Подавать холодным - Дмитрий Ромов

— Куда отъехать?

— Потом расскажу, когда вернусь.

— А когда ты вернёшься-то?

— Завтра уже пойду в школу в обычном режиме.

— Загадочный какой… Занятия побоку, значит…

— Да не страшно, один денёк всего пропущу.

— Ну ладно, всё ясно, — ответила Настя довольно сухо, и я понял, что она злится, но виду не подаёт. — Спасибо, что хоть на звонок ответил. Шифровальщик.

— Ну ладно, Насть, хорош дуться.

— Ага, — сказала она. — Успеха во всех начинаниях.

Настя-Настя… Я покачал головой и купил в кассе билет. Доехал до Белорусского вокзала, а там вызвал такси. Минут двадцать стоял, ждал, пока тачка кружилась в округе и наконец-то подъехала, правда не туда, где я ждал. Пришлось бежать за угол и искать её в куче других таких же спецов. В общем жизнь менялась, а люди оставались теми же, что и раньше.

Ехать пришлось недалеко. Таксист подвёз меня к большому особняку неподалёку от Патриарших прудов. Въехать за ворота он не смог, серьёзная охрана его жёлтую колымагу не пропустила. Поэтому я вышел, подошёл к КПП и назвал имя которое указал Кашпировский.

Меня пропустили через рамку, а рюкзак просканировали, как в аэропорту и запустили в парк. Территория была ухоженной и встретила меня красивыми и вечно зелёными деревьями и кустарниками.

Я вошёл в здание, но дальше в фойе мне пройти не удалось. Нужно было снова показать паспорт и ждать, пока мне выпишут временный пропуск.

Здание показалось мне похожим на дворец. Убранство вступительного холла было великолепным — с лепниной, позолотой и мраморными скульптурами на красивых каменных тумбах.

Я подождал минут десять, усевшись на шикарный диван, а потом ко мне подошёл охранник, элегантный, как фотомодель, и попросил пройти на ресепшн. Холодная и бесстрастная девица выдала мне пластиковую карту, которую я, как пятачок в метро, бросил в щель блестящего турникета.

Я поднялся на суперсовременном прозрачном лифте на третий этаж и подошёл к двери на которой висела табличка «Кузьминцев Иван Станиславович». Золотая табличка выглядела красивой, и дверь тоже выглядела красиво, напоминая о богатстве венецианских дожей. Настоящая роскошь. Я вошёл и оказался приёмной.

— Здравствуйте, я к Кузьминцеву. Краснов.

Холодно и немного недоумённо глянув на меня, птица-секретарь кивнула. Во взгляде её было не больше тепла, чем если бы она увидела обычный булыжник.

— Минуточку, — холодно обронила она и, сняв телефонную трубку, набрала номер.

Я усмехнулся.

— Иван Станиславович, — хорошо поставленным голосом доложила она. — Краснов пришёл. Хорошо.

Она положила трубу на место и снова обратилась ко мне:

— Проходите.

Конечно, я в своих джинсах, кроссовках и с рюкзаком выглядел в этом царстве несколько чужеродно, как странник случайно оказавшийся в волшебной и немного вычурной сказке. Я открыл дверь и вошёл в огромный кабинет.

Привычного конференц-стола здесь не было, зато имелись два прекрасных дивана. Они были обращены друг к другу «лицами», а между ними стоял низкий длинный столик.

Позади диванов располагался массивный дубовый стол с зелёным сукном, за которым восседал хозяин кабинета. Он оказался довольно молодым человеком лет сорока. В костюме, белоснежной рубашке и красивом галстуке. Он был белобрыс, с большими залысинами и крупными водянистыми глазами. И такими же крупными губами, делавшими его похожим на рыбу из мультфильма.

Был он в кабинете не один. У него в этот момент находился посетитель, и посетитель этот сидел на диване, скептически смотрел на меня и также скептически улыбался. Это был господин почтенного возраста. Лицо его имело бронзовый окрас, полученный в солярии или на дорогом курорте. Одет он был в клубный тёмно-синий пиджак с золотыми пуговицами и белую сорочку с расстёгнутым воротом. На шее был повязан яркий шейный платок. Это был Ширяй.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал я. — Какая неожиданная встреча, Глеб Витальевич. А я привёз посылку для Ивана Станиславовича.

— Привёз? — хмыкнул товарищ Ширяй. — Хватило, значит, наглости заявиться сюда?

— Прошу прощения, я не совсем понял, — улыбнулся я. — Вроде так и было условлено. Неужели я что-то перепутал?

— Наглость это даже неплохо, — усмехнулся он. — Я, честно говоря, думал, что ты не придёшь.

— Не понимаю, почему бы я не должен был прийти, — пожал я плечами. — Но в любом случае я здесь.

Я снял с плеча рюкзак, поставил его на журнальный стол и вытащил завёрнутую в чёрный пластик посылку.

— Мне передать эту бандероль Ивану Станиславовичу или вам, Глеб Витальевич?

— Да что толку её передавать? — вздёрнул он брови. — Там же, я так понимаю, денег уже нет?

— Надеюсь есть. Я не заглядывал

— Ох! — покачал головой Ширяй. — Наглость, конечно, дело хорошее, но надо уметь вовремя остановиться. Где бабки? Раз уж пришёл.

— Кашпировский… то есть Руднёв сказал, что деньги здесь, — пожал я плечами.

— Кашпировский… — хмыкнул Ширяй.

— Если их там нет, спрашивайте с него.

— Хватит уже, — недовольно бросил он и повернулся к Кузминцеву. — Вань, дай-ка мне нож для разрезания бумаг.

— У меня острый есть… — сказал хозяин кабинета, быстро встал, сделал несколько шагов и подал нож Ширяеву.

Тот вытащил лезвие и покрутил ножичек в руке. А потом сжал его, будто шёл на дело и начал вскрывать пакет.

— Ну, парень. — покачал головой Ширяй и откинул плёнку.

Откинул и замер. Потому что перед ним лежали пачки с красными бумажками. И бумажки эти были никакими не рекламными буклетами, а самыми, что ни на есть настоящими, пятитысячными купюрами. Восемнадцать с половиной миллионов, быстро сосчитал я.

— Это как понимать? — спросил он, взглянув на меня.

Я развёл руками.

— А мне доложили, что тебя шерстили в аэропорту, — нахмурился он.

— Было дело.

— И что, ты хочешь сказать, что тебя просто так выпустили с этими деньгами?

— А я им их не показывал, — пожал я плечами.

— То есть, как это ты их не показывал? У тебя был свёрток, да?

— Был, но без денег. Он был набит рекламными проспектами.

— А где были в это время деньги?

— А деньги были в чемодане, в который я напихал книг и других бумаг. Я решил приобрести багаж.

— То есть мои деньги просто так летели в багаже? Ты соображаешь вообще, что делаешь?

— Ну, как видите, результат получился гораздо более убедительный, чем если бы эти деньги ехали в рюкзаке.

Ширяй нахмурился и уставился на меня горящими глазами.

Разумеется, никакого чемодана у меня не было, и при желании и его возможностях он мог бы это выяснить. Впрочем, зачем было выяснять, когда деньги лежали перед ним? Чемодана не было, но был фельдъегерь, которого подогнал Чердынцев.

Перед вылетом я отдал пакет ему и после выхода он вернул эту пачку мне. Кто возьмёт