Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

—    Ну, я поехал, — сказал Рикки Пхромчана. — Брать его нам...

Не спрашивая разрешения майора, надавил клавишу от­вета на аппарате связи.

—    Говорит лейтенант Рикки Пхромчана из центрального управления в Бангкоке. Вот что, держи его взаперти, друг, и не трогай до моего прибытия. С боеприпасами у этого зна­тока древних текстов дело обстоит даже очень неплохо.

—    Майкл? — сказал майор, ткнув в кнопку памяти теле­фонных номеров, когда гости из центра выкатились из каби­нета. — Бандит обложен. Существовать ему час, самое боль­шее.

Глава пятая. «РОГОЖНОЕ ЗНАМЯ»

1

Осенью, в начале октября, на Свердловском плесе Ивань­ковского водохранилища становилось теплее, чем на суше. Голые острова пластались по серой воде. Зыбь раскачивала листву, сорванную с деревьев и кустарника. Оловянные ку­пола церкви на южном берегу высовывались над ржавыми липами, донашивавшими траченый летний наряд. Тугой ветер со стороны Твери отбеливал небо. Запах прели, сырой земли и жженой ботвы слышался далеко по протокам.

Моторка в такие дни ходила словно по маслу, и однажды Бэзил, удивленный до крайности просьбой, перевез местной учительнице с одного берега на другой телку, а между бере­гами лежали полтора километра. В осевшую лодку черно-белая, пахнувшая лесом, теплая телка вошла покорно, на ходу стояла смирно, с морды тянулась слюна. Муж учительницы покуривал, поглядывая выцветшими глазами на привыч­ную красоту, простор и величие природы. Сунул без разгово­ров, казавшимися ему лишними, бутылку водки Бэзилу и потянул скотину по косогору к церкви, в деревню, мимо рубленого магазина.

Так он отдыхал последний раз. А с чего вспомнилось, не знал и сам. Может, блаженное состояние покоя накатило в деревянной гостинице, в номере со скрипучими полами и балконом над речкой? Она плавно заворачивалась у перека­та, поверх которого, будто паруса, прогибались трехъярус­ные крыши пагоды.

А может, потому, что предстояло провести два-три часа в Ват Дой Сутхеп, за городом, среди строений и в общении с людьми, традиции которых были, наверное, последней на земле живой, не музейной и восстановленной, связью с древ­ним прошлым. С живущим прошлым. Он любил прогулки в королевских парках и храмах-усыпальницах вьетнамского Хюэ над рекой Ароматной, на пустынных дворах пагод в лаосском Луангпрабанге, среди красных колонн крытых че­репицей дворцов и павильонов Запретного города в Пекине...

Когда-то, очень давно, ему представлялось, что стать биг- кху — буддистским монахом, быть им всегда и везде, месяц, год, десять лет, в непрерывной, словно танковая гусеница, череде ритуалов схоже с добровольным заточением в тюрь­ме. А узнав их жизнь, разобрался, что эти люди — не затвор­ники и выражают себя внешне как буддисты в определенной обстановке, не больше, что и среди них много сильных и целеустремленных, что и для заточения в пагоде нужно ро­диться человеком действия. Последняя живая связь с древ­ним миром... Может быть, поэтому большинство настояте­лей буддистских ватов и отшельников оказываются непоколебимо патриотичными и полны энергии в сопро­тивлении несправедливостям и утверждении добра? Стар­ший бонза Ват Дой Сутхеп был из таких...

Однако следовало принять меры предосторожности. На­кануне вечером Ват Ченгпрадит занес в гостиницу номер газеты «Дао мыанг» с переводом статьи «Встречайте русско­го!». Автор ее сообщал, что одним из Преимуществ москви­чей перед жителями других городов стран мира является возможность получать информацию о Юго-Восточной Азии от журналиста Бэзила Шемякина. Этот парень, говорилось в публикации, является своего рода Джоном Бэрчем. Ему все чудится, что кто-то проникает, вмешивается и влияет по­всюду. В некоторых азиатских странах, в том числе и той, в которую ему разрешают приезжать время от времени, для него мало привлекательного. Он пишет одобрительно лишь в следующих случаях — когда в этой стране поддерживают забастовщиков, безработных, когда высказываются в пользу старых обрядов и тупого национализма, торговли с беднею­щей Россией или ворчат по поводу слишком большой свобо­ды иностранных предпринимателей и больших денег. Осо­бенно любит Шемякин порассуждать о студенческих беспорядках. Пробовал он перо и на такой набившей оскоми­ну теме, как пиратство в Южных морях, в особенности в Малаккском проливе.

