Александр Каневский - Мои эстрадости

Ознакомительный фрагмент

А вчера вдруг звонок:

– Давай снег в Ялту!

– Почему? Не запланировано!

– Туда выехала встречать Новый год жена одного большого начальника – так что давай валяй!

Что делать? Даю. Валю снег в Крым. А в Магадане – оттепель. Меня, конечно, опять ругают. А где взять столько снега, чтобы всем досталось?.. Мы его уже и так дождем разбавляем – слякоть получается. А потом удивляетесь, что у меня зимой снега не допросишься!..

Вот поэтому я и решил циркуляр спустить, чтобы Новый год праздновать не всем одновременно, а по очереди, в течение года… Ни к чему эта штурмовщина к концу декабря, вечный аврал. Спокойно распланируем и будем встречать и в феврале, и в мае и в июне. Тогда и снега всем достанется.

Один раз используем, потом в химчистку и санобработку – и дальше отгрузим. Начнём с Севера, где хранить легче – и постепенно будем передвигать праздник к Югу. Например, в январе Новый год встречают в Якутске и Верхоянске, в феврале – в Мурманске и Архангельске и так далее пошли по карте вниз. В августе, в бархатный сезон, двинем снежную лавину в Сочи. Потом в Ташкенте и Ашхабаде отпразднуем. Детки потанцуют вокруг кактуса. На тройках верблюдов промчится дед Мороз, вернее, дед Жара, вместо Снеговика – Суховей…

Честно говоря, можно было бы и без этих нововведений обойтись. И снег у нас есть, самый белый, и град – самый крупный. А крупы – вообще полные облака. И узорные снежинки вырезать умеем, и мохнатые хлопья прясть. При желании можно столько всего изготовить, что всю Землю укроем, как одеялом. И холодильники достать смогли бы, и хранилища вовремя подготовить, и кадры умелые воспитать – но ведь для этого работать надо, думать, мозги напрягать. А мне, ой, как неохота. Вот я лучше всякие циркуляры и спускаю. Мало ли что для вас плохо – мне так удобней!.. Вот и постановил: больше тонны снега в одни руки не отпускать. И Новый год теперь праздновать в утверждённом порядке. Кто там первый на очереди – подходи и расписывайся в получении снега. А вы не толпитесь, вам в июле встречать.

С Новым годом!

Ставь подпись!

Вот сейчас только и слышишь: плюрализм, реализм, оптимизм… А про тюризм забыли. А лично я – за широкое развитие тюризма: и в большом городе, и в райцентре, и в деревне – всюду своя тюрьма… Тихо, тихо, не надо ойкать и делать руками так!.. Ты сперва выслушай, а потом ладонями махай.

Почему наша экономика периодически пробуксовывает?.. Потому что специалистов мало, профессионалов дефицит – народу не с кем советоваться. А те, кто сохранились, разбросаны по всей стране или по загранице шастают – пойди найди. А раньше, когда мы уже почти процветали, как было? Сидели они все у нас в одном месте, только в разных камерах. Кому нужно проконсультироваться, берёт командировку приезжает и спрашивает:

– Тюрем-тюремок, кто в тюреме живёт?

А там, как в сказке: и Мышкины, и Зайцевы, и Медведевы…

Один – театру незапланированную прибыль добывал, другой – колхозные помидоры, которые на поле догнивали, самовольно горожанам распродал, третий – прежде чем завод возводить, детские сады построил. Их инструкциями, как волков, обложили, а они всякие ходы придумывали, как запреты обойти. Головастые, черти!.. Ну, их за это из нашего планового хозяйства повыдёргивали и – отдыхать, на тюрбазы. Собрали всех в дружные коллективы: и биологи, и кибернетики, и экономисты. Я там при них служил, так, могу тебе, как наш великий писатель Максим Горький, со всею искренностью заявить: это – мои университеты!.. Там и про продажную девку империализма генетику можно было поразузнать, и в военной стратегии разобраться, и язык иностранный выучить… А ежели развлечься, то тоже есть где: у писателей свой отдельный барак был – любых стихов наслушаешься!..

Ты спросишь: к чему я эти воспоминания ворошу?.. А к тому, что опыт прошлого смахивает со счетов негоже. Поэтому предлагаю их всех туда собрать, хотя бы на месяц, чтобы курсы по усовершенствованию провести. Вся страна, наконец, узнает, где у нас мозговой центр расположен, и к ним потянется… Кто это не позволит?… Ну, и что, что демократия? Демократии приходят и уходят, а традиции остаются – с детства ведь хором просим: «Дайте только срок!»… Ясное дело, время свою поправку внесёт, условия будут другие: камеры – однокомнатные, изолированные, нары – с пружинами, решётки – разноцветные, пижамы – не полосатые, а в цветочках… И организовать надо всё чётко и продуманно: групповые занятия и камерные чтения, и телевидение подключить, чтобы сериал отсняли под общим названием «Хорошо сидим!»… Ну что ты опять руками размахался?.. Если ещё до истины не допёр, тогда прямым текстом скажу: в любом случае их туда собрать надо! Либо чтобы такими курсами народ до ихнего уровня приподнять, либо чтоб их уровня вообще не было – тогда даже на карачках можно спокойно процветать и над Западом посмеиваться за ихнюю отсталость… Так что давай подписывай это предложение и пошлём, куда надо… Почему стыдно? Кто засмеёт? Ох, и тёмный ты пень! Думаешь, это моё личное мнение? Да только свистни – тысячи подпишутся, старая гвардия давно авторучки точит. Так что давай смелей, будем зачинателями тюризма. Тогда и нам работа найдётся, при камерах: я буду камер-юнкером, а ты – камер-динером. Ставь, ставь подпись!

