Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

—    Вы предполагаете сбор компрометирующих материа­лов партнерами на Севастьянова? А если это рутинная про­верка серьезности его деловых намерений?

—   Господин Дроздов! Проверять серьезность деловых на­мерений государственных служащих вашей страны ни одно­му здравомыслящему человеку не придет в голову. Государ­ственный служащий есть государственный служащий, и за его поступки отвечает правительство или правительственное учреждение. Не так ли? Для деловых людей нашего мира нет необходимости в проверке полномочий или серьезности лю­дей вашего мира, если они приезжают сюда... Мы вправе только предполагать все остальное.

—   Попытку компрометации?

—   И все остальное. Частная агентура, бывает, нанимается правительственными службами. Вербовка, например, через третье лицо...

—   С какой же целью?

—   Мы не всезнайки, господин Дроздов.

—  Ваша практика, дорогой капитан, — сказал Дроздов, — как и ваш опыт... Вы разрешите обращаться к ним? Смотри­те-ка... «Индо-Австралийский» — стиральная машина. Свя­зан с фирмой «Деловые советы и защита» самыми родствен­ными узами. Севастьянов вступает в переговоры с главой бангкокского отделения «Индо-Австралийского» и немед­ленно оказывается под наблюдением «Деловых советов и защиты». Это не партнерство, а скорее противостояние!

—       Вполне логично предположить, что идет какой-то сложный и тщательно скрываемый спор. Активность прояв­ляет Севастьянов. Может быть, «Индо-Австралийский» не хочет выплачивать каких-то сумм организации, которую представляет Севастьянов. Допустимо, что и не сам банк, а кто-то из его значительных клиентов... Возможно также, деньги, которые хочет вытянуть Севастьянов, срослись с грязными. Их бы и рады возвратить, чтобы покончить со спором, да не в состоянии. Снять большую сумму с какого-то счета — значит привести в движение тщательно скрываемую цепь связей, тянущуюся к стиральной машине... А мы не­медленно уловим это движение и выявим ту ее часть, которая пока еще для нас — пунктир... Может так быть?

Дроздов кивнул.

—     Отсюда и слежка за Севастьяновым... Вы знаете, на­сколько это дорогое удовольствие. А ради друзей или друже­ственных партнеров на такого рода расходы, господин Дроз­дов, не идут...

—   Весьма ценные соображения, — сказал Дроздов.

Супичай встал из-за стола первым. Он-то знал все-таки,

что перед ним подполковник.

После трапезы всякий клиент «Чокичая» получал свой автомобиль со стоянки отмытым до зеркального блеска.

Вписываясь в поворот скоростного шоссе, проложенного по эстакаде над Бангкоком, в своей мощной «тойоте-крессиде», Дроздов скорее по привычке, чем надобности, взглянул в зеркало заднего вида. Все реже в последние месяцы тяну­лись «хвосты». Отделались от страхов, которых набирались в американских школах?

Дроздов пропел:

—   Все хорошо, прекрасная маркиза! Все хорошо, как ни­когда! Дела идут совсем прилично, за исключеньем пустяка...

Но пустяков, которые бы отравили легкую радость за Севастьянова, не выискивалось.

«Вот тебе и бухгалтер, вот тебе и тихоня», — подумал кон­сул.

Текст донесения в Москву почти сложился, когда дежур­ный посольства на Саторн-роуд, заметив на экране монитора наружной телекамеры консульскую машину, раздвинул ав­томатические ворота.

Едва открыв дверь в мезонин, Дроздов услышал дребез­жание телефона.

—  Консульский отдел, — сказал он в трубку.

—   Николай, это — Шемякин...

—     Из дальних странствий возвратись! Ты мне маску с Бали доставил? Говори сразу...

— Я к тебе иду, —  сказал Шемякин.

Дроздов сполоснул руки в крохотном умывальнике, включил кофеварку, привычно ссутулившись, взглянул в окно.

На «психодроме» журналист смешил прогуливавшихся Немчин. Клава прикладывала ладони к щекам.

Консул вернулся в кабинетик.

