Вирус ненависти - Александр Александрович Тамоников

руками коробку с ампулами. — Ради бога, заберите вакцину и уходите подальше. Ведь сейчас все погибнет, ведь из-за нее все это… Спасайте вакцину!

— Спокойно, Семен Валерьевич, — тихо сказал Коган, подходя к вирусологу. — Ничего страшного еще не произошло. Главное, не шевелись.

Оперативник взял из рук ученого ампулы, отошел и передал их Шелестову, потом вернулся, стараясь идти спокойно, не вызывая даже малейшего сотрясения почвы. Черт его знает, вдруг эта мина соединена с другой или другими, вдруг с ней соединены мины натяжного действия и от того, что камень скатится с кучи, взорвется другая мина, от которой детонирует и эта. И Коган медленно поднял контейнер с образцами и так же медленно отнес его на безопасное расстояние. Автоматчики замерли в развалинах. Оперативники осторожно отнесли ценные материалы подальше, а Коган с одним из бойцов снова пошел к вирусологу.

— Не волнуйтесь, товарищ ученый, — заговорил боец, присаживаясь на корточки. — Я сапер опытный, я этих мин за войну разминировал столько, сколько вы мороженого в парке культуры не скушали. И вы, товарищ майор, отошли бы за стену.

— Да, правда, товарищ Коган, — сказал Каратеев. — Вы-то чего стоите здесь? Материалы в надежном месте?

— Материлалы в безопасности, ты, Семен, не бойся!

— Голова кружится, — признался вирусолог. — Боюсь, что пошатнусь вот-вот. Глупо как!

— Успокойся. — Коган взял вирусолога за локоть и приобнял за талию, стараясь удержать его от любых движений телом. — Все нормально, сейчас мы с миной разберемся. Это пустяк, Семен, поверь мне, пустяк.

— Борис, ты что? — заволновался Каратеев. — Тебе зачем умирать? Уходи, прошу тебя!

— Да замолчите вы! — негромко, но грозно осадил обоих сапер. — Мешаете…

Каратеев сразу замолчал и только вцепился побелевшими пальцами в руку Когана. Пот катился по его лицу, а сапер, подобрав штырек предохранительной чеки взрывателя, улегся на землю рядом с миной и стал осторожно вставлять ее в отверстие. Когану показалось, что вирусолог пошатнулся, и он стиснул его руками, стараясь не шевелиться самому. Теперь и Борис чувствовал, что под гимнастеркой у него по спине сбежала струйка пота. Мысль была только одна: только бы солдат смог, только бы получилось. Несправедливо, если такие люди будут погибать. Ему же отечественную науку вперед двигать. Он же храбрый, умный. Это минутная слабость у него, смерть дыхнула в лицо, но Каратеев храбро участвовал во всех мероприятиях группы. Он стал для всех товарищем, таким же членом группы, как и другие.

Сапер медленно поднялся и стал отряхивать колени. Побледневший Каратеев смотрел на него, не в состоянии произнести ни слова. Наконец, он выдавил из себя, боясь при этом дышать:

— Бесполезно, да? Не получилось?

— Почему не получилось? — Боец сделал удивленное лицо. Потом улыбнулся. — Слезай с нее, ученый! Чего стоишь, как на веранде у девушки с цветами.

— Не могу, — все еще не дыша, ответил вирусолог. — Правда, ноги как приросли.

— Слезай, слезай, — рассмеялся сапер. — Снимите его, товарищ майор, я мину вытащу, взрыватель вывинчу да с дороги уберу.

Коган посмотрел ученому в глаза и, стараясь говорить спокойно и убедительно, предложил:

— Ну, давай, Семен, спокойнее. Сначала одну ногу сними и ставь ее рядом на землю, потом перенеси на нее вес тела и сними с мины вторую ногу.

Каратеев вцепился в руку оперативника, зажмурился, сжался весь в комок и медленно стал снимать ногу с мины. Вот он приподнял ее и поставил на землю. Он постоял несколько секунд, не шевелясь, потом медленно стал приподнимать вторую ногу.

— Смог, Борис, я смог, — шептал он, приподнимая ногу и опуская ее тоже на землю. — Не взорвалась, устоял я! Сошел с мины, только теперь ноги совсем не держат. Слабость.

Каратеев почти с восхищением смотрел, как боец без всяких церемоний вывернул взрыватель из мины, а потом выдернул ее из земли и отбросил в сторону. Коган, придерживая ученого, помог ему отойти в сторону и присесть на кучу битого кирпича. Тот смотрел на майора и качал головой.

— Вы что, правда готовы были вместе со мной взлететь на воздух?

— Ну, романтики в этом мало, — мягко улыбнулся Коган. — Вряд ли мы бы взлетели, воспарили. Скорее всего, нас бы разорвало на части, оторвало нам ноги. Быстрая смерть, но не очень красивая. Ты посиди, отдышись. Скоро нам трогаться в путь.

Шелестов видел, какими глазами Каратеев провожал Когана. Ведь совсем недавно он ненавидел бывшего следователя. Вирусолог вообще плохо скрывал свое отношение к НКВД после пережитого во время арестов. Но если с остальными членами группы у него отношения были более или менее нормальными, то со своим бывшим следователем отношения не складывались. Уж больно сильно своим присутствием напоминал ему Коган о пережитом. Теперь многое изменилось, после того как Борис помогал Каратееву в смертельно опасной ситуации, находился с ним, поддерживал и готов был умереть вместе с ним.

Сосновский с Шелестовым допрашивали всех вирусологов по отдельности. Профессор Брайнер находился в таком подавленном состоянии из-за добровольной сдачи, что пока добиться от него членораздельных ответов не удавалось. А вот с его женой Михаил попросил поговорить наедине. Непросто было у женщины на душе, как и у всех пленных, но присутствие Сосновского, воспоминания, какое-то доверие к нему все же помогали Гретель сохранять самообладание.

— Пойдем со мной, — предложил Сосновский, когда автоматчик подвел к нему Гретель.

Он двинулся вдоль развалин к лужайке с несколькими молодыми березками. Женщина двинулась за ним немного неуверенно. Они прошли несколько шагов, когда она, наконец, спросила:

— Я думала, что меня вызвали на допрос.

— Я хотел поговорить с тобой, Грета, — обернувшись, сказал Сосновский. — Помнишь, я ведь так тебя называл?

— Что ты задумал, Пауль? — Женщина стояла, озираясь, глядя на нежную весеннюю траву. — Ты не сделаешь этого! Я замужняя женщина, ты знаешь, что у немецких женщин строгая мораль, и если она замужем, то…

— Господи, Грета, что с тобой произошло! — Сосновский схватился за голову, походил по полянке, а потом сел на горизонтальный ствол березки и жестом предложил женщине сесть рядом. — Ты всегда относилась ко мне с большим уважением. Ты любила меня, я знаю. И ты считаешь, что я мог так измениться, что стал насильником? Ты забыла, как я к тебе относился в те годы?