Дипломная работа (СИ) - Кораблев Василий

— Спасения нет, Михалыч? — глухо спросил Валера.

— Неа. Спасения нет, — подтвердил тот.

— Ну что же делать. Помянем себя. Помянем, — очкарик обнял канистру с пивом и тихо запел.

Пел он про боевых лошадей, которых везут на драккарах суровые викинги к дождливым и холодным берегам далёкой Англии. Сначала пел тихо, словно бы прислушиваясь к себе, потом всё громче и громче, а под конец и вовсе начал вытягивать с надрывом.

— О, как его штырит. Видимо пиво действительно качественное, — добродушно хмыкнул пенсионер, прислушиваясь к воплям из салона.

— Да не, это наша поминальная песня. Мы должны её петь, когда у нас большие проблемы, ну или, когда готовимся умереть, — признался Денис.

— А ты тогда, что не подпеваешь?

— Ну, если вы не против… — Денис откашлялся и подхватил.

— О, конунг, ты в помыслах бранных своих. Небес неизменнее...

— Хорошо поёте чертяки, с душой! — ухмыльнулся пенсионер. В его руках снова появилась та самая никелированная фляжка.

Валера плакал. Сейчас ему было очень жалко себя, но как же трудно в этом признаться. Он не плакал там, в каменном подвале, когда их почти победил страшный леший, он не плакал, когда наблюдал чужую смерть или когда его били, страшно было, да, но никогда, ни единой слезинки. Много чего в жизни было страшного и потому, когда-то давно они договорились петь эту песню. Только она выжимала из него непрошеную слезу и после неё хотелось пожалеть себя, вспомнить свою жизнь и извиниться за все свои плохие поступки. Пусть кто-то скажет, что это крокодиловы слёзы, но это его слёзы и только его.

— Но глаз лошадиный людского верней. Нам в счастье не верится... — шептал он одними губами. Горько. Как же горько и досадно ты прожил свою маленькую жизнь. Ещё вчера ты отрицал окончание срока существования и верил, что он находится где-то там, за горизонтом событий, где нет ни времени ни пространства. Да - всё так! В твоей личной космической чёрной дыре. А когда она до тебя дотянется? Да никогда! Ты молод, горяч и сексуально опасен! Сначала нужно как следует пожить, повеселиться, наплодить три тысячи детей и уже когда тебе, скажем, будет 100 лет и твои отпрыски устанут уговаривать тебя побыстрее сдохнуть, вот тогда-то и можно. Когда они потеряют всякую надежду, да! Только тогда и ни минутой раньше. Чтобы новость о твоей смерти была для них подобна грому среди ясного неба. Но что уж теперь...Теперь ты дошёл почти до самого края и впереди видишь эту границу, за которой тебя ждёт...Ну кто-то же ждёт? Может быть бабушка и дедушка? Родители-то ещё живы. А каково им будет - пережить собственного ребёнка?

Последний куплет допевал Денис, согласно традиций. Он стеснялся, краснел и наконец запел под снисходительные ухмылки Фёдора Михайловича.

Денису тоже было жаль себя. Товарищу-то хорошо, тот хотя бы зенки себе может залить, а когда пьяный то не так страшно. Он прекрасно понимал чувства своего друга. У Валеры куча родни, конечно ему обидно, а вот у него, только бабушка и дедушка. Если бабушка узнает, что её внук, того...Умер. И душа его не попадёт в Рай - каково ей будет? Она будет его оплакивать? Дедушка-то, точно не будет. Он атеист и вообще по жизни всегда был суровым, но вот бабушка, она верит. Она и внука учила, что жизнь нужно прожить правильно, а не прожигать её направо и налево. Найти хорошую девушку, влюбиться, завести семью, много и прилежно трудиться, при этом не забывая про воспитание потомков. Для того и в церковь нужно ходить, чтобы задавать правильные вопросы богу и самому же находить решения с божьей помощью. Помогает ли бог таким - кто отдал душу свою в лапы потустороннего чудища? Дедушка ведь не врёт нам? Нет, не врёт. Так что же тогда будет? Куда отправятся их души? В мир вечного страдания? По собственному желанию? Но разве это в таком случае не божественный подвиг? Может это бог пожелал отправить их в юдоль скорби с целью искупления грехов и последующего возвышения? Нет. Это не Бог. Это был их собственный выбор. Бог даёт нам право выбирать и если мы выбрали Ад сознательно то никакого искупления нам не будет. Что же там произошло в доме на болотах? Такое ощущение будто бы там произошло нечто страшное отчего хочется выть и рвать на голове волосы. Что же там произошло? Словно кошмар какой-то. И после этого кошмара, пришло чёткое понимание, что мы пропали...Нам крышка.

