Александр Каневский - Мои эстрадости

Ознакомительный фрагмент

Я всё надеялся, что её посадят, тогда бы я ей передачи носил, виделись бы. Но все заняты Гусинским, Березовским, Ходорковским – на других олигархов уже прокуроров не хватает.

Последние месяцы мы уже и не спим вместе: то у неё инфляция, то она кому-то делает дефолт. Я подозреваю, что это что-то интимное, но проверить не могу: с ней всегда рядом два амбала, наверное, родственники: они себя называют «братаны». Правда, два раза всё-таки приходила ночевать: в мой день рождения и в нашу годовщину.

Первый раз мы лежали на кровати, а с двух сторон, на раскладушках – братаны с автоматами. А второй раз я умолил её, чтоб мы были одни. Она согласилась.

Михаил Светин вошел в образ

Велела раздеться догола, лечь на спину, а на грудь мне поставила телефон, на живот – факс и чуть пониже – компьютер. Всю ночь посылала секретные распоряжения и просила не дёргаться, чтобы компьютер не падал.

Я понимаю, что я ей уже не пара, она теперь любого богача может иметь: недавно, сам слышал, двух банкиров заказала. А сейчас только и слышу от неё: «Чёрный Пиар, Чёрный Пиар!» – это, наверное, у неё какой-то негр появился.

И в гости к нам никто не приходит: забор такой высоты, что об него птицы разбиваются, плюс сигнализация, которая сначала стреляет, а потом воет: оплакивает. А во дворе – Гоги, пёс-людоед, кавказская овчарка, он человека проглатывает, как хачапури. А у ворот – охрана с автоматами. Кто к нам может прийти? Даже я, хотя они меня в лицо знают, обязан сказать пароль. А пароль каждый час меняют. Однажды я его забыл – пришлось под забором ночевать.

Честно говоря, я в дом не очень и стремлюсь: её нет, дети в Швейцарии учатся, мне там одному страшно. Брожу, как по телестудии: у нас во всех комнатах телекамеры наблюдают. Даже в туалетах. Но туалетами я не пользуюсь: там унитазы из Арабских Эмиратов, фарфоровые, золотом отделаны… Как на такое сядешь?.. Я их, как вазы использую, для фруктов. А для нужды я в глубине сада, нормальный сортир выкопал, на два очка, для себя и для Гоги.

И ночую я – у Гоги в будке. Вы не смейтесь: его будка при Советской власти считалась бы нормальной однокомнатной квартирой. Гоги меня пускает: во-первых, ему тоже одиноко, а во-вторых – кавказское гостеприимство. Я ему колбасу приношу а он мне у охранников выпивку ворует.

Питаться дома я не могу в холодильнике только заморские твари-деликатесы: крабы, кальмары, лобстеры… Не по мне это. Я лучше у Гоги сухой корм погрызу. Если горячего хочется, иду в кафе-самообслуживания. В этом кафе никто больше двух обедов не выдерживает. При кафе открыт медпункт и страховая компания. Если вы застрахованы, вас сразу после обеда забирает «скорая помощь». А я питаюсь там уже пять лет, меня даже по телевизору показывали, в передаче «Наши долгожители».

Вы думаете, я так просто плюнул и ушёл?.. Нет! Я жене, через референта, заявление передал: мол, прошу освободить от занимаемой должности. И две недели, как положено, ждал: может, она замену найдёт.

А потом, как стоял, так и ушёл.

Единственное, что я взял – вот этот медальон. В нём я храню котлету, которую жена сама изжарила мне в день нашей свадьбы.

Дождался!

– Не хочу?.. Не могу!.. Не имею права!.. – трижды отрубил директор, и трое огорчённых сотрудников покинули кабинет.

Вошла секретарша, вручила ему запечатанный конверт. Он вскрыл его, прочитал письмо и издал торжествующий возглас.

– Фу-у!.. Наконец-то!.. – Радостно выдохнул воздух. Потом спохватился, кивнул на дверь. – Верните их!

Секретарша выскочила в приёмную, заполненную посетителями, и выудила оттуда тех же трёх сотрудников.

– Значит, вам квартиры нужны? – спросил директор у первого.

– Хотя бы одну, Вадим Петрович! Я их всех там поселю.

– Зачем одну? Я вам четыре дам. Молодых специалистов надо беречь – каждому по квартире!

– Разрешите хоть в лабораторных условиях проверить мою схему, – взмолился второй.

– Это затянет внедрение: мы её сразу во всех цехах запустим. Да, да, да! Если не рисковать – значит, топтаться на месте!.. Что у вас? – обратился шеф к третьему.

– Поговорите с мастером – пусть людей не травмирует.

– Разговоры здесь не помогут – я его снимаю с должности. А вместо него ставлю вас. Нам нужны люди, болеющие за производство.

Счастливые посетители покинули кабинет.

– Я вас, Вадим Петрович, сегодня просто не узнаю, – удивлённо произнесла секретарша. – Что с вами происходит?

