Константин Берегов - Смотря по обстоятельствам

ВЕСЕЛО И ДРУЖНО

Народу на собрание, посвященное перевыборам комиссии по охране зеленых насаждений, собралось, скажем прямо, раз-два и обчелся. И все же протекало оно подобно горной речке: воды мало, шуму много. Шофер Вася Касаткин, теперь уже бывший предкомиссии, отчитался очень быстро. Пояснив в общем и целом роль насаждений и значение комиссии в деле нормального роста зелени, на самой работе комиссии внимание присутствующих по скромности не заострял… И ему даже не хватило, как положено в таких случаях, регламента. А тут еще в прения записалось целых три желающих.

Первой выступила санитарка Вера Никаноровна, большая любительница ботаники. Не заглушая в себе гневного возмущения, она доложила собранию, что Касаткин зеленым насаждениям не защитник, а наоборот — изувер номер один.

— Вы только понаблюдайте, как въезжает он на своей колымаге в наш двор, — чуть не плача говорила она, — его хлебом не корми, дай только наехать на клумбу, либо деревце набок своротить.

Вася помалкивал.

Вторым записался статистик Васильков. Он буквально пригвоздил Касаткина, обозвав его «типом, развалившим комиссию».

Вася помалкивал.

А доктор Сироткин, пенсионер, обычно засыпавший в начале докладов, проснувшись от громких прений ораторов, заключил кратко и прямо:

— Что касается меня, то я бы таких на пушечный выстрел к природе не подпускал, ибо Касаткин обожает вовсе не цветы, а наоборот, водку.

Вася помалкивал.

Работу комиссии признали на всякий случай ни хорошей ни плохой. «Хорошо» было бы несправедливо, а «плохо» — перед вышестоящими организациями неловко…

Затем приступили к обсуждению кандидатуры нового председателя комиссии. Доктор Сироткин, конечно, предложил кандидатуру Веры Никаноровны, как большой любительницы ботаники.

Вера Никаноровна, услышав такие слова, даже разнервничалась:

— У меня, — говорит, — к вашему сведению, двое детей и к тому же самоотвод категорический… — И, подумав немного, закончила: — Я лично предлагаю кандидатуру холостяка, доктора Сироткина.

Окончательно проснувшийся Сироткин тут же отпарировал:

— Давайте лучше выберем товарища Василькова — у него и фамилия к зеленым насаждениям подходящая, и сам он еще мужик крепкий, не подведет.

Тогда возмутился Васильков из статистики. Аж покраснел весь:

— Вот, вот! Как что, так сразу Васильков! Нет, у меня нагрузок и так хватает: я член Красного Креста и к тому же Полумесяца, да еще и кассы взаимопомощи… Да чего там рассусоливать — давайте выберем всеми уважаемого шофера Васю Касаткина. Ну, ошибся человек, наехал пару раз на клумбу или деревце плевое. А кто не ошибается?..

— Тот, кто не работает, — сказал Вася.

И все весело и дружно проголосовали за Васю.

ГВОЗДЬ

Бывает же такое!

Бывший счетовод, а ныне пенсионер Жмодкин И. И. проглотил гвоздь. Прожил шестьдесят пять лет без подобных происшествий, а тут надо же такому случиться.

А началось все так.

Жмодкин отправился в свой очередной рейд. Выйдя на пенсию, он стал как бы частным детективом. Выслеживал бюрократов и сообщал о них куда следует. В вышестоящих организациях его знали по почерку, свои сигналы не подписывал.

Сегодня Жмодкин направился в район новостроек. Он поднимался по строительным площадкам все выше и выше — и вдруг заметил под ногами плохо вбитый гвоздь. В мозгу Жмодкина привычно созрел текст сигнала «о бюрократах из «Жилстроя», которые, вместо того чтобы заботиться о здоровье людей, тюкают гвозди так, что их и в ногу, так за здорово живешь, всадить можно.

Вещественное доказательство — гвоздь он положил в портфель, где находились чистая бумага для сигналов, копирка для копий, конверты, ручка с запасными стержнями, завтрак в виде бутерброда с кильками и термоса с зеленым чаем.

Наступила пора завтрака, и, усевшись в тенечке на крупной панели, Жмодкин приступил к трапезе. Наскоро перекусив, он сложил остатки завтрака в портфель. И вот тут-то обнаружил отсутствие гвоздя. Тот словно сквозь землю провалился. В этот же самый момент под ложечкой у Жмодкина что-то противно кольнуло. И он вдруг осознал, что гвоздь безнадежно проглочен вместе с кильками. Ему стало жаль утерянной улики, а заодно и себя, столь нужного людям…

У регистратуры поликлиники, несмотря на ранний час, его уже ждала очередь. А когда он заикнулся, чтобы его пропустили вне очереди, как проглотившего гвоздь, какой-то дядя с фурункулом на носу произнес: «Закусывать нужно пирожками, а не гвоздями».