По регистрационному журналу Немчинам предстоял от­пуск через полтора месяца. Свидание в «Амбассадоре» уско­ряло выезд и превращало его в окончательный отъезд. При­ходилось выселять способного дипломата. Но Дроздов не мог подвергать малейшему риску операцию, развивавшую­ся вопреки многим опасениям и по фантастически дерзкому замыслу. Шантаж Севастьянова могли начать с Клавы, в Бангкоке.

—     Входите! — отозвался он на стук в дверь, наверняка Шемякина. — Там кофеварка включена и, верно, питье сго­товил ось... Наливай, иду!

Следовало еще продумать формулировку для посла.

В прихожей грохнуло и сильно пахнуло кофе.

—   Разбил и пролил?

Шемякин в дверях развел руками.

—   Разбил и пролил... Тряпка есть?

Молчали оба, пока варился новый кофе.

—   Николай, — сказал журналист. — Что такое Севастья­нов? Парень, ехавший со мной в Сингапур...

Дроздов осмотрел чашки. У обеих отбились ручки. Раз­лил кофе. Отпил и крякнул.

—   Человек. Русский человек... А почему такой вопрос?

К кофе Шемякин не притронулся, пока говорил речь в защиту готовившегося сингапурским бухгалтером героиче­ского поступка.

Дроздов не задавал вопросов и не уточнял деталей. Равно­душно катал чашку без ручки между лопатообразных ладо­ней.

Бэзил разнервничался. Будто консула подменили. Потом сообразил: между дроздовских губ не дымила сигарета.

—   Ты курить, что ли, бросил?

—    Бросил, — сказал Дроздов. — Хорошо теперь себя чув­ствую...

Встал, привычно ссутулившись.

—    Может, ты думаешь, я выдумал про Севастьянова? — спросил Шемякин.

—   Может, и не выдумал...

—   Тогда надо что-то сделать для него! Поддержать... А ты зеваешь.

—   Сделай...

—      Слушай, Николай, ты меня не понял... Парень в оди­ночку может ввязаться в свалку. Не завтра, так послезавтра... Я чувствую. Такой он... Нужно помочь. У тебя ведь власть есть... поддержать...

—   Вот и поддержи.

—   Что значит поддержи? Не я консул, ты!

—   А ты — пресса! Организатор, агитатор, вдохновитель и как там еще? Спроси с себя самого! Чего ты с советской власти спрашиваешь? Задай себе и другой вопрос, а потом сам, самостоятельно, без подсказки консула, ответь на него! Верю ли я, что мой соотечественник Севастьянов, русский человек, коррумпирован преступниками и намеревается сделаться перебежчиком? Прими на себя ответственность... И не лезь с этим ко мне... А то на донос как-то смахивает твоя забота...

Шемякин смолчал. Вскочил, забегал по мезонину. Вы­рвалось:

—   А, черт!

—   Обрати внимание, здесь учреждение, — сказал Дроздов равнодушно.

—      Что же делать? Я как-то не подумал сразу, когда он делился планом в Сингапуре, что действительно ведь может ринуться в свару... Ведь погибнет же!

—      Севастьянов, — сказал Дроздов медленно, взвешивая каждое слово, опасаясь сообщить больше того, чем хотел, —- действительно нуждается в сильной поддержке, но не здесь в Бангкоке или в Сингапуре... Он будет нуждаться в помощи в Москве, в своем управлении, где довольно скоро окажется снова. У них есть решение откомандировать его домой. Хотя севастьяновское начальство, я чувствую, не очень уверено в правильности такого шага... События могут пойти вразнос, и наш бухгалтер окажется в Москве настолько быстро, что не успеет обзавестись свидетельствами своей... своей... как бы тебе сказать...

—    Скажи мне, дураку, сделай милость! Попытаюсь как- нибудь понять...

—      Позитивной деятельности. Сформулируем так! И не ори на меня. Здесь, как пишут в романах о ЦРУ, вопросы задаем мы... А как помочь в Москве Севастьянову, не знаю, пока не знаю. Подумай и ты. Подумаем давай вместе...