Звезда героя - Сергей Малинин

где искать Витьку, ума не приложу. Полагаю, придется все-таки ему позвонить. Ведь уже, считай, сутки, как парня нет. Хорошо, если просто загулял. А если мы с вами ошиблись в расчетах и нас начинают по одному убирать? А если его захватили в заложники и сейчас пытают, стараясь узнать, где золото? А он, между прочим, об этом чертовом золоте даже не слышал.

– Да, дела невеселые, – вздохнул Павел Андреевич. —Даже и не знаю, что тебе посоветовать. С одной стороны, как я уже говорил, – ну, чем тебе Юрик из Москвы поможет? Только разволнуется понапрасну, а у него там дела, переговоры… А с другой, если Витька не найдется, он нам обоим головы оторвет за то, что не предупредили, и будет прав. А ты говоришь – дети… Маленькие детки – маленькие бедки, большие детки – сам видишь… Честно говоря, не хотел бы я с Юриком местами поменяться. Он и моложе, и жена у него красавица, и карьера на взлете, а – нет, не хотел бы. Сын шалопай, на службе неприятности…

Он выпил водки и с задумчивым видом захрустел зеленым луком. Одинцов немного помедлил, пытаясь понять, что же конкретно посоветовал ему отставной кавторанг, ничего не понял и решил действовать по своему усмотрению. Отложив вилку, он достал из кармана телефон и набрал номер Машкова. В трубке запели электронные трели соединения, потом потянулись длинные гудки – телефон кавторанга, по крайней мере, был включен и находился в зоне доступа.

Потом Машков ответил, но разговора не получилось: не дав приятелю открыть рта, кавторанг произнес пару коротких фраз и прервал соединение.

Одинцов медленно опустил замолчавшую трубку на стол и усилием воли заставил себя разжать закаменевшую, будто сведенную судорогой ладонь. Телефон негромко стукнул, коснувшись застиранной скатерти. Вид у Ивана, наверное, был достаточно красноречивый, потому что Зимин перестал жевать и, подавшись вперед, спросил:

– Что?..

– Сказал, что перезвонит, – деревянным голосом отозвался Иван. – Сказал, ему сейчас некогда – его мочить пришли.

– Может, это шутка? – предположил Павел Андреевич.

– Ничего себе шуточки. Да и голос у него…

– М-да, – сказал Зимин. – Да ты сядь, Ваня. Пешком к нему в Москву все равно не поспеешь – далековато.

Только теперь обнаружив, что стоит во весь рост и, кажется, действительно собрался куда-то бежать и что-то такое делать, Иван Одинцов медленно опустился на табурет. Аппетит у него пропал начисто, а перспектива провести в бездействии бог знает сколько времени приводила его в отчаяние.

В сгустившихся сумерках за окном раздался тоскливый и протяжный вопль корабельной сирены, заставив мужчин непроизвольно вздрогнуть.

* * *

Добившись в ювелирном салоне того, что казалось ему успехом, кавторанг Машков вернулся на электричке в подмосковный городок, где у него были дела на местном радиозаводе, и посвятил остаток дня решению вопросов, в которых хоть что-то смыслил. Это оказалось достаточно хлопотным занятием, и связанные с расследованием проблемы вылетели у кавторанга из головы.

Когда заводское начальство, окончив рабочий день, радостно разлетелось по домам, брызнув во все стороны, как высыпавшаяся из охотничьего патрона утиная дробь, Машков оказался предоставленным самому себе. Вернувшись в холодный, сырой и прокуренный гостиничный номер, он кое-как развесил на просушку свое пострадавшее от столичной погоды военно-морское облачение, натянул сухие джинсы и майку и попытался предаться заслуженному отдыху, то есть повалился в продавленное кресло, закурил и включил телевизор.

Немедленно выяснилось, что из сиденья выпирает пружина, что телевизор с грехом пополам показывает три программы, что смотреть по всем трем решительно нечего, а если бы и было, кавторанг все равно ничего не понял бы из увиденного – сосредоточиться на экранном действе мешали мысли, которые, будто проснувшись, так и лезли в голову, казалось, со всех сторон, как пираты, берущие на абордаж груженный золотом галион. Да, вот именно золотом; стоило на минутку закрыть глаза, как перед мысленным взором начинали мельтешить золотые финтифлюшки, вспыхивающие острым бриллиантовым блеском, словно голова кавторанга и впрямь превратилась в набитую чужими драгоценностями шкатулку. Кроме того, кавторангу хотелось есть, и с каждой минутой чувство голода усиливалось.

В чемодане у него все еще лежали остатки взятой в дорогу снеди – пара бутербродов с сухой колбасой и одно раздавленное почти в лепешку крутое яйцо. Машков представил себе эту убогую трапезу на расстеленном поверх гостиничной салфетки газетном листе, и его перекосило от омерзения. В конце концов, он не какой-нибудь бомж, а военно-морской офицер! Стоило ехать в Москву, чтобы просиживать вечера в отсыревшем, провонявшем табачным перегаром номере! Тут, конечно, не Москва, а Подмосковье, но это даже к лучшему: рестораны водятся и здесь, а цены в них, надо думать, как-нибудь пониже, чем на Арбате. И потом, что такое два бутерброда и одно яйцо для здорового мужика в расцвете сил?

Машков сунул ноги в сырые туфли, набросил легкую спортивную куртку, рассовал по карманам деньги, документы и мобильный телефон и покинул номер, заперев хлипкую дверь двумя оборотами ключа. Настроение у него поднялось; немного огорчало, что роскошная черная форма осталась висеть на спинках гостиничных стульев, но, с другой стороны, это тоже неплохо: гражданская одежда, как представлялось кавторангу, шла ему как корове седло, а это исключало соблазн завести знакомство с какой-нибудь симпатичной дамочкой. Не то чтобы кавторанг Машков был ловеласом, но ему нравилось производить на женщин впечатление, а это, в свою очередь, не могло понравиться жене, которую он горячо и искренне любил, а главное, уважал.

На улице по-настоящему лило. Ввиду неблагоприятных погодных условий Машков решил, что от добра добра не ищут, и направил стопы в гостиничный ресторан, куда можно было попасть, не выходя под дождь.

Ресторан оказался не ахти каким. У Машкова сложилось впечатление, что царивший в обеденном зале тусклый рассеянный полусвет призван не столько создать интимную обстановку, сколько скрыть затаившуюся по углам грязь. Музыка, как водится в подобных местах, играла чересчур громко; на танцполе неуклюже топтались две пары того сорта, что можно встретить только в гостиничном ресторане да еще, быть может, на деревенской дискотеке, – пьяные парни в тренировочных костюмах и размалеванные, как индейцы на тропе войны, дурно одетые девицы с плохими фигурами и одинаково тупым выражением лица. Больше половины столиков пустовало, но официантку при этом пришлось ждать минут пять, и Машков опять пожалел, что на нем нет блестящего мундира, который если и не располагал к нему людей, то, по крайней мере, привлекал внимание.

Наконец ему удалось сделать заказ. Немолодая и отчегото очень сердитая официантка, независимо покачивая костлявыми бедрами, удалилась в сторону кухни.