Дальше все было, как в плохом сне или хорошем фельетоне. Добравшись до окошка регистратора, он выяснил, что надо было взять с собой паспорт. Сбегав за паспортом, он узнал, что его районная поликлиника находится совсем в другом месте. В другой поликлинике очереди не было. Он сунулся в окошко регистратуры, но талон ему дали не к хирургу, а на флюорографию, чтобы убедиться, не болен ли случайно туберкулезом.

Когда Жмодкин ввалился наконец в кабинет хирурга, ему сообщили, что врач срочно уходит на совещание по проблемам борьбы с непроизводительными потерями времени в неотложной хирургии. И вернется, конечно, не скоро. Тут у Жмодкина потемнело в глазах, и он отправился домой… умирать.

Однако прежде он решил описать, что с ним сотворили бюрократы из поликлиник № 1 и № 2. Положив перед собой чистый лист бумаги, он собрал последние силы и полез в портфель за ручкой. Поискал ее и вдруг вскрикнул от боли и радости. Палец его напоролся на гвоздь! Тот самый! Колотье под ложечкой затихло.

Жмодкин поуютнее уселся в кресле и, волнуясь, как когда-то над первым в своей жизни сигналом, аккуратно вывел:

«Главному врачу поликлиники № 1, копия — главному врачу поликлиники № 2.

От всей души благодарю вверенных вам бюрократов за спасение моей жизни. Если бы не они, лежать бы мне сейчас на операционном столе…»

И впервые подписался полным именем.

Владимир Иванов

МАРАФОН

Афанасий Грачев, житель южного города, из видов спорта признавал только бег до магазина, когда заканчивалась торговля вином.

— Бросай пить, — говорили ему.

— Дудки! — отвечал Грачев. — Только телеграфный столб не пьет, у него чашечки книзу.

Как-то перехватив лишнего, Афанасий забрался в трубу строящегося рядом с его домом газопровода и там уснул. Сварщики не заметили Афанасия и соединили смежные участки газопровода.

Проснулся Грачев в кромешной тьме. Решив, что он дома, долго щупал стенки трубы.

«Чертовщина какая-то, — подумал он, — была комната квадратной, а стала круглой. И стены почему-то железные…»

Ему стало жутко. Афанасий побежал на четвереньках, вроде бы навстречу счастью, все еще веря в свою звезду. Потом остановился и снова ощупал стенку. Выхода не было.

«Труба дело! — решил он. И тут его осенило: — Труба и есть. Газопровода. Мать честная! Как же я сюда попал?»

Несчастный пытался определить, в какой стороне он находится, но безуспешно. Чтобы опохмелиться, нужно было преодолеть сотни, а может быть, тысячи километров, хотя магазин был где-то рядом. В такую ситуацию он попал впервые.

День за днем Грачев испытывал волю к жизни. Бежал и бежал. Когда выбивался из сил, то ложился на дно трубы и с тоской думал о красном портвейне за один рубль восемьдесят копеек.

Тогда словно какая-то неведомая сила поднимала его и несла вперед. На четвертые сутки Грачев столкнулся с бегущим навстречу человеком.

— Федя! — представился тот. — Скажи, друг, где магазин?

— На востоке, — неопределенно махнул рукой Афанасий.

— А где есть восток?

— Напротив запада, — уточнил Афанасий.

— Ясно! — сказал Федя. — А год нынче какой?

Грачев посчитал на пальцах.

— Если считать от выхода постановления об ограничении продажи напитков…

— Нашей эры? — переспросил Федя.

— Нашей, — подтвердил Афанасий.

— Ну, бывай, — попрощался Федя и ушел в ночь.

На десятые сутки показался конец, трубы и Грачев услышал голоса. Разговаривали на не понятном ему языке.

«Мать честная! — подумал Грачев. — Никак за границу попал. Во Францию или Англию. Без документов. Ну, брат, теперь пропал…»

Грачев прислушался. После каких-то гортанных звуков до него донеслось:

— Ноль пять не принимаем, нет тары.

— Свои! — закричал Грачев и вылез из трубы, по-собачьи отряхиваясь и поднимая вокруг себя облако ржавой пыли.

Он огляделся. Высоко в небе полыхало полярное сияние.

— Вот это драпанул, чуть не до самого полюса! — Грачев восхищенно посмотрел на свои стоптанные руки.