Автор статьи в «Дао мыанг» сообщал читателям, что он с особенным нетерпением поджидает статей русского колле­ги, хотя бы из-за нечастого их появления. Тут хочется спро­сить: как газета, пусть даже существующая на средства госу­дарства, может позволять себе держать такого разборчивого и ленивого корреспондента? Шемякин появился в этих кра­ях в шестидесятые годы и, после того, как пооколачивался в окопах в Камбодже, Вьетнаме и Лаосе, претендует на то, чтобы его продукция стало зеркалом нашей жизни для всех русских.

Часто приходится слышать, делился автор с читателями своими мыслями, неблаговидные высказывания насчет то­го, чем действительно занимаются многие русские журна­листы. Добывают-де, мол, шпионские сведения и сомни­тельную информацию. Однако господин Бэзил Шемякин производит положительное впечатление на тех, кто с ним сталкивается. Его неизменно награждают эпитетами—свет­ский, динамичный, воспитанный. Отмечают также, что он элегантно одевается, имеет к тому же выправку, столь цени­мую прежде всего военными. Живет он в нашей стране с полным комфортом, и непонятно, почему он чувствует себя столь несчастным вместе с забастовщиками, безработными и скандалящими, плохо успевающими студентами... Все эти темы в изобилии представлены у него дома.

Как ни странно, Шемякину опять не предложили при выдаче визы представить сведения о его прошлой деятель­ности. А ведь его прошлые репортажи с театра военных дей­ствий содержали подробности, которые не узнаешь в тылу, да и в окопах тоже. Они штабного характера. Шемякин был ребенком, когда Германия захватила его страну. Он, конеч­но, воспитывался у партизан...

Никому нет дела в этой стране, говорилось в статье, до того, как Шемякин проводит свое время. Сам-то Шемякин как-то пожаловался за выпивкой, что за ним тут ходят по пятам. Что-то это незаметно другим. Точка зрения властей: Шемякин — журналист и свободен в контактах. Быть может, найдутся, однако, патриоты, которые попытаются провести частное расследование дела Шемякина. Теперь это легко сде­лать. Русский здесь. Поговорите с ним! Расскажите, как пло­хо всем тут живется...

Встреча в баре «Ринком» не прошла даром. Вспомнилось омертвелое от сине-зеленой подсветки лицо капеллана с кре­стиком над левым кармашком рубашки, Эрли, знаток двух методов умерщвления... Разболтались, а теперь выправляют положение. «Дао Мыанг» читала определенная публика. По­чему бы «группе патриотов, охваченных справедливым воз­мущением против русского шпиона», не набить ему морду в публичном месте с кандибобером, шумом и фотохроникой? Глядишь, скандал бы придал правдоподобие страхам и воен­ной истерии, к которой с иронией относятся чиенгмайцы и даже часть младших офицеров. Ай да капеллан! Сходил ко­нем.

Бэзил набрал номер администратора.

—   Там забрали записку, которую я оставил для знакомо­го?

—  Да, сэр, полтора часа назад. Лицо, которому адресовано послание, забрало его лично.

Имелась договоренность с Ватом Ченгпрадитом, что Бэ­зил каждое утро ставит его в известность о планах на день запиской через администратора. На этот раз Бэзил написал по-английски:

«Дорогой Ват, я не смогу пообедать с тобой сегодня, как предполагалось. Причина, я надеюсь, покажется тебе изви­нительной. Я должен около полудня получить важное интер­вью с одним весьма влиятельным и осведомленным челове­ком. Пообедаем завтра, когда обстоятельства будут более благоприятными в смысле свободного времени. Почтитель­но и с извинениями, твой Бэзил».

Вчера он писал по-русски. Возможно, те, кто пользуется услугами переводчика с редкого для этих краев языка, могли и найти его сегодня достаточно быстро. Английский же им понятен. Можно не сомневаться, что с этого момента Бэзилу выделена свита, которая не даст его в обиду патриотам, ре­шительно настроенным газетой «Дао мыанг», пока не будут прослежены его связи с влиятельными и осведомленными людьми. Свите важно сохранить его спокойненьким-невредименьким. Прием древний, известный контрразведчикам, но неизменно срабатывающий. Самые серьезные службы — самые бюрократические. Диалектика строгих инструкций...