Газоход - К. Велесмайская

что она так внимательно нас слушала. Или мне опять мерещится? Я ведь никогда не спрашивал её о личной жизни… Позвал однажды на свидание, но получил колючий отказ.

Тем временем Виталька, несогласный с моими причинами сражаться, ускорился:

– Из-за любви все страдают. Ничего в ней хорошего нет. Люди ищут свою зону комфорта и в ней застревают. Отношения, да? Брак? Чушь полнейшая. В одиночку сложнее рыпаться, вот и находят себе под стать. И я уж не говорю про эгоизм. Как только в их волшебном коконе появляются трещины, каждый норовит сбежать куда подальше, пока всё не лопнуло и не их задело. Парочки, родственники, да без разницы. Все думают только о себе.

Будто слушаю его по эхо-радио со сброшенными настройками. Тяжко, но общий смысл понимаю. Из-за «помех» в голове не слышу собственного голоса:

– Пессимист ты, Виталька. Проще надо быть. В пустой дом возвращаться неприятно, а в разрушенный – страшно. Не ищи врага внутри, а обороняйся от них снаружи. Это я тебе как опытный солдат говорю. Моя сеструха та ещё вертихвостка, но за неё я любого порву. Идеальных не бы…

У меня закружилась голова. Да так резко, что я пошатнулся и рухнул вниз, пытаясь вспомнить, где «лево» и «право». А потом вдруг осознал, что всё смешалось: труба начала сужаться прямо на моих глазах! Господи, сохрани, спаси! Нет страшнее участи для покойника, чем гроб на размер меньше. А мне и так мал! Погодите, не идите туда! Остановитесь!

Мурашки «ощетинились» и превратились в тревожную дрожь. Мои глаза слезились, а тело пропахло страхом – я боялся шевельнуться, ведь оказался в кромешной темноте. Фонарик потух, а бесконечный шёпот товарищей смешался с адскими воплями, слышавшимися мне откуда-то издалека. Не понимаю, где друг, где враг, где я… Воздуха мало. Желудок изнывает, тоскует по горячему. Я жив или ползу на тот свет?.. К матери. Нет, к маме. Та ещё заноза в жизни, но на старости лет я её полюбил. Только материнские объятия могут успокоить демонов, а я сейчас весь в них: орава чертей разбрелась по кармашкам, засела в ушах, повисла на моей бороде и вопит, вопит, вопит!

Ударил себя по лицу.

Кто-то схватил мою руку, но мне понравилась вспышка! Дайте согнать падаль! Всё ещё тесно. Мне тесно и моему страху. Не выпускайте, не оставляйте.

Простите, братцы.

Больше не могу…

9-й километр. Позывной: Бунин

В долгой дороге приятнее всего предаваться воспоминаниям. Обычно я «окультуривал» ребят душевным четверостишием, но сейчас мы проходили под вражеским сектором наблюдения. Как мышки, тихонечко брели вперёд, подгоняемые великой целью – отвоевать прекрасный Минград. Помню его совсем городишком, лишней высотки нет, а потом как разросся в алюминиевый улей… Ух, в их надземном метро я и заблудился однажды. Красиво там! Могу оправдать ВИРИДИС только за тягу обладать чем-то прекрасным…

Я помню, как стоял на берегу, где море пело камням свои вечные песни о великом, а ветер, пробегавший сквозь искорёженные небоскрёбы, приносил с собой запах гари и металла. Камни там гладкие, отполированные временем и, самое главное, – людским равнодушием. Их блеск холоден, отчуждён. Мало тогда минградцев выбиралось на пляж, все предпочитали копошиться в своих удобных норках. А я гулял, дышал и обещал маме по видеозвонку привезти её на безлюдный пляж, чтобы показать, чего лишаются люди, ослеплённые прогрессом.

Не успел.

Минград заслонял собой искорёженный тучами горизонт и в день, когда мне сообщили о её смерти. Я готовился к этому долго, видя её угасание, но на похоронах всё моё накопленное мужество испарилось. Я держал сундук с её прахом и не мог осмыслить, что сейчас положу свою мать, женщину, вырастившую меня в одиночку, в «Соты» – альтернативу кладбищам. Как можно запихнуть в мраморную кладку своего близкого человека, его душу, его наследие? Долго я тогда ломал свой эгоизм, который причитал о несправедливости. Моя мама – неприкосновенна, так почему?.. На службе мне быстро объяснили: никто не застрахован, и не может быть, чтобы одна жизнь была дороже другой.

И что боль нужно превращать в желание победить.

Моя тонкая натура неплохо справляется даже в замкнутом пространстве, а вот физически… Кажется, мне хуже всех. На самом деле я уже давно выпил свой восьмичасовой запас воды, пока никто не видел. Потом придётся клянчить.

Я, Леший и Алёнка молча жевали свои мысли.

– За что я не прощу Ирку, так это за взлом Интерактивного Кладбища, – говорю тихо, проверяя узлы на запястьях Лешего. Осирис приказал связывать его руки на привалах. – Слышала об этой истории?

– Нет. Что там было? – Зайчиха убедилась, что сейчас наш танкист вменяем, и убрала воду. А до этого смазывала его ожоги на щеках и руках. Я невольно позавидовал.

– Вот ведь лис. Даже здесь его барышня обхаживает.

Леший поворочался, но промолчал. Хотел поспать, бедняга. Сильно же ему здесь досталось. Надеюсь, что успокоительное подействует.

– Ага. Так что там с кладбищем?

– Страшная история. Люди заходили в кабинки на кладбищах или около сот, подключались через шлем и устраивали встречи с умершими в иммерсивном мире. Дорогое удовольствие – говорить с усопшими о своих проблемах.

– Вспомнила, да. Нейронке загружали данные об умершем, его голос. Я сама кабинок не видела. Но по мне – дело спорное. Живые должны общаться с живыми. Осуждаю.

– Ну, куча людей теперь с тобой согласятся. После того, что натворил Ирка… Гад пожрал нейронку Интерактивного Кладбища и переделал под себя.

– Зачем?

– Тогда это называли очередной шалостью. А сейчас все убеждены, что ВИРИДИС морально давил людей, развлекался, пока не добрался до андроидов.

– Так и что он?..

– Ничего хорошего. Призраки пугают людей. А призраки близких могут и вовсе сломать, если скажут нужные слова. Под Москвой жуть случилась. Парнишка себя грохнул. Долго разбирались, а потом обнаружили запись с Кладбища. На ней его папаша склоняет к тому, что ждёт его, надо встретиться… ну, ты поняла. Да что я удивляюсь. Навыдумывали всякого, а контроль за этим добром не обеспечили.

Алёна многословностью не отличалась, но по её утомлённому выдоху я понял, как она устала слушать о последствиях научного прогресса. Да что там… Мы против него воюем.

Интересно, какой сейчас Минград?

Думаю, изломанный, разорванный стальной жестокостью, но всё же величественный. Я помню, каким он был прежде – зеркальным, словно отражение будущего, гордым, олицетворяя вызов самой природе. Мосты связывали районы на разных уровнях, а свет в окнах жил своей лучшей жизнью, создавая иллюзию движущихся созвездий. Там новейшие технологии и руки мастеров слились воедино, создавая архитектуру, которая сияла