Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов

называется, на собственной шкуре прочувствовал справедливость этого лозунга. Так что сокрытие информации, известной вам, ни к чему хорошему не приведет.

После окончания столь откровенного монолога Рублев раскрыл свой атташе-кейс, вынул из него небольшую коробку, напоминающую настольный калькулятор, и сказал:

— Хорошо, Павел Иванович, я слегка приоткрою карты. Но записать, равно как и подслушать наш разговор будет абсолютно невозможно.

— Итак, вы убеждены в том, что кто-то вы даже наверняка заявляете, что это МБ — проводит, как вы выразились свою игру, сначала создавая секретное подразделение, а потом расправляясь с теми, кто это подразделение уничтожил. Допустим, что все это действительно так. Какими будут ваши первые шаги после того, как вы убедитесь в прямой причастности МБ ко всем вышеупомянутым событиям? Вы возбудите уголовное дело по факту похищения уголовников из места их заключения? Но, как человек, который по своему положению обязан служить закону, закону и еще раз закону, вы неминуемо должны будете заняться и фактом изъятия уголовников из той же колонии для совершения преступления — чтобы, так сказать, раздать всем сестрам по серьгам. Ладно, с нами вы справитесь — наследники Берии и Ежова, этим все сказано. Но как быть с другими? Ведь изъятие из колонии кто- то санкционировал, вы это лучше меня знаете. Кто же? Прокуратура России? Министерство внутренних дел? Администрация ИТУ, во всяком случае, на такой шаг самолично вряд ли решилась бы. И вот, двигаясь в этом направлении, вы неминуемо выйдете на высокопоставленных особ — думаю, что не ошибусь, определив минимальный уровень должностью замминистра. Это вроде бы ниоткуда не следует, но мне интуиция подсказывает, я, знаете ли, тоже не новичок в подобных вещах. Все это уже было. Ваш предыдущий верховный шеф не смог даже справиться с махровым махинатором и коррупционером — первым вице-премьером. Что же смог сделать новый? Вопрос и для меня, и для вас — риторический. Позиция нового Генпрокурора послабее, чем у Степанкова, а противостоять ему в данном случае будут уже руководители силовых ведомств — лично я в этом убежден — доказавшие два месяца назад полнейшую преданность Президенту. Вот так-то, Павел Иванович.

— Что же, — очень обычно отреагировал Ожогин, — примерно это я и ожидал от вас услышать — в жанре, что называется, откровения. А общая картина по данному делу мне известна не хуже вас — я имею в виду не только вас лично, но и ваше ведомство. Но вы зря полагаете что я, как и вся моя служба, в целом, только и способны на то, чтобы выносить постановления и давать запросы по официальным каналам. Нет, Андрей Андреевич, с волками жить, знаете ли… Не надо нас сбрасывать со счета, мы еще можем оказаться весьма полезными.

И Ожогин сделал запрос. По неофициальным каналам.

Эти каналы уже находились за гранью закона, который он представлял.

Однако и в этой среде существовала своего рода бюрократия, и здесь дело могло задержаться на неопределенный срок, иногда даже длинной в жизнь — если не использовать связи, “рычаги”. Пока существует человечество, будут существовать “левые ходы”, “заднее крыльцо”, блат, закулисная возня и т. д. и т. п.

Воровской мир абсолютно ничем не отличается от мира “фраеров”, “вольняшек” в том смысле, что если чего-то нельзя получить очень срочно, но очень хочется получить как можно скорее, это получить удается.

После краткого, но очень напряженного, интересного обмена мнениями и информацией, произошедшего в кабинете все того же Ожогина с подключением третьего участника, долженствующего на следующем этапе играть сложную партию соло — майора Карпова — последний направился по известному ему адресу на Юго-Запад.

Здесь довольно в скромной трехкомнатной квартире жил Шах, вор в законе, коронованный еще при бывшем Союзе, на всесоюзном сходняке.

Кличка происходила от фамилии Шахкаламов. Когда-то семнадцатилетний мальчик из Грузии (мать у него была русской) Володя Шакхаламов приехал в столичный город Москву и поступил в автодорожный институт. Дурных наклонностей за Володей в то время почти что не водилось, за исключением разве что вспыльчивости, выделяющей его даже из среды не страдающих флегматичностью кавказцев, да еще повышенного интереса к азартным играм.

Шах вообще к любой игре относился с азартом, будь это даже шахматы. В шахматах такая манера игры называется агрессивной и наступательной, в жизни подобных людей зовут — в зависимости от положения, которого им удалось достичь на данный момент — толи отчаянными, толи крутыми.

Шахкаламов начал с амплуа отчаянного, а кончил титулом вора в законе. За двадцать три года, прошедших с тех пор, как мальчик Володя начал учиться на строителя автомобильных дорог, в жизни, естественно, много чего изменилось. К своим сорока годам Шах имел полтора курса института, двенадцать лет срока, два ножевых ранения, полученных, правда, за один прием и к тому же в молодости.

Он встретил майора Карпова — высокий, стройный, с едва заметной проседью в черных волосах, густых и слегка волнистых. Карпову Шах больше всего напоминал французского футболиста Эрика Кантону. Еще Шах, как и Кантона, впрочем, мог напоминать совратителя малолетних, чего за ним, в принципе, не водилось, за исключением разве что не очень активного следования моде, то есть, связей с несовершеннолетними — или сутенера. А вот второго имелось, что называется, в избытке: в последнее врем Шах контролировал поставки “живого товара” в страны, так называемого дальнего зарубежья, причем, сюда входили и победительницы разного рода конкурсов красоты и топ-моделей, направляющиеся на конкурсы более высокого уровня, международные.

Карпов знал, что его обязательно обыщут — если еще не в подъезде, где постоянно дежурили двое телохранителей Шаха, то при входе в квартиру, где телохранителей тоже было двое, наверняка — поэтому табельного оружия он с собой не взял.

Стройный черноволосый красавец в шелковом халате, расшитом шнурками — Шах считал себя человеком старомодным, почитателем традиций — небрежным кивком указал Карпову на роскошный предмет мебели — то ли маленький диван, то ли слишком обширное кресло — и спросил:

— Что привело мента-начальника к скромному вору?

Тон вопроса и манера, с которой Шах держался, придавали вопросу обратный, куда более отвечающий реалиями смысл: “Что ты, мусорок, хлопочешь, чего ты от большого человека Шаха хочешь?”

— Дела, Шах, дела, — манера поведения Карпова могла быть условно обозначена как “скромно, но с достоинством.”

— Какие же у нас с тобой могут быть общие дела? — густая смолистая бровь Шаха приподнялась с пошловатой красивостью.

— Могут, Шах, могут… Сейчас все так завертелось, что и оглянуться не успеешь, как кому-то оказываешься должен или наоборот…

— Я тебе что-то должен? — Шах сделал