вы исчезли на неделю после вылета из Бангкока?

—   Остановился в Бомбее... А что? Вам почему нужно?

—   Читайте, три дня вас ждет. Я уж и в редакцию звонила... «...как и предполагалось, сбежал из Сингапура с итальянским паспортом и платежным поручением на двадцать с чем-то миллионов долларов в Бангкок вместе с неким Джефри Пи­ватски, американцем. В курзале «Банка Америки» на Сайлом-роуд устроил скандал, заявив, что сомневается в по­длинности чека, потребовал прибытия советского консула. Сам понимаешь, рассчитал он верно. В банке своя охрана, посторонние не тронут. Американец оказался жестким, при­шлось идти на компромисс. Севастьянов вернул ему италь­янский паспорт, а я увез чек и Севастьянова.

Теперь, чтобы тебе стало ясным. Севастьянов развивал свою деятельность с моего ведома, хотя сам об этом не дога­дывался. Мое внимание к этому делу не было санкциониро­вано. То есть, формально рассуждая, я действовал на свой личный риск. Оставаясь по возможности в тени, я способст­вовал оформлению Севастьянова в Сингапур. Я имел более или менее полное представление о свойствах его характера, знал, насколько глубоко задело его то, как обошлись с Ва­сильевым, с какой остротой, невыносимой для него, пережи­вал шушуканье о взятках. Способствовал я и тому, чтобы к нему в руки попадали документы или публикации, относя­щиеся к васильевской истории.

Законен с твоей стороны вопрос: почему я делал это? Отвечу: я входил в бригаду, обеспечивавшую безопасность Васильева как в Сингапуре, так и из Москвы, в период его сложных забот. Написал особое мнение после того, как было вынесено решение по злосчастному потерянному кредиту.

Итак, мой расчет, исключительно психологического свойства, если хочешь, оправдался. Севастьяновский харак­тер сработал.

Я лично сопроводил Севастьянова и чек на все его мил­лионы из Бангкока аэрофлотовским самолетом, вылетав­шим в Москву через шесть часов после скандала в банков­ском курзале. Сейчас я отстранен от работы до решения своей участи. Какая будет резолюция на моем объяснении, в котором я всю ответственность беру на себя, неизвестно. Вполне возможно, что тебе придется помогать мне искать работу. Севастьянов из-за миллионов, которые никто не зна­ет, как оприходовать, практически под арестом. Марина Владленовна, которая передаст тебе эту бумагу (с ведома моего начальства, не беспокойся), только вдохновительница. Думаю, она вдохновит тебя на подготовку материала об от­чаянном бухгалтере в газете. Но положишь его на стол редак­тору после сигнала от нее же... С самыми добрыми пожела­ниями, Дроздов Николай».