Неоновые огни Орлеана. Преступление - Оксана Бовари

этом бестолковом конкурсе, как обещал… осталась бы она жива?

А Элен? Осталась бы жива Элен?

В желании отомстить Химере он зашел слишком далеко. Чертова маска права.

— Жозеф, я правда такой ужасный человек?

Жозеф деликатно кашлянул и поравнялся с Крисом, делая шаг к краю могилы.

— Не вини себя. Ты делаешь все, что в твоих силах… Сейчас нельзя раскисать.

Крис скривился. Держать планку сильной воли становилось невыносимо, она стояла уже поперек горла. Он не находил в себе энергии, чтобы собраться. Да и к чему? На всем кладбище только он, Жозеф, да телохранители. Ни к чему изображать из себя скалу. Лабиринт несчетных могильных плит лишь способствовал меланхолии и мыслям о тщетности бытия.

— Кажется, я хреновый «отец города», — мрачно проговорил наследник.

Жозеф пожал плечами, как бы говоря «А чего ты ожидал».

— Это тяжелая ноша. Не каждый выдержит такой груз ответственности, а тебе, ясное дело, недостает опыта. Но на этот случай у тебя есть совет и союзники. Прислушайся к ним.

— Может быть, пора вернуть Солимра?

С робкой надеждой Крис ждал положительный ответ. Ему не хватало друга. Его поддержки, обстоятельного ума и, конечно, совместных посиделок в баре и жарких соревнований в тире. Университетское время вновь вспомнилось с тоской. Всего пару лет назад, но оно казалось таким фантастически далеким! Тогда Крис был таким же, как все, не нес эту пресловутую ношу власти. Тогда и отец был жив… Крису начинало казаться, что не отцовская зажигалка, а Сол был его талисманом. Пожалуй, именно с его уходом все стало совсем скверно.

— Если ты считаешь это необходимым, — осторожно подбирая слова, ответил Жозеф. — Но он, похоже, не слишком отрицает свою связь с Кармин. Он даже и не пытался вернуться.

С этим Крис нехотя согласился. Сол вел себя так, будто вовсе не дорожил ни дружбой, ни предоставленным положением в обществе, ни даже жизнью. Неужели рыжая красотка была настолько хороша? Ни одна юбка не могла помешать их дружбе — они установили это правило еще на первом курсе. Нынешнее поведение Солимра выходило за рамки понимания Криса.

— Как ты себя чувствуешь? — озабоченно спросил Жозеф, наметанным глазом приметив в наследнике что-то неладное. — Последнее время твои анализы оставляют желать лучшего. У организма сильнейшая интоксикация…

Крису и правда было нехорошо, но кому бы не было?

— Ерунда, пройдет, — хмуро отмахнулся он. — Интоксикация делается как раз для того, чтобы мне стало хорошо. Я контролирую дозировку и пью твои таблетки. Этого достаточно.

Жозеф, похоже, считал иначе. Нещадно потея под солнцем и едва выдерживая адскую влажность, он нахмурился.

— Крис, я понимаю, что ты дал отцу обещание, но ситуация становится критической. Если мы будем медлить… не через Монику, но как-то иначе Химера доберется до сейфа.

— Шато неприступно, а ключ у Луи, — безразлично отозвался Крис.

— И что? Вчера ограбили Винсента, и ему не помогли никакие системы безопасности. Если тебя интересует мое мнение, то сейчас самый лучший момент, чтобы начать разработку. Время не стоит на месте, и если довести исследование до ума… Мы должны быть первыми, Крис. Это монополия на будущее.

Еще какая! У Криса рука не поднималась избавиться от исследования, хотя это казалось самым верным решением.

Перебирая в кармане брюк мелочевку, он ответил:

— Прости, Жозеф, но я и правда обещал. Никаких исследований.

Он положил цветы на свежую могилу. Солнце палило так, что Жозеф вновь протер платком взмокший лоб. Бросив взгляд на страдающего старика, Крис сжалился:

— Тебе не обязательно за мной присматривать. Иди в машину. Я хочу побыть один.

Повторять не пришлось. Доктор с облегчением побрел к кортежу. Еще немного постояв перед могилой Моники, Крис развернулся и побрел в противоположную от ворот сторону. Туда, куда он так и не решился прийти во второй раз.

Семейное кладбище выглядело мрачно и благородно, хоть и не было таким же готическим, как старинные фамильные склепы. Здесь, под тенью вечнозеленого кипариса, лежали только три поколения: прадед Криса, дед и бабушка, двоюродные дяди, их жены, дети и, конечно, отец.

Валериан Ривьер встретил сына статной осанкой, критичным взглядом и попыткой рукопожатия. Голография протянула руку, но Крис замешкался, удивившись ее схожести с оригиналом. Программа в точности копировала внешность отца и его манеры, отличаясь лишь прозрачностью и легкой рябью помех. Солимр не подвел и здесь. Старший Ривьер выглядел как живой: седина в волосах, строгие глаза и классический костюм с иголочки, какие он любил носить на победоносные деловые встречи. Бездушная вечная жизнь навсегда законсервировалась в простом компьютерном алгоритме.

— Ну наконец-то! — ворчливо брякнул Валериан и сосредоточил на госте внимательный, оценивающий взгляд. — Здравствуй, Крис. Мой сын.

Крис проглотил ком в горле. Он так и стоял в замершем молчании, игнорируя примитивные и тщетные попытки программы завязать разговор. Впрочем, дежурные фразы вряд ли бы облегчили Крису его состояние. Его волновали куда более серьезные и глубокие темы, чем обсуждение акций. Нерешенные вопросы, которые уже никогда не будут решены. Вопросы долга и семьи, наследования, подражания… Вечные вопросы отцов и детей.

— Как идут дела?

Крис едва внял сути вопроса, погрузившись в свои запутанные мысли и чувства. Пытаясь выразить их, он почувствовал себя на исповеди у инквизиции.

— Я так стараюсь быть тем, кем ты хотел меня видеть. Главой семьи. Я…

Даже перед вшивой голограммой Крис избегал смотреть отцу в глаза. Только бы стерпеть, только бы выдержать. Он нервно потянулся за сигаретой в карман, но вспомнил, что Авелин украла его зажигалку. Он не смог сберечь даже чертову зажигалку!

— Ты читал утренние газеты? — поинтересовался Валериан, находя в дебрях своих сетевых микрочипов последние новости и темы для разговора. — Моррисоны таки спустили на воду свои плавучие платформы! Тоже мне, из деревенщины в океанские колонизаторы, — так знакомо заворчал он, будто вовсе не покоился в гробу. — Почему там не значится имя Ривьеров, скажи на милость?

Крис по привычке уставился в сторону, а когда отец заговорил о выборах, в голове зашумело.

— Я не смог… не смог стать мэром, — признался он, едва шевеля губами.

Ожидание выговора сдавило грудь почти до удушения. Криса потряхивало, кожа взмокла, в мозгу свербело навязчивое желание сбросить с себя тревогу. Он почувствовал себя последней мразью, когда достал из кармана инъектор с Глизерфином; отравой, унесшей жизнь Валериана, а теперь и сын беззастенчиво подсаживался на нее — достойный заголовок для Орлеанских газет.

Валериан глянул на него с укором. Или это помехи изображения? Когда ампула опустела, Крис зашвырнул медпистолет в траву. В бессилии он укусил себя за костяшки пальцев и закрыл