— Хватит! — тихо, но отчётливо произнёс пенсионер. Микроавтобус тряхнуло и Валера, завалившись на спину вместе с канистрой, захрапел прямо на полу.

— Вы чего? Мы концовку всегда хором поём, — удивился Денис.

— А ты, внучок, поговорку знаешь? “Не тот пропал, кто в беду попал, а тот пропал, кто духом упал”. Мне не нравится, когда рядом со мной молодёжь вот так по себе убивается. Ну мертвец, ну Колокольный, ну - хана вам обоим, так что же теперь слёзы лить и искать утешение в выпивке? Я вас, ребятки, отправлю в путешествие. Выживите - справитесь со своей проблемой; не выживете - ну что поделать, значит такова будет ваша судьба. В любом случае, это будет для вас ещё одно интересное приключение и богатый жизненный опыт. Валерка, ты слышал меня? Валера? Идиот, хоть бы канистру закрыл.

Денису пришлось остановить машину и подождать пока пенсионер наведёт в салоне порядок.

Глава 29

Валера проснулся и чихнул, машинально отгоняя от лица невидимую пушинку. Кажется, в ноздрю попало. Соринку вдохнул? Как же чешется! Ап-чхи! Ап-чхи! Он ожесточённо почесал нос и приподнялся с кровати.

Где это он?

Комната, в которой он находился, напоминала обычную спальню. Невзрачные обои в цветочек, шкаф в дальнем углу и стол у изголовья панцирной кровати, на которой он ещё недавно так сладко спал. А почему затылок так чешется? Чешем, чешем, чешем. Голова, в благодарность за почесушки, тут же принялась работать и услужливо включила полную картинку восприятия, добавив к зрению звук и приятные травяные запахи.

Он принюхался к подушке. От неё вкусно пахло душицей и сеном и ещё мёдом, кажется. Стоп, это же подушка из холстика. Вот почему голова так чешется, в последний раз на такой спал в детстве, в деревне у бабушки. А наволочка вообще замечательная; белая и украшена маленькими синими надписями - “Минздрав”. Он присмотрелся к одеялу в пододеяльнике. Ага, и пододеяльник знакомый. Из одного комплекта бельишко, вот это сервис, прямо как в пионерском лагере. И одеяло шерстяное. Зелёное с красной полосой. Помнится, точно такие же такие, в прошлом году у коменданта общежития скоммуниздил.

Он вздохнул, закутался в одеяло и снова улёгся в кровать. Закрыл глаза и тут…

— Коля! Трамблёр! Трамблёр это… Мать твою, ети бога душу!

— Сам ты - трамблёр! Протри фары, не видишь, блямба! Да не эта хуйня, а снизу. Суй харю глубже - кому сказал?

— Ась? Не слышу!!! Ты про магнето говоришь, что ли? Тут провод сгнил.

— Нет, бля! Про Зинку твою! Эту хуйню и выкручивай!

— Так бы сразу и сказал. Ну…

Валера машинально открыл глаза и уставился в потолок.

“Форточка. Форточка открыта и на улице какие-то мудаки чинят машину, — недовольно подумал он, прислушиваясь к шуму на улице. — Судя по звону металла и матюкам, это надолго. Автомобиль у них не заводится”.

Он углядел муху на потолке и принялся следить за её путешествием. Шум на улице не прекращался. Теперь к хриплым мужским голосам добавились женские.

— Петровна, ты, нончесь, за помидорами как? Сама пойдёшь, али Колька твой сбегает?

— Сама. Рази этому паскуднику, чё доверишь? За хлебом посылала, так полбатона сожрал. За сахаром — пакет расковырял и в рот себе всю дорогу сыпал. Убила бы! Так и пойду сама, никакой надежды на мужиков нету.

— Ой! Нешто вы его не кормите? Исхудал мальчонка, кожа да кости. Вот-кась, от меня пирожок ему передай, утрешний. C курагой спекла.

— Клавдия! Вот из-за таких, как ты, он дома-то и не жрёт. Накусочничается за день, а потом нос от каши воротит. Ладно, давай сюда свой пирог. Я сама его съем.