Я вам не ведьма! - Алексеенко Ксения

И папенька… помню, он весь раскраснелся, стирал пот со лба. То ли тому виной была летняя жара, то ли я сама. Он срывал цветок за цветком – но я все равно угадывала, ни одной ошибки!

Цветок за цветком, цветок за цветком… пока он не сказал раздраженно, по-детски обиженно выпятив губу:

– А вот и не курица! Это просто мак, и все. Цветок такой. Глу-у-упая!

И я тоже выпятила губу, повторяя его слова.

Все-таки я папенькина дочка.

Алиту перекосило.

– Да как ты!.. Это не честно! – взвизгнула она. – Это курица!

– Это цветок! Цветок-цветок-цветок! – я затопала ногами, и, повинуясь мне, маки начали расти, оплетая Алитины ноги. – Это ты жульничаешь, ясно? Ты не угадала! Убирайся!

Алите, которая рвалась вцепиться мне в волосы, было на первый взгляд лет семь, но и я потеряла в этой борьбе лет десять.

Я стояла неподвижно, и маки стали большие-большие, мне по грудь. Стебли оплетали Алитино тело, но трещали, рвались, и я слабела с каждым погибшим цветком.

И я понимала, что надолго меня не хватит. Еще немного, и я уже не смогу удерживать вопящего призрака… Что же, это и будет ничья?

Алита вырвется, вырвет мне когтями глаза, ослепляя, и я больше не смогу увидеть это место; завизжит так, что я оглохну и больше не смогу услышать, как шелестят на ветру маки; сожрет мое тело, чтобы стать сильнее, и я больше не смогу здесь воплотиться…

Разве не этого я хотела, когда карета мчалась к академии?

Все станет так просто, когда я потеряю силу.

Это будет похоже на ничью, но я только выиграю, верно?

Я зажмурилась, когда лопнул последний стебель. Летящая ко мне Алита больше не была похожа на человека, и не была похожа на призрак, и не была даже зверем: это была чистая тьма, это была ненависть, это была голодная злоба. У нее остались когти, зубы и глаза, горящие, залитые кровью; а больше ничего.

И тут меня, маленькую испуганную девочку, подхватили теплые руки.

Щиц заслонил меня, как мать защищает младенца, подставляя свою спину. И Алита вдруг остановилась, зарыскала, не в силах его разглядеть и не в силах увидеть меня в его руках.

– Как ты…

– Маркарет сразу же побежала к твоей тетке, а та оторвала тайе Онни от лекции. Тс-с-с.

Тетенька поверила. Тетенька поверила!

Это… вдохновляло. Это… придавало сил.

Я открыла глаза.

И увидела нашу с Щицем связь. Пульсирующая розоватая нить отходила от его груди чуть повыше сердца.

– Прифрантился, – фыркнула я, без малейшего смущения расстегивая его белейшую рубашку, чтобы рассмотреть мою метку.

– Не ерзай, мне и без того сложно держать иллюзию.

По виску его стекали капли пота. Лицо заострилось, глаза впали. Руки дрожали: держать меня становилось с каждым мгновением все сложнее, а здесь у него не было горба и не было той физической мощи, к которой он уже привык.

– Мы все равно не сможем вечно притворяться очень большим маком, Щиц. Ты не против, если я снова одолжу твою силу? Отпусти, но дай руку.

Он бы все равно долго меня не удержал и лишь поэтому опустил на траву. А потом выпрямился рядом со мной. Невероятно высокий. Помог подняться. Я оказалась ему… ну, по плечо.

– Я могу еще как-то помочь? – спросил он.

– Только сила.

– Можешь пить до дна, если нужно.

Самоотверженно. У него и оставалось-то… совсем чуть-чуть. Пара капель.

Но мне хватит и одной.

– Бабушка, эй!

Сгусток тьмы обернулся ко мне.

Она испоганила мое поле! Растоптанные маки, замерзшие маки, растерзанные маки: как долго мне придется приводить его в порядок?

Щиц положил руку мне на плечо, чтобы оставить мои собственные руки свободными. Я его не просила, но он знал, как надо; с его появления мы не произнесли вслух ни слова и все равно говорили.

И вот я подумала: если бабушка может сожрать меня, то почему бы мне не сожрать бабушку? Что мне мешает?

Только то, что я хорошая?

И Щиц оставил мои руки свободными.

