Открытая рана - Сергей Иванович Зверев

Обстановка была торжественно-напряженная и какая-то звенящая. Как перед любым большим делом.

— Итак, в одиннадцать ноль-ноль всем быть побритыми, выглаженными, со свежей головой и добрыми мыслями. Завтра подводим итог трудной, но крайне интересной двухлетней работы. Желаю и вам, и особенно себе, с учетом заслуг и древнего возраста, большой удачи. Дело мы делаем для страны большое. «Астра-1» завтра вступит в строй. Я уверен, что накладок не будет. — Академик постучал по дереву стола.

Вот такую иронично-патриотичную и обнадеживающую речь задвинул он в конце совещания.

Настроение у людей было приподнятое и немножко нервозное. Все же первый вывод «Астры-1» на рабочий режим. Учитывая, что это не просто установка, а установка Проекта, где корежатся, концентрируются гигантские энергии и отрабатываются самые передовые, не знающие аналогов технологии, была опасность, что что-то пойдет не так. Но, со слов академика, она сведена к минимуму.

Эх, эти сведенные к минимуму риски в работе с атомом… Здесь никогда ничего не бывает просто. Недаром в специальное отделения госпиталя Проекта постоянно доставляют сотрудников с лучевой болезнью. Где-то понадеялись на авось, где-то рискнули, где-то просто в исследовательском азарте плюнули на меры безопасности. Или случилось что-то непредвиденное, еще неизвестное, выходящее за расчеты. А потом — страшные мучения и иногда даже смерть. Энергия атома не прощает легкомысленного отношения, и правила здесь, как и уставы в армии, написаны кровью. И Проект, как и война, оплачивался не только деньгами, но и жизнями, притом жизнями лучших представителей советского народа.

После серьезного совещания по традиции, сложившейся в группе разработчиков, собрание переместилось в кают-компанию — так прозвали комнату отдыха, где ученые расслаблялись. Там даже бильярдный стол стоял и пользовался спросом. И я мог полюбоваться, как сам Циглер мастерски загоняет в лузу шары. Именно в кают-компании, в узком ученом кругу, порой звучали старые романсы под пианино, разыгрывались смешные сцены из капустников — физики умеют и любят шутить.

Но главное, там проходили чаепития с самоваром, пряниками, вкусной пастилой из специального распределителя. И с обязательной дискуссией — это вообще любимое развлечение академика Циглера, жарко поддерживаемое его сотрудниками.

Раньше, когда лихая командировочная судьба забрасывала меня на эти чаепития, мое присутствие напрягало людей. Все знали, из какой я организации, поэтому прикусывали язык, вели себя скованно. Но постепенно ко мне привыкли. Воспринимали как хищника — вроде и с клыками-когтями, но дрессированного, не кусающего кого попало.

Разговоры, разговоры. По тематике и за ее пределами. Творческие люди. Первопроходцы, конкистадоры, вырывающие у природы золото знаний. Их хлебом не корми, а дай потрепаться и обменяться мнениями. Для этого и симпозиумы проводятся. Но этих людей на них не пускают. Они все больше по шарашкам и закрытым городам.

Часто, правда, без меня возникали споры, становившиеся достаточно крамольными. Вот и сейчас разговор был на грани дозволенного.

Профессор Синичкин, в свое время знаменитый физик-экспериментатор, пропавший с мировых радаров еще в 1942 году и оказавшийся в Проекте, отхлебывая чай с баранкой, угрюмо произнес, будто подслушав мои потаенные мысли:

— Все же наша щенячья радость успехам Проекта хоть и понятна, но неуместна.

— Почему? — непонимающе посмотрел на него Циглер, сам по сути своей человек жизнерадостный и не понимавший, как радость может быть неуместна.

— Мы, ученые, открыли ящик Пандоры. Создали чудовищные средства уничтожения, которые ставят под вопрос саму жизнь на Земле. Изобрели оружие, которое не разбирает никого и в доли секунды способно уничтожать сотни тысяч людей — женщин, детей. Памятники культуры.

— А вы не пробовали взглянуть с другой стороны? — спросил академик. — Вспомните практику и идеологию любой более-менее значительной мировой бойни. Главное, одержать победу на поле боя, уничтожить вражескую армию, а потом захватывай территории, грабь, уничтожай население или угоняй в рабство. Дальше раздолье и безнаказанность. А достаточное количество ядерных бомб — это взаимное уничтожение. Война становится гарантированным самоубийством. А самоубийц среди правителей, президентов и королей мало. Это шанс жить в дальнейшем без мировых войн.

— Или с одной войной, которая уничтожит все, — добавил профессор.

— Победа останется за тем, у кого бомба будет больше. И большее число бомб, — вставил свое слово наш забывчивый потерпевший Ленковский. — И нужно быть реалистами. Ящик Пандоры открыт, теперь его уже не закрыть. Его можно только наполнять ядерным арсеналом. И готовиться.

— Вы зря беспокоитесь. Ядерное оружие не уничтожит мир, — с улыбкой человека, смотрящего на спор детей в песочнице, произнес член-корреспондент Академии наук Аккерман.

— Какие препятствия? — спросил Ленковский.

— Бог не для того создавал наш подлунный мир, чтобы он стал жертвой дикой смеси алчной и агрессивной глупости с научной мудростью. Ядерное оружие — это огонь. Огонь, в котором выплавляется разум и ответственность человека перед Вечностью и Богом…

— Ох, Амбросий Николаевич, опять вы со своими поповскими бреднями, — поморщился профессор.

— Вы когда-нибудь поймете. Всего-то дел — взглянуть под другим углом зрения на мир. И мир откроется во всей полноте, а не через узкую щелочку.

Аккерман, уникальный математик, был истово верующим и нисколько не стеснялся этого. Приводил тем самым в бешенство партийных и иных надзирателей, но поделать с ним ничего не могли. Он был из категории тех, кому дозволено очень много, хотя и спрашивается еще больше.

Чаепитие наконец завершилось. И оставалось окончательно подготовиться к завтрашнему испытанию «Астры-1». И ученым, и мне.

Приняв по разным каналам отчеты, что все в порядке, я, по идее, должен был успокоиться и терпеливо ждать завтрашнего дня. Но в груди будто стоял холодный кол. Беспокойство только нарастало. Оно было из разряда «а вдруг». А вдруг что-то пойдет не так. Вдруг кто-то ошибется. Вдруг процесс все же ринется вразнос и ядерная энергия вырвется на свободу. Хотя вроде все продумано сто раз, но это «вдруг» так и маячит прямо перед носом и корчит глумливые гримасы.

Эх, что-то у меня с нервами и правда не в порядке. В крошечном номере гостиницы «Научная» я смог заснуть лишь часа на два. Нервы шалили, выкликая из вязкого тумана ночи бессонницу. Еще год назад такого не было, но в последнее время случалось все чаще.

Не шел из головы разговор на чаепитии. Мы выпустили ядерного джинна из бутылки. Теперь его не загнать обратно. И теперь нужно учиться не злить его…

С утра глянул критически на себя в зеркало — да, выгляжу неважно. Бледный. Мешки под глазами.

Умылся ледяной водой. С трудом улыбнулся и расправил плечи.

Как напутствовал академик — нужно быть чисто выбритым, с чистыми мыслями. Ну что ж, будем соответствовать…