Джонатан Линн - Да, господин министр

6. У них стереотипное мышление.

Арнольд посоветовал мне, образно говоря, «прожужжать Хэкеру все уши» по поводу этой проблемы, чтобы она ему изрядно надоела и он потерял к ней всякий интерес.

В принципе, неплохой вариант, но к Хэкеру не подходит: его так легко не проймешь. Ему все интересно, даже собственная персона. Все они одним миром мазаны. Все, кто с упоением слушает только самого себя.

В любом случае, факт остается фактом: у Хэкера завидно высокая сопротивляемость. Он с восторгом читает даже скучнейшие бумаги, которыми мы набиваем его красные кейсы.

Тогда Арнольд порекомендовал еще одну хитрость: сказать министру, что этого не потерпят профсоюзы. («Этого» – то есть приглашения женщин «со стороны» на высшие посты государственной службы. – Ред.) По-моему, мысль стоящая.

Затем мы обсудили чисто женскую сторону вопроса. Его жена (жена министра. – Ред.) поддерживает повышение Сары Хэррисон и, насколько я знаю миссис Хэкер, возможно, даже и подала эту идею. Однако ей вряд ли известно, что Хэррисон – такая красавица. Уверен, они никогда не видели друг друга. Очень важный момент.

Я высказал опасение, что кабинет, скорее всего, одобрит предложение Хэкера. Правда, в ходе беседы мы пришли к заключению, что, безусловно, сумеем заставить его членов изменить свою точку зрения. Это не так уж сложно. Они меняют взгляды, как женщины. И, слава богу, не впадают в истерику по каждому поводу».

(Нам представляется интересным сравнить самоуверенные высказывания сэра Хамфри с мнением сэра Арнольда Робинсона, которое он выразил в своем письменном отчете. – Ред.)

«…Сказал Эплби, что план его министра приглашать женщин «со стороны», несмотря на оригинальность и смелость, не произвел на меня особого впечатления.

(Слова «не произвел впечатления» – типичный образец манеры высших чиновников Уайтхолла изъясняться недомолвками. Читатель может только догадываться о глубине чувств, которые побудили сэра Арнольда употребить такой оборот в официальном документе. Явная враждебность по отношению к инициативе Хэкера сквозит и в слове «смелость», считающемся в государственной службе чем-то вроде анафемы. – Ред.)

Я посоветовал Эплби долго и нудно твердить о нем Хэкеру, пока тому не надоест. Эплби, однако, считает, что это не так легко сделать. Возможно, он прав.

Тогда я предложил ему несколько других вариантов. Например, испытанный прием с профсоюзами: сказать Хэкеру, что они этого не потерпят. Эплби возразил, что профсоюзы с радостью ухватятся за эту идею. Вполне вероятно, но какое это имеет отношение к делу?

Я также порекомендовал ему настроить должным образом жену министра и одновременно позаботиться о том, чтобы план Хэкера не прошел в кабинете. Эплби согласился испробовать все эти варианты. Больше всего меня тревожит, что он сам оказался не в состоянии ничего придумать.

Пожалуй, за ним следует понаблюдать. Не обсудить ли с ПМ вопрос о его досрочной отставке?»

(Сэр Хамфри, естественно, не имел возможности ознакомиться с этим отчетом, поскольку государственным служащим такие документы никогда – кроме чрезвычайных обстоятельств – не показывают.

Само собой разумеется, что и Хэкер ничего не знал о содержании беседы в клубе «Атенеум».

Вот в такой обстановке секретности и развивается наша демократия. Только в Уайтхолле вместо слова «секретность» предпочитают говорить «сдержанность», считая это главной доблестью. – Ред.)

Сегодня утром сэр Хамфри зашел ко мне, уселся и заявил такое, чего я от него еще не слышал.

– Господин министр, я пришел к выводу, что вы правы.

Он бессчетное количество раз имел возможность убедиться в моей правоте, но только сейчас, без малого через год нашей совместной работы, похоже, начинает принимать меня всерьез.

Я сразу насторожился и попросил его пояснить свою мысль. Хотя просить сэра Хамфри пояснить свою мысль нередко означает совершить большую ошибку.

– Господин министр, я целиком и полностью разделяю ваши взгляды и готов приложить все усилия, чтобы претворить их в жизнь. Я положительно против дискриминации женщин и положительно за положительную дискриминацию в их пользу.

Как ни странно, мне удалось выловить суть из этой словесной чепухи.

– Насколько мне известно, – добавил сэр Хамфри, к моему удивлению, – на высшем уровне формируется мнение в пользу такого подхода.

