«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— Вы нахал, Сидалковский! — вдруг сорвалась с места Ева. — Вы такого не можете ему сказать!

— Но ведь это правда, Ева, — Сидалковский сидел довольный, даже счастливый — Еву зацепило за живое. — А дальше я ему скажу честно: Адам, Ева любит меня…

— Это неправда, — едва не закричала Ева.

— Ева, не подпрыгивайте так высоко. Это во-первых. Во-вторых, наберитесь терпения и выслушайте собеседника, с которым вам не менее интересно, чем на концерте.

— Ну ладно, — присела Ева рядом. — А что дальше?

— А дальше Адам схватится за голову и в отчаянии со словами: «Сидалковский, моя Ева любит не меня, а вас», — оставит «Финдипош» и пойдет по городу с таким несчастным видом, как владелец двух лотерейных билетов, на которые выпали самые крупные выигрыши, но самые билеты выпали.

— Сидалковский, вы молодец. Я просто по-настоящему влюблена в вас, — чувства Евы перехлюпнули через край. — Сидалковский, поцелуйте меня…

— Нет, Ева. Я товарищ Адама. Моя служебная совесть, — вспомнил он любимую фразу Ковбика, — не позволяет этого делать.

— Вы, наверное, в школе были отличником, Сидалковский или дома — маминым сынком.

— Ни то, ни другое, Ева.

— Тогда всю жизнь формулы по химии зубрили. А я химию ненавижу, как и вас, Сидалковский! — Ева поднялась с нагретого места и стояла перед Евграфом, пытаясь сбросить с себя его пиджак, висевший на ней, словно длинная сутана на ксендзе. — Вы очень правильный, Сидалковский. Мне еще никто не отрицал. Вы первый… Вы, вы… насмехаетесь надо мной, — голос Евы набирал неприятный для слуха Сидалковский оттенок, хотя слова ее приятно щекотали его самолюбие. — Я сейчас утону, Сидалковский, и записки никому не оставлю. Будете за меня отвечать, — Ева сбросила босоножки и ступила на холодный бетон.

— Ева, для чего сбрасывать босоножки? Так и простудиться недолго. Это раз. А во-вторых, босоножки — это лишний вес. У них лучше идти ко дну. — Он ласково взял ее за плечи.

Ева артистически откинула голову. "Таких пируэтов в массовках не проходят", — подумал Сидалковский. В его голове одновременно жили два мнения: поцеловать Еву или нет и утвердят ли в комитете профсоюзов план на третий квартал.

— Я люблю вас, Сидалковский, — еле слышно шептали губы. — Какой вы? Красивый и честный? Адаму я сама все скажу, Сидалковский. Он простит меня. Я знаю его… — Ева повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. — Сидалковский, хотите яблоки? — Она открыла сумочку, вытащила яблоко и первая надкусила его. Евграф сделал то же самое.

— Я готов, — сказал Сидалковский, дожевывая яблоко, — умереть в ваших объятиях, Ева, и навсегда поселиться в вашей памяти.

— Какой ты! — перешла Ева на "ты" и на шепот.

Сидалковский нагнулся, чтобы услышать, о чем она шепчет. Но над ними шелестела что-то свое извечная липа.

— Поцелуй меня, Сидалковский, — шептала на ухо Ева. — Ты только говоришь…

— Ева, лучшей женщины, чем вы, я не встречал в своей жизни. Поверьте мне, Ева…

— Я вам не верю, Сидалковский. Вы уже говорите так, как все. Такое мне уже говорили… Ева замерзла. Твоя Ева замерзла…

— С моей точки зрения?

— От твоих слов.

Сидалковский прижал Еву к своей разогретой, а значит, и расширенной груди…

Сидалковский возвращался с ночи. А ночь шла за ним, накинув себе на плечи темно-синюю шаль, усыпанную блестками-звездами, и задевала ею, словно нечаянно, безразличного Сидалковского. Он раздраженно отмахивался от нее, ускорял шаги, боролся со своей совестью, а она догоняла его, повисала на шее, заманивала в темные подъезды и громко хохотала перезвоном-звонком на проводах трамвайно-троллейбусных линий. Сидалковский упрямо пожал плечами и шел на неоновые огни, которых ночь боялась, как консерватор прогрессивного, а фотопленка — светлая.

РАЗДЕЛ XVII,

в котором рассказывается о черной «Волге», пепле Клааса, Европе и европейце, неожиданном открытии, еще раз о женщинах, любви, вине и кодовой операции «Два эс»

В субботу, ровно в восемь утра, к дому Чудловского подкатила та самая черная «Волга», что накануне к воротам Карла Ивановича Бубона. В брезентовой серо-зеленой робе из нее вышел Сидалковский. Грак встретил его у ворот.

— Я тебя, казаче, не узнал. Думал, милиция. Ты мне постоянно вбиваешь это в голову.

— Пепел Клааса стучится в ваше сердце, — ответил Сидалковский, щеголяя даже своей работой, которая, надо сказать, была ему к лицу. — За эти дни вы, вижу, хорошо набили руку на золоте. Это отлично. Нам как раз и не хватает теперь таких мозолистых рук.

Грач смерил его с головы до ног. В нагрудном кармане Сидалковского торчали два остро подточенных карандаша, авторучка и густо списанный какими-то цифрами блокнотик.

"Как учётчик на ферме", — подумал о нем Грак, но вслух не сказал ничего. Он так и не понял, зачем весь этот маскарад.

— Это все для того, — сказал Сидалковский, словно угадывая мысли Грака, — если моя первая гипотеза не подтвердится, то за второй придется долбить автостраду. Будем работать с отдыхом: перекур, четвертушка, закуска. То есть полная имитация.

— Но я не пью, ты же знаешь.

— Знаю. Не щеголяйте своими недостатками. Пить буду я, а вы будете копать. Отбойного молотка достали?

— Ни у кого нет…

— Ладно. Пока он нам и не нужен. Сейчас будем копать здесь. Карта расшифровывается следующим образом: БГ2С — у груши две сливы. А эти ПКСЗС означают: под кустом смородины зарыт клад.

— Но под каким кустом? Знаешь, сколько у нас тех кустов?

— Будете копать, Грак, под каждым. У вас, надеюсь, сил хватит? Но давайте договоримся сразу: в экватор не зарываться. У нас нет визы. А это может вызвать международные осложнения. Я не вы и на это не пойду.

Тирада Сидалковского не совсем понравилась Граку. Особенно слова: «У вас, надеюсь, сил хватит?». "Чего только у меня, — возмущался Грак, — а что он будет делать?" Сидалковский снова словно разгадал его мысли. Телепатия, видимо, существует.

— Меня золото, как бриллианты, Грак, не интересуют. Я романтик. Романтики от жизни ждут только приключений. Где ваш отец, если не секрет?

— Поехали с Зосей на толчок.

— Это похвально. Вы уговорили их или принудили к этому, Грак? Пардон, отныне Грак тире Чудловский. Так вам, кажется, больше нравится?

— Нисколько…

— Не лгите, Грак. Маленьким людям всегда нравится, если их считают немного большими, чем они есть на самом деле.

— По себе знаешь? — зло улыбнулся Грак.

— Это не игра в лотерею, уточнять не будем, — он вытащил карту, нежно разгладил ее и сказал: — Итак,