Не верь, не бойся, не проси. Книга четвёртая - Юлия Ветрова

Яр глубоко втянул воздух. Третьим вариантом ответа, очевидно, было перо в бок. Нужно было решить. Сказать, что сам – выиграть немного времени, вот только что потом? Просто Богатырёва сдать – отойти в сторону и дело с концом. Яр поджал губы.

– Сам, – сказал он.

– Отлично. Времени тебе до первого числа.

– А потом?

– А потом порешат тебя.

Щёлкнул механизм – видимо, закрылась бабочка в руках шныря – а когда Яр обернулся, в темноте не было уже никого.

Яр не стал вглядываться слишком долго – в два шага преодолел расстояние до хаты и, нырнув на освещённую территорию, захлопнул за собой дверь.

– Хорош базарить, давно отбой! – рявкнул он и сам направился к своему лежбищу из трёх шконок в углу у окна. Зеки по обе стороны от него стихали и, лениво урча, укладывались спать. А Яр шёл и пересчитывал всех по головам. Считая тех, что перевели вместе с ним, было тридцать два. И кто тут работает на Лысого – было никак не понять.

«Надо было перебираться в спортзал, – подумал он мельком, устраиваясь на собственной шконке. – Надо было, да не сейчас». Теперь уже подобный переезд лучше, чем что бы то ни было, говорил бы о его предательстве и о том, что он попросту струхнул. А не решил бы этот переезд ничего – убрать его можно было в любом тупичке, в коридоре, в душевой. Убрать… или что-нибудь ещё.

Той ночью Яр ни хрена не спал, как не спал и три ночи вперёд. Всё время мерещилось, что кто-то крадётся к нему в темноте, хотя головой он и понимал, что время ещё не пришло.

Оставалась почти неделя до назначенного срока, но он не мог заставить себя перестать гадать, каким будет обещанный итог. Что можно сделать с человеком в тюрьме под далёким Иркутском, куда ни одной проверке не доехать, он знал отлично – раньше по рассказам, а теперь увидел и сам.

Опущенных было не так чтобы много, но от одного вида их начинало тошнить. Были тут и хилые интеллигентики, кому сама судьба уготовила дорогу в петушиный угол, и мальчики, на которых он бы вряд ли снаружи бросил косой взгляд даже будучи по этой части – даже после армии, оголодав. А были и такие, как он – хоть бы и тот же Стальной.

Бывшего смотрящего Яр видел несколько раз. Волосатый зад его вряд ли мог кого-то завести, но Стального всё равно драли – старательно, даже не столько от желания потрахаться, а просто от желания установить своё господство над тем, кто недавно ещё был выше тебя и решал за тебя.

Стальной продержался недолго. За несколько месяцев иссохся и стал опускаться, хоть и зыркал на Яра злыми глазами издалека. Совесть, впрочем, Яра не мучила никогда. У него понятие было одно и самое простое, ещё с войны – или ты, или тебя.

«Или тебя» стало внезапно слишком ощутимым, и Яру всё более казалось, что он застыл между молотом и наковальней.

Чем больше он думал, тем сильнее ему не хотелось сдавать Богатыря – из принципа. Чтобы не думали, что могут запугать.

И в то же время он всё отчётливей понимал, что у них-то как раз есть все возможности запугать. Зона – это война. Ты либо с охраной, либо с блатными, третьего не дано. И даже если бы ему пришло в голову поднять против братвы весь свой барак, как он сделал бы на воле, никакого результата это бы не дало – половина выступила бы за понятия, а значит, перешла бы к Лысому. А если и нет, такое противостояние было бы просто смешно.

И тем не менее Яр не мог справиться с собой. Не мог заставить себя прогнуться под угрозу и настучать, пусть это было и «по понятиям», на нормального мужика, которого понимал как никого.

После того памятного разговора Яр нет-нет да пытался представить, как поступил бы он сам. Осознание того, что могло бы случиться, зайди он чуть дальше вперёд, накрывало неожиданно легко. Много раз он подходил к той грани, за которой, не разобравшись, мог бы убить, и если бы против него стояла тогда не Яна, а кто-то другой… Впрочем, если бы не Яна, ничего подобного вообще не могло бы быть.

К концу недели Яр решил излишне не мудрить и выбрать меньшее зло. Он как обычно поднялся к Богатырёву на коньячок, но сильно выпить ему не дал – после первой же рюмки перехватил руку и сообщил:

– Тебя хотят убить.

Богатырёв замер и медленно поднял взгляд на него.

– Вот как. Может, ещё и скажешь кто?

Яр пожал плечами, отобрал у него бутылку и, долив себе коньяк, откинулся назад.

– Предлагали, например, мне.

– Кто ж у нас тут такой дипломатичный, чтобы предлагать.

– Кто предлагал, ты, думаю, знаешь сам. А что не слишком дипломатично – тут ты прав. У меня выбор небольшой. Или я им тебя сдам, или они прищучат меня, – Яр медленно, одними губами потянул коньяк. – Вот как-то так.

Богатырёв тоже откинулся назад и, прищурившись, посмотрел на него.

– А с чего мне верить тебе?

– Потому что ты, вроде бы, не дурак.

Богатырёв со свистом втянул воздух через нос.

– Ко мне сюда не войдёт никто, – отрезал он.

– И мыться тоже не пойдёшь?

Богатырёв открыл было рот, но тут же замолк. С водой на зоне было не очень хорошо, и хотя санузел бывший гендиректор оборудовал себе свой, напора не хватало, и мыться зимой приходилось в общей душевой.

Богатырёв молчал. Видимо, обдумывал все возможные ответы, которых было море – и ни один из которых не отвечал заранее на всё. Видимо, он всё-таки понимал, что его могут и убрать.

– Допустим, – сказал он наконец. – Дальше что?

Яр покатал на языке коньяк.

– Перевестись отсюда можешь?

Богатырёв поджал губы. Покидать насиженное место ему не хотелось. Какое-то время он так и сидел, а потом врезал по столу кулаком.

– Чёртов Лысенко, кого там только дёрнуло его пристроить сюда!

Яр молча смотрел на него, и Богатырёв пояснил:

– Он сам тут меньше, чем год. Иначе мы с ним разобрались бы давно.

Яр продолжал молча смотреть на него.

– Ваши дела – это ваши дела, – наконец сказал он. – Я тебе советую отсюда валить… Ну, или привыкай мыться холодной водой. У меня одна просьба к тебе, чтоб не шло разговоров, что я тебя предупредил – в пятницу выйди как всегда.

– И что?