Не верь, не бойся, не проси. Книга четвёртая - Юлия Ветрова

Жалел о том, что были все те – бессмысленные и внушавшие отвращение тела в его кабинетах, в его машинах, в его кровати – все, кроме того одного, которое он по-настоящему хотел.

Жалел о каждой минуте и о каждом дне – и тут же с необыкновенной неотвратимостью понимал, что теперь уже не сможет ничего изменить.

Он был здесь, взаперти. Яна – там, по другую сторону колючей проволоки. У Яны была жизнь.

Яне осенью исполнилось двадцать семь. Девочкой её можно было назвать уже с трудом.

Собственно, на девчонку она не очень-то была похожа уже там, на суде – в сравнении с теми шлюшками, что в последний момент кинули его, она вообще казалась взрослой серьёзной женщиной.

А Яр успел забыть уже, что Яна всё ещё взрослеет, всё ещё растёт. Она замерла у него в голове девчонкой, изгибающейся на мятых простынях – будто на фотографии, которую мог смотреть один только Ярослав. И уже там, на суде, неожиданное несоответствие болезненно резануло по нервам осознанием того, что прошлое не вернуть. Но тогда Яру хватало других проблем.

Теперь, когда самое страшное уже произошло, Яр старался – и не мог прогнать от себя мысль, что Яна там, снаружи, теперь изменилась ещё сильней. А за десять лет, должно быть, изменится совсем.

Яна больше не была его, да и девочкой её можно было назвать с трудом, но у Яра всё равно саднило в груди, и не давал покоя несвоевременный, бестолковый каприз – увидеть, и увидеть именно её. Иногда даже накатывало желание позвонить, но Яр отбирал у себя самого телефон, отдавал кому-нибудь или просто прятал так, чтобы не дотянуться во сне рукой, потому что… Потому что на кой чёрт Яне оказавшийся в тюрьме банкрот?

Больше не будет ни подарков, ни квартир, ни стереосистем. Яр не мог дать ей ничего. И если Яна к тому же вообще не хотела спать с таким старым мужиком, то оставалось только надеяться, что там, на свободе – она найдёт себя. Что Яр не слишком изломал её. И что Яну не найдёт кто-нибудь другой.

Приближались февральские дни свиданий, и зона затихла в ожидании – никто не хотел накануне загреметь в ШИЗО.

Никто из людей Лысого больше к Яру не подходил, но Яр не сомневался, что тот о разговоре не забыл.

Яр теперь не исключал, что для того его и перевели в этот барак – втереться в доверие к Богатырю. Правда, оставалось не очень ясным, почему именно его, но тут Яр склонялся к мнению, что Хрящ просто решил избавиться от лишней занозы в заднице и остаться с Богомолом наедине.

Два-три вечера в неделю Яр проводил, сидя в кабинете у Богатырёва и на двоих с ним распивая коньяк – тоже французский и дорогой, хоть и не такой, какой купил бы он сам.

Богатырёв рассказывал, как начинал. Байки были те же, что и у всех – про джипы, которые обстреливали из гранатомётов, про рыночные ларьки, которые начинали крышевать на троих, и прочее фуфло.

Сам Яр из гранатомёта в Москве никогда не стрелял – только под Кабулом и только один раз. И в него тоже из гранатомёта не стрелял никто, хотя джипы стопали, было дело и не раз. Отстреляться, впрочем, обычно удавалось легко.

Он тоже мог кое-что рассказать, но почему-то больше хотелось молчать. Не было никакой ностальгии по прошлым временам, только по тому, что всё тогда было прозрачно и легко. Ясно кто и в кого, и понятно, кто, если что, предаст.

Яр слушал и всматривался в породистое, хоть и типично русское лицо – крупные губы, большой с лёгкой горбинкой нос. Богатырёв, как ни посмотри, казался нормальным мужиком, и плохо укладывалось в голове, что он кого-то там сдал.

То, что ссориться с Лысым не нужно, Яр умом понимал. Но если бы он и нашёл, что тому про Богатырёва рассказать, то однозначно тоже стал бы стукачом. Чёрт его знает, как бы это Лысый понимал, а то, что он стал бы стукачом для себя самого – это факт.

Богатырёв ему доверял, а Яр, сколь себя помнил, никого и никогда не предавал.

– А что за история с Пермскими? – спросил Яр как-то, когда градус был уже достаточно высок, а в разговоре наступила пауза, пока Богатырёв разливал коньяк.

Яр отчётливо заметил, как дрогнула у того рука, но тот всё же долил до уровня и осторожно опустил бутылку на стол.

– А тебе-то что? – рявкнул он.

Яр лениво повёл плечами.

– Да ничего. Говорят, то ли подставил ты их, то ли что…

Богатырёв какое-то время молчал.

– А то, что они Ирку… того… не говорят?

Яр какое-то время не отвечал. Взгляд у Богатырёва стал неприятный, почти безумный. Потом, наконец, Яр сказал:

– Ты должен был это решать сам.

Рюмка, которую Богатырёв держал в руке, лопнула, и коньяк вперемешку с кровью стал сочиться на стол.

– Не мог, – буркнул он. Потом тряхнул рукой. – Всё. Финита ла комедия, или как оно там.

Яр встал. Свой коньяк он допивать не стал. Сделал несколько шагов к двери, а потом остановился и спросил:

– Ты ж её вроде, сам…

Богатырёв не ответил, но по его шумному дыханию Яр понял, что он думает.

– Да, – сказал Богатырёв наконец. – Не разобрал, – помолчал, так что Яр уже собирался уходить, а потом вдруг продолжил: – Я когда понял, с повинной пришёл. Не мог просто так… А этих уродов, кого не посадили, сам заказал.

Яр ничего не сказал.

Воздух на первом этаже после апартаментов Богатырёва казался холодным и прогнившим. Как бы не драили здесь всё, всё равно избавиться от вони, въевшейся в стены и дерево шконок, было нелегко.

Дверь в камеру Яра тускло мерцала светом в дальнем конце коридора, и тот поёжился. Ужасно не хотелось возвращаться обратно туда, где ютились в одном помещении несколько десятков людей. Он подумал даже, что стоит всё-таки выкорчевать к чёрту телевизионную или спортзал и сделать просто хату для себя, но это ещё нужно было обмозговать.

Яр неторопливо побрёл вперёд.

Уже за пару метров от двери он ощутил, как что-то холодное и острое впивается ему в бок.

– Не оборачиваться, – прошипел кто-то у самого уха. Яр кивнул и продолжил смотреть вперёд. – Тебе письмо.

Яр кивнул.

– Давай.

– Лысый просил сказать, что пора Богатыря убирать. Ты решай как – сам, или мы сделаем, а ты просто