Музыкальные истории Рассказ дирижёра

Я много лет разъезжаю с нашим ансамблем и всё это время с интересом наблюдаю за музыкальными инструментами. Ведь у них, как и у людей, своя жизнь, беды и радости, которые отложили отпечаток на их характеры. Это не просто музыкальный ансамбль – это коллектив из равных, довольно сложных индивидуальностей. У каждого из них есть душа (ведь без души не сыграешь). А раз есть душа, то есть что-то и на душе, за душой. Но они доверяют свои тайны только самым близким, а с остальными фальшивят. Опять же, как и люди.

Вот, например, гитара.

Особа испанского происхождения с темным скандальным прошлым. Вела ночной образ жизни, пела серенады, была причиной драк и дуэлей… Потом бродяжничала в таборе, пошла по рукам и опустилась до подворотни. Легко расстраивалась, была наэлектризована и всё время замыкалась в себе.

Так продолжалось до тех пор, пока она не встретила нашего гитариста. Она влюбилась в него с первого взгляда и повисла у него на шее. Когда он кладет на неё руку, она трется о его ладонь всеми струнами и мурлычет, мурлычет… Стоит ему уйти – она тоскует и не издает ни звука. Характер её резко изменился: она стала ласковой, веселой, приветливой. Теперь её всюду приглашают, ни одна компания не обходится без неё.

Инструмент следующий – саксофон.

Всегда хохочет! У него репутация заводилы и весельчака.

Но не верьте напускному веселью: у него довольно грустная история. Когда он появился на эстраде, его стали гнать и преследовать, считали, что под его пение молодежь будет разлагаться, – как-будто нельзя разлагаться под гармошку! Попробовали. Убедилась, что можно. Но саксофон всё равно продолжали ругать. Потом оказалось, что слово «сакс» перепутали со словом «секс». Когда и это выяснилось, его стали обвинять в отсутствия прямоты, призывали равняться на дудку и даже попытались выпрямить. Но саксофон придумал хитрый выход из положения: он стал сам себя разоблачать.

Он играл, показывая, как не надо играть; он пел, показывая, как не надо петь. Разоблачал себя до тех пор, пока не стал популярным. Когда стал популярным – его признали. А когда признали – оказалось, что он уже постарел и устарел, мода на него прошла.

Сейчас в нашем ансамбле он работает с кларнетом на полставки. По-прежнему громко хохочет, но не верьте напускному веселью – вы ведь уже знаете его историю.

А это – контрабас.

Он родился скрипкой с прекрасным голосом. Но у скрипки была рука, которая её поддерживала, а у контрабаса такой руки не было. Поэтому его поставили во второй ряд, оправдывая это тем, что у него нет голоса. Контрабас кричал, спорил, протестовал, пока однажды не сорвал голос и не начал басить. «Ну вот, мы же говорили!» – сказали недоброжелатели и даже отобрали у него смычок. С тех пор его всю жизнь щипали, дергали, а он уже и не протестовал. Обрюзг, растолстел и замкнулся в своем футляре.

Но в нашем коллективе его приняли с большим уважением, убедили, что он нам нужен и, даже, дали ему сыграть соло. Он долго канифолился, потом, наконец, настроился, сыграл, и вдруг оказалось, что он очень талантлив, просто надо было в него поверить.

А вот барабан – сердце нашего ансамбля.

Как всякое сердце, он обо всех беспокоится, и каждому подыгрывает, каждому даёт ритм. Его часто ругают:

– Тебе что, больше всех нужно!?. Ведь никто спасибо не скажет. Наоборот! За то, что ты во всё вмешиваешься, тебя же, дурака, беспрерывно бьют. Поумней! Не будь круглым и набитым!

Однажды барабан не выдержал, стал стучать с перебоями, надорвался и лопнул. И ансамбль умер. Нет, музыка продолжала звучать, но в ней не хватало сердца.

Барабан бережно вынесли на руках, что-то заменили, что-то подклеили, и он снова вернулся на свое место. Его опять уговаривают беречь себя, не надрываться, работать в медленном ритме, но он по-прежнему ни минуты не отдыхает и каждому подыгрывает. Он знает, что может снова лопнуть, но он просто не умеет жить по-другому.