Карусель - Семен Теодорович Альтов

Ему уже несколько раз звонили из цирка, грозились разорвать и выбросить все контракты.

— Некогда! — орал в трубку Федосеев. — Мне некогда! Я занят!

Все же он забежал в цирк.

— Что, никак? — скороговоркой сыпал он, в возбуждении бегая вокруг членов художественного совета. — Никак не разобраться с этой домной? Эх, вы…

Дрожа от нетерпения, он сгреб в охапку несколько тщедушных худсоветовцев, выбежал с ними на арену и торопливо рассовал их по местам партера.

— Платок! — потребовал он, топая ногами. — Срочно дайте мне платок! Да нет же — мне нужен чистый… Смотрите!

Он судорожно замахал платком, и перед изумленными членами художественного совета появилась небольшая домна. Федосеев схватил появившуюся из воздуха лопату и с остервенением принялся швырять руду в гудящее пламя. Не успели члены худсовета перевести дух, как Федосеев выплавил чугун, разлил его по формам, дунул, остужая, и вывалил к ногам комиссии груду массивных чугунных чушек со своим автографом. Домна тут же исчезла.

Члены совета еще сидели с выпученными глазами, а Федосеев уже мчался обратно.

Как на грех, жена была дома.

— Я родила тебе ребенка, — сказала она, потупясь, — посмотри — он в соседней комнате.

Федосеев забежал в комнату, погладил сына по головке и тут же заперся в своем кабинете. Борьба с Алябьевым предстояла суровая, и готовиться к ней следовало со всей тщательностью.

Вот уже несколько вечеров подряд Федосеев приходил в Присутственное место, садился в укромном уголке и терпеливо ждал, но ни Алябьев, ни его прекрасная спутница не показывались.

Но вот наконец они появились на пороге. Девушка была в том же белом свитере, на мерзавце были брезентовые до колен шорты, из-под которых свисали, пузырясь по кривым ногам, рваные фланелевые подштанники цвета сирени.

«Пора действовать!» — приказал себе Федосеев.

Он встал и направился к вошедшим. С этого момента вступал в действие план его борьбы с Алябьевым, но здесь же этот план и заканчивался, ибо Федосеев так и не придумал, что же ему делать дальше.

Ему предстояло пройти всего несколько шагов.

Мерзавец с прекрасной спутницей тем временем расположились за столом, сделали заказ официанту, Алябьев съел восемь бифштексов (один не доел), выпил бутылку коньяка, девушка выкурила три сигареты и пригубила шампанское, Алябьев расплатился с официантом, они направились к выходу и скрылись за дверью как раз в тот момент, когда Федосеев подошел к их опустевшему столу.

«Каков мерзавец! — разозлился Федосеев. — И это так меня, профессионала!»

Он выскочил на улицу, но, конечно, не увидел ни Алябьева, ни его прекрасной спутницы. И тут его озарило вдохновение. Федосеев взмахнул заимствованной из Присутственного места салфеткой, и перед ним появился импортный набор мягкой мебели.

— Товарищи, кто обронил спальный гарнитур? — громко обратился Федосеев к прохожим.

Хитрость удалась — первым возле него оказался Алябьев.

— Это я обронил, — произнес он жирным голосом и масляно улыбнулся Федосееву.

Прекрасная девушка стояла поодаль и смотрела в сторону.

Пока мерзавец грузил гарнитур на подвернувшуюся подводу, Федосеев успел-таки написать фломастером на свитере девушки свой номер телефона…

Дома Федосеев судорожно сжал ладонями аппарат и плюхнулся на пол, зарастая бородой и рычанием отгоняя от себя жену.

Звонили. Федосеев срывал трубку, фальцетом кричал в нее: «Химчистка! Срочное выведение чернильных пятен с белых шерстяных свитеров!» — но звонки неизменно обманывали его ожидание. Несколько раз на связь вызывало Палермо. Какой-то тип поносил Федосеева отборными сицилийскими ругательствами и каждый раз заканчивал разговор русским «Спасибо!».