Директор поднялся над столом, как над трибуной, и произнёс:

– Двадцать лет сидел я в этом кресле и ни одного решения сам не принял. Ответственности боялся. Всё ждал своего часа. И дождался: на пенсию меня отпускают, с завтрашнего числа. Значит, за всё, что я сделаю сегодня, завтра будет отвечать другой. Зовите ко мне сейчас каждого, всех, подряд!.. Всё подпишу, разрешу, санкционирую… Полжизни руки были связаны – хоть полдня поработаю по-настоящему. Дождался!..

Не губите меня!

Я с детства рос очень послушным и исполнительным. «Ешь кашку!» – и я набивал рот размазней. «Без спросу не ходи!» – и я вымаливал разрешение даже на то, чтобы пойти пописать. «С этим не дружи – он плохой!» – и я отбирал у плохого мальчика свой мячик. «Учись хорошо!» – и я зубрил ненавистную анатомию. «Занимайся спортом!» – и, не имея сил поднять штангу я перекатывал ее по залу. «Запишись в самодеятельность!» – и я гадким голосом орал в хоре.

Потом я вырос, окончил школу, окончил институт, стал взрослым, самостоятельным, даже руководящим. Но, приученный выполнять указания, я продолжал жить только так, как велят и советуют.

«Храните свои деньги в сберкассе!» – прочитал я на светящемся транспаранте и сразу положил на книжку все свои сбережения. Увидев плакат на стене сберкассы: «Летайте самолётами Аэрофлота!» – немедленно снял деньги с книжки и помчался в аэропорт. Прилетев на Кавказ и сойдя с трапа самолёта, прочитал: «Туризм – лучший отдых!» Тут же купил рюкзак и затопал по горным тропам. Где-то на перевале наткнулся на предупреждение: «Не забыли ли вы застраховать своё имущество?» В ужасе хлопнул себя по лбу: конечно, забыл! Сбросил рюкзак, скатился вниз, вскочил в самолёт, вернулся обратно и немедленно всё застраховал: квартиру, мебель, одежду и даже кошку.

Заметив призыв: «Посетите наш ресторан!», вошёл вовнутрь и, хотя есть категорически не хотелось, насильно затолкал в себя два комплексных обеда. Недоеденный кусочек хлеба хотел оставить на тарелке, но, прочитав над столом, что «Хлеб – наше богатство!», бережно спрятал недоеденное богатство в кошелёк. Взглянув на табличку «Посетитель и официант, будьте взаимно вежливы!», пожал руку официанту, потом обнял его и оставил ему рубль «сверху». Покидая зал, увидел другую табличку: «Не унижайте официантов чаевыми!», ринулся назад и прервал унижение официанта, отобрав у него свой рубль.

Услышав по радио «Уничтожайте мух – источник заразы!», помчался за первой же встреченной мухой, полдня гонялся за ней и прихлопнул её уже за городом, на лесной опушке. К дереву был прибит щит, который призывал: «Берегите муравьев – санитаров леса!». Откликнувшись на этот призыв, я погладил по спине пробегающего муравья и угостил его убитой мухой.

Как видите, я был очень послушным. «Не курить!» – бросал недокуренную сигарету. «Не сорить!» – тут же подбирал ее обратно и прятал в карман. Если пиджак начинал дымиться, я не пугался – я с детства помнил спасительный завет: «В случае пожара звоните по телефону 01». «Даёшь!» – и я отдавал последнюю рубашку. «Только вперёд!» – и я бежал впереди всех. «Догоним и перегоним!» – и я мчался, обгоняя импортные машины. «Выполним и перевыполним!» – и я перевыполнял любое выполнение. «Все как один!» – и я собирал группу таких же, как я, и мы наперебой копировали друг друга.

Только один лозунг однажды поставил меня в тупик: «Экономика должна быть экономной». Сперва я растерялся, я не знал, как надо на него откликаться. А потом понял, что это образец для импровизации, и стал сам штамповать подобное: «Наука должна быть научной», «Искусство должно быть искусственным», «Ограниченность должно быть ограниченной»…

Вот так я шагал по жизни спокойно и беззаботно, ни о чём не задумываясь, выполняя готовые указания, которые были на каждом шагу. И вдруг они стали исчезать, с каждым днём их всё меньше и меньше. И я остановился. Я растерялся. А вдруг их совсем не останется, что тогда? Мне говорят: решай сам. А как? Я же не привык, меня этому не учили. Я ведь теперь до конца жизни простою на месте в паническом неведении: как быть? Что делать? Куда идти?..

Пожалуйста, не губите меня! Пощадите! Дайте хоть одно спасительное указание, как жить без указаний!..

Мое мнение

Вы спрашиваете, понравился ли мне спектакль?.. И да и нет. Туманно? А я своего мнения об искусстве никогда прямо не высказываю. После одного случая.

Было мне тогда лет двадцать. Я выступал в самодеятельных концертах и мечтал стать артистом. Мой приятель, известный эстрадный фельетонист, помог мне устроиться в местную филармонию. Он убедил директора в том, что я прекрасно чувствую и понимаю искусство, и директор меня принял.