Щиц, поговаривают, съел пряничный домик и не подавился. Злобный колдун, который слишком привык к своей мощи и даже сейчас боится сжать пальцы на моем плече слишком сильно, будто мои кости хрустальные, будто здесь у меня вообще могут сломаться кости.

Я выбрала черного колдуна, обманщика по сути своей, лишь потому, что подобное тянется к подобному. А еще мне это было выгодно.

Я раскинула руки.

– Бабуль!

Тьма уже неслась ко мне, и не нужно было звать ее второй раз; она врезалась мне в грудь, вгрызаясь в сердце.

– Бабуль, – сказала я тихо, – я тебя люблю.

И сжала ее в объятиях.

Мое сердце пропустило удар… другой…

И забилось снова.

Остались только я, Щиц и разоренное поле.

А потом я моргнула…

…и ничего не осталось.

Глава 23

– Нэй Дезовски, ну сколько можно! Ну поешьте хоть! Я посижу.

Голос Щица.

Пробуждение давалось мне нелегко: сознание будто увязло в болоте, и за этот голос я уцепилась, как за протянутую палку.

– Да ты кто вообще, парень? Не помню, чтобы я тебя нанимал.

Теплая рука погладила по голове, убрала прядь со лба. Папенька? Откуда в академии взялся папенька?

– Нэй Дезовски, ну будет вам, будет. Хотите проверить конторские книги?

– А то я так не помню!

– Вы слишком устали, нэй Дезовски, вам правда стоит поесть… а лучше поспать, ну…

– Ну уж нет, сколько можно меня дурачить! Аката! А ну, прикажи принести мне бесовы книги!

– Аферий, мальчик дело говорит, – почему-то прошептала тетенька, – шел бы ты спать, на тебе же лица нет!

– Моя дочь в таком состоянии! Куда я должен идти, а?

Я услышала, как Щиц тяжело вздыхает. Захотелось открыть глаза, но пока не хватало сил.

– Я не хотел вам говорить, нэй Дезовски, но у вас… э-э-э… конюшни горят.

С грохотом упал стул.

– Которые?

– Те, что под управлением нэя Радимски, – слишком быстро ответил Щиц. – Бонни!

Знакомый топот, надо же, так легко поверил…

– А?..

– Догони нэя Дезовски и отправь уже спать.

Мелкие девичьи шаги, шорох крыльев – ушла.

– Молодой человек, я же просила не злоупотреблять внушениями!

– Тайе Аката, если вы так волнуетесь за нэя Аферия, то идите и проследите, как управится Бонни, – буркнул Щиц, – не злоупотреблять! Да его лекарь мне весь мозг выклевал: «прободение язвы в анамнезе!», «не давайте переутомляться!», а он торчит на этом бесовом стуле круглые сутки, носом в документы… Как прижмет, так «молодой человек, повлияйте!», а как спасибо сказать… Будто на него вообще можно повлиять, не спал бы на ходу, поддался бы, как же!.. Ушла. Эль, можешь открывать глаза.

Я с трудом разлепила один.

Щиц поднял стул, сел. Нахмурился, взял меня за руку.

Сразу стало лучше. Сил хватило и на второй глаз.

– Привет.

– Привет, – прошептала я, с трудом ворочая распухшим языком, – не подашь воды?

– Тогда мне придется отпустить твою руку.

Сила, которой он так щедро делился, и удерживала меня в сознании, так что я как могла сжала пальцы.

– Потерплю, оставайся. Я… Аюват?

Щиц задумался.

– Дома. Если я правильно понял вопрос.

– А… Бонни?

– Отстранили от занятий за высшую некромантию. На месяц. Она только рада была с тобой поехать.

– Я…

– Две недели. Папенька твой отказался оставить тебя в академии и раскошелился на телепорт. Не думал, что мне в жизни доведется, колдуна ему разыскали аж из Шеня… – Щиц чуть не увлекся, и я уже приготовилась было слушать длинные и пространные описания устройства телепортов, но сил сделать заинтересованное лицо не было. Щиц посмотрел на меня и осекся, кашлянул неловко. – В общем, ты не просыпалась… Он паниковал. Все две недели. Письма его, кстати, у тетки твоей лежали, она все надеялась, что ты за ними зайдешь, ну. Но ты не спрашивай, она теперь в жизни не признается. По секрету.

Он говорил слишком быстро, и я с трудом его понимала.

Горб его, кстати, никуда не делся. Но раз с бабушкой разобралась, то и с этим как-нибудь… если бы только так не хотелось спать…