Она все же позвонила и назначила ему встречу в полночь в троллейбусе 15-го маршрута.

В салоне она появилась без опоздания, опустилась на свободное место рядом с Федосеевым и положила прохладную ладонь на его пылающий лоб.

— У меня было трудное детство, — сказала она. — А тут появился Алябьев с этим белым свитером… Тогда было очень холодно… В четырнадцать лет не всегда отличишь белое от черного, а шерсть от синтетики. Ведь правда?

Троллейбус стремительно мчался сквозь черные дыры Галактики…

— Да, да, я знаю, — исступленно шептала она, уткнувшись лицом в ухо Федосеева, — Алябьев — мерзавец и раздает белые свитера отнюдь не бескорыстно…

— Дядь, а дядь! — вернул его в мир толчок детской ручонки. — Твое, что ли?

Федосеев открыл глаза и зажмурился от яркого солнца. Троллейбус стоял на остановке, а незнакомый сопливый ребенок протягивал Федосееву за вознаграждение что-то скверно-знакомое в мятом полиэтиленовом пакете.

Федосеев выгреб пацану мелочь, сунул пакет в карман и вышел.

Тот же доктор почистил сердце и вставил его Федосееву обратно в грудь.

— Не теряй больше, — напутствовал он Федосеева на прощание, смахивая десятки в стол. — Вещица по теперешним временам не больно нужная, но вдруг — не ровен час — медосмотр…

Нужно было жить дальше. Как?

Федосеев пошел к мудрецу.

— Первое, — провозгласил мудрец. — Борьбу с Алябьевым ты затеял не из благородных побуждений — разоблачить мерзавца всенародно, а чтобы отбить девушку в свитере. Это плохо… Второе. Твое влечение к этой девушке одинаково, когда сердце на месте и когда его нет. Значит, влечение не от сердца. Это еще хуже… Третье. Ты постоянно ешь на ночь. И это самое плохое… Но страшного, — мудрец лукаво улыбнулся Федосееву, — во всем этом ничего нет. Каждый мужчина обязательно должен когда-нибудь перебеситься, после чего он уже навсегда становится примерным семьянином… Ты перебесился — возвращайся к семье. И обязательно — на ночь стакан кефира!

Голубея глазами, под звуки симфонической музыки Федосеев плавно скользил к дому.

— Здравствуй, Сурепка! — проникновенно приветствовал он жену.

— Здравствуй, Плазмодий! — рыдая от счастья, ответила жена.

Она вымыла Федосеева с наждачным порошком, обрила ему голову, умаслила тело Федосеева благовониями, легла рядом и взяла мужа за руку.

Златокудрый ангел, пролетая мимо по своим делам, заглянул в супружеское окно и, растрогавшись, бросил в раскрытую форточку продовольственный набор с гречей и рулон туалетной бумаги.

Поев фасолевого супа, Федосеев прибыл в цирк.

— Забудьте! — призвал он. — Забудьте о домне, о ложных эффектах и красивостях. И пусть не сложностью, а простотой покорит зрителя наш фокус… Вот что я придумал: иллюзионист выходит на арену, выносит с собой табурет, садится и приветливо смотрит на зрителей… Все… Вот так — неожиданно и сильно!.. Нет, вы не правы — фокус обязательно понравится. За эти несколько минут молчания зритель поймет, прочувствует, как хорошо просто посидеть, расслабиться, отдохнуть среди праздничных и нарядных людей, когда все текущие дела уже сделаны, а завтра снова ждет любимая работа… Или вот еще: иллюзионист выходит с банкой консервированных персиков, раскладывает все по розеткам и раздает зрителям. Ешьте на здоровье! Эффектно, сильно, вкусно!

— Нам кажется — ваши фокусы несколько потеряли, — пожевали вялыми губами хилые члены художественного совета. — Все же