Кавалер Ордена Золотого Руна - Альберт Акопян

сердцевине которого ему всегда удавалось найти прекрасную службу, возможность афер, командировочные, процентные вознаграждения, — словом, все то, что он для краткости называл живым делом, "пыщей".

Прежний управдом был пожилым человеком с внешностью хронического почитателя Омара Хайяма. Совместными усилиями Бендер и Годунов убедили его в преимуществах "синицы в руке" перед "журавлем в небе", то есть реальной комнаты графа Средиземского перед возможной однокомнатной квартирой в строящемся доме.

Новый дом был построен жилищно-строительным кооперативом в ударные строки. Впрочем, отделочные работы могли затянуться еще на месяц-полтора. Измученные пайщики, прошедшие через все испытания гражданской войны и службы в различных учреждениях, собирались ныне получить в новом доме по отдельной квартире. Некоторым пайщикам рисовались три небольшие светлые комнаты с ванной, обложенной больничными кафелями, и газовой кухней. Некоторым рисовались даже четыре светлые комнаты — разумеется, с ванной и другими удобствами. А иных, с особо богатым воображением, стремление к цивилизации разгорячало до такой степени, что им представлялась даже некая газовая уборная. Что сулит такая уборная, они не знали, но душою чувствовали, что это — нечто чрезвычайно приятное и необходимое в новом быту.

В воскресенье, 7 января, пайщикам впервые было разрешено осмотреть новое здание. Это событие совпало с сильнейшим двадцатипятиградусным морозом.

Первыми в сторожку управдома явились супруги Молокович.

— Пришли? — бесстрастно спросил Остап, проверяя пропуск супругов.

Гражданин Молокович ничего не ответил. Он подобрался к чугунной цилиндрической печке и, жалобно стеная, стал отламывать сосульки со своих опущенных книзу усов.

— Мы пришли, товарищ, — быстро и просительно ответила мадам Молокович. — Скажите, вы не можете устроить так, чтобы нам скорее дали квартиру? Мы не можем больше ждать! Мы сидим как на вулкане. Мы живем в ужасной комнате. Грязь. Никаких удобств. Соседи — рабочие!

Усы Молоковича-мужа встали дыбом и сосульки отвалились сами собой.

— Лика, — прошептал он, хватая жену за рукав. — Ты меня погубишь!

У управдома сделалось такое выражение лица, как будто бы он партийный и услышал то, чего партийному слышать не следует.

В бревенчатой сторожке воцарилось неловкое молчание. Слышен был только рев чугунной печки. Минуты две Бендер терзал чету Молокович строгим молчанием. Боязливому Молоковичу-мужу уже казалось, что не миновать ему нападок в стенгазете, которая, несомненно, будет издаваться в новом доме, как вдруг управдом молвил:

— Да-а. Это не Рио-де-Жанейро…

По тону его совершенно невозможно было понять, что же значило это "да-а": "Увы, это не…" или "Это вам не…"

— В конце концов, она же не против рабочего класса. Я сам потомственный пролетарий. У меня и удостоверение имеется, — Молокович полез во внутренний карман, но был остановлен небрежным жестом управдома.

— Что там говорить, — заключил Остап тем же тоном. — Все мы люди.

Впрочем, железопартийное выражение его лица несколько смягчилось.

Повеселевшая чета, чувствуя легкое волнение, отправилась осматривать постройку.

Тем временем к дому с разных концов города стали прибывать пайщики. Их подмороженные лица отражали самые разнообразные чувства. Одни, подобно чете Молокович, были говорливы и держались довольно мирно. Другие предъявляли пропуска с видом независимым, словно бы желали сказать: "Нам все известно. И в свое время мы сообщим кому следует обо всех темных делишках, которые творятся здесь, в кооперативе "Жилец и бетон". Но пока мы молчим. И просим помнить, что нас вокруг пальца не обведешь. Впрочем и то, что мы молчим, мы тоже просим помнить". Иным же казалось, что все происходящее в Советской стране, — дело случая, а случай нужно хватать за голову, потому что хвост будет скользким. Они держались с солидной развязностью, норовили хлопнуть управдома по плечу и предлагали "не стесняться, в случае чего будет нужно".

Все эти люди, подгоняемые лучезарной надеждой, продирались к дому сквозь снежную бурю, проходили в шубах и валенках через раскрытые настежь квартиры, ласкали пальцами раскаленные батареи парового отопления, собирались в кучки и говорили о полах, дверных приборах и лестничных перилах. Собеседники согревались, распахивали шубы, старались превзойти один другого глубиной познаний в строительном деле.

Пайщики дружелюбно поглядывали друг на друга, хотя для дружеских чувств не было никаких оснований. Все они были соперниками в борьбе за жилплощадь и не ссорились только потому, что не знали, с кем надо ссориться и кого надо ненавидеть.

Анжелика Молокович, хватаясь за перила, подымалась по лестницам, останавливаясь возле каждой группы и выкладывая историю своих жилбедствий.

— У меня хуже! — неожиданно сказал пайщик в пальто, перешитом из волосатой кавказской бурки.

— Как хуже? — запальчиво спросила Анжелика, которой не понравилось желание пайщика превзойти ее в страданиях.

— У меня вода, — объявил толстяк. — Позвольте представиться, Вайнторг Степан Соломонович, гинеколог. Сколько средств ушло у меня на эту проклятую воду. После того как она уничтожила "Десятый вал" Айвазовского я вынужден хранить свои коллекции у знакомых, но кому, я вас спрашиваю, сегодня можно доверять?.. Потолок протекает в двадцати местах. По комнате пройти нельзя. Все заставлено ведрами, лоханками, тазами и кастрюлями. Когда я перееду сюда, я смогу открыть посудохозяйственный магазин.

И пайщик в пальто из бурки услужливо сообщил, что скоро он сможет продать желающим два таза медных для варенья, лоханку — одну, эмалированных кастрюль синих — три, пестрых — две и прочих — одну. Со свойственной врачам-гинекологам математической точностью пайщик выс-тавлял на продажу: бадью — одну, кадушек из-под огурцов — две, кувшинов глиняных с глазурью — один, корыт крестьянских — одно и ведер оцинкованных простых — шесть.

— А у меня совсем нет комнаты, — сказал, улыбаясь, молодой человек в технической фуражке. — Я, вероятно, получу комнату в первую очередь.

Этим заявлением молодой человек привлек к себе такое пристальное внимание, что смущенно отодвинулся к стене, на которой уже висел плакат:

Уважайте труд уборщиц!

Соблюдайте тишину!

Пайщики тесной массой двинулись к молодому человеку.

— Где ж вы живете? — сочувственно спросил Протокотов, инженер фабрики военно-походных кроватей (раскладушек) имени товарища Ю.Я. Прокруста.

— Ночую на Курском вокзале.

Внешний вид молодого человека подтверждал его слова. Пальто было смято, как скомканный и потом расправленный кусок бумаги. От молодого человека пахло железной дорогой, как от кондуктора.

— А есть у вас справка о неимении жилплощади? — раздалось сразу два голоса.

— Разве нужно? — спросил молодой человек.

— Обязательно! — сказал Молокович-муж. — От домоуправления.

— Я не подлежу никакому домоуправлению. Я нигде не живу.

— Это еще нужно доказать, — повысил голос потомственный пролетарий. — А может быть, у вас квартира из пяти комнат, с ванной и отдельной уборной. Почем мы знаем! Дайте справку. Кто знает, может у вас собственный домик?

Молодой человек, которого в течение минуты возвели сначала в квартиронаниматели, а потом в домовладельцы, совсем растерялся.

— Это все-таки