Очевидно, он имел в виду премьер-министра. Добрые вести!

Затем, еще больше удивив меня, он предложил распространить принцип равных возможностей не только на государственную службу, но и на политику. Насколько ему известно, пояснил он, из шестисот пятидесяти членов парламента только двадцать три – женщины. Чуть поколебавшись, я согласился с его доводом о недопустимости такого положения, но добавил, что, увы, с этим ничего уже не поделаешь.

По мнению Хамфри, это соотношение безусловно свидетельствует о дискриминации женщин со стороны политических партий.

– Без сомнения, дискриминация присутствует уже в самом процессе выдвижения кандидатов.

Я инстинктивно встал на защиту политических партий.

– И да, и нет. Видите ли, Хамфри, женщине очень трудно быть членом парламента: долгие, утомительные заседания, дебаты до позднего вечера, постоянные разъезды по стране… Сразу проблемы с домом, с мужем…

– Свинка у детей, – подсказал он.

Я понял: он просто надо мной издевается. И пытается выставить меня женоненавистником. Бред, конечно, о чем я и сказал ему в недвусмысленных выражениях.

После небольшой паузы мы продолжили разговор, но уже о конкретных делах. Я спросил его, с чего мы начнем осуществление нашего плана.

Хамфри заметил, что первым препятствием наверняка станут профсоюзы: они этого не допустят.

«Странно, с чего бы», – подумал я и предложил заранее переговорить с ними.

Сэр Хамфри всполошился.

– Нет, нет, нет, – запротестовал он, – ни в коем случае! Лучше не ворошить это осиное гнездо!

Мне было непонятно почему. Либо мой постоянный заместитель с болезненным предубеждением относится к профсоюзам, либо это просто тактический ход с целью запугать меня. Я подозреваю последнее. (Как видно, Хэкер уже начинал понимать, что к чему. – Ред.)

Как я ни настаивал, Хамфри так и не объяснил толком, почему нельзя напрямую переговорить с профсоюзами, и поспешно сменил тему.

– С вашего позволения, господин министр, подойдем к вопросу реалистически…

Я перебил его.

– Реалистически в том смысле, что наш план надо сразу положить под сукно?

– Что вы, вовсе нет! – оскорбился он. – Но, может, имеет смысл сделать небольшую паузу, чтобы перегруппировать силы… передышку, в ходе которой можно трезво оценить ситуацию, обсудить альтернативные пути, поразмышлять и прийти к зрелым выводам…

Я снова его прервал.

– Иными словами, вы все-таки предлагаете положить наш план под сукно.

Это был уже не вопрос. Я без колебаний разрубил этот гордиев узел. Беру штурвал в свои руки и не сверну с избранного пути, о чем и заявил сэру Хамфри.

– Через четыре года мы доведем норму представительства женщин в государственной службе до двадцати пяти процентов. Через четыре года! И для начала я добьюсь назначения Сары Хэррисон на должность заместителя постоянного заместителя.

Мой постоянный заместитель ужасно расстроился.

– Нет, господин министр! – с отчаянием воскликнул он. – Не делайте этого! Ваше решение ошибочно!

Любопытно слышать это из уст человека, который несколько минут назад начал разговор словами: «Господин министр, я пришел к выводу, что вы правы».

– Меня никто и ничто не заставит изменить решение. Это вопрос принципа, – твердо сказал я и добавил, что в ближайшие дни переговорю со своими коллегами в кабинете. Они наверняка поддержат меня в расчете на голоса женщин.

– Мне показалось, вы настаивали, что это вопрос принципа, а не голосов, господин министр, – язвительно заметил Хамфри.

Умник нашелся! Я разъяснил ему, что имел в виду своих коллег по кабинету. Для меня же это безусловно вопрос принципа.

Очень плодотворная встреча. Вряд ли он сумеет помешать реализации моего гуманного плана.

У меня произошел очень странный разговор с Энни по дороге в партийный центр, куда мы были приглашены на прием.

В 17.30 она заехала за мной в министерство. Однако ей пришлось подождать: последнее совещание закончилось позднее обычного, а потом мне, как назло, надо было подписать множество срочных бумаг.

Кстати, процесс подписания документов сам по себе довольно забавен. Бернард раскладывает их в три или четыре ряда во всю длину стола, за которым во время заседаний усаживается по двенадцать человек с каждой стороны. Затем я быстро двигаюсь вдоль стола, на ходу ставя свою подпись. Так получается быстрее. Бернард следом за мной собирает подписанные документы и сдвигает на край стола следующий ряд. Ну, и так далее.