Чешская сатира и юмор - Франтишек Ладислав Челаковский

möglich[19], фуй! Неужели грош серебром? Явиться на такой бал в перекрашенном платье! А как были одеты Кади и Фини! Чего только не нацепили на себя, вроде Пальмесловых. Кокетки! Если б у полковника не принимали офицеров, они бы к нему так не подлаживались.

— Wundert mich[20], что докторша не там, — тихонько шепчет Камилла, так, чтобы этого не слыхала упомянутая дама, сидящая за столиком. — Ведь у нее ein intimes Verhältnis[21] с обер-лейтенантом Зебельклиром{12}, об этом все говорят!

— Да, если б она его не прикармливала, он и глядеть не стал бы на такую старуху.

Барышни усмехаются.

Г о с п о ж а  К л е п а н д а. У меня из головы нейдет та молочница — я хорошо знаю этот народ! Как заведется у них два-три гроша, так уж и пыжатся влезть повыше, чем образованный человек. Но вы, госпожа докторша, не дали ей, конечно, адрес магазина; я бы ей показала, где раки зимуют!

Г о с п о ж а  д о к т о р ш а. Gott bewahr![22] Я ей ничего не сказала, — так она украдкой все выведала у горничной. Грустно сказать: сейчас нигде не найдешь честной, преданной служанки. Каждая так и норовит одурачить нас на стороне.

Г о с п о ж а  а п т е к а р ш а. Ах, все они на один лад — такой ungebildet Volk[23], никто гроша ломаного не стоит. Я в этом году девять раз меняла служанок — и одна хуже другой. Крадут, сплетничают, обжираются, совсем распустились.

Дамы усмехаются, а Лиди шепчет Камилле:

— Уж пусть бы сказала правду: сама-то она хуже черта, скупая, ревнивая. Сманила у нас служанку, потом выгнала, а мутти, как на грех, любила девчонку.

Г о с п о ж а  с о в е т н и ц а. Да уж никому из нас не везет так, как Скалицкой, — у той все живут подолгу. Ich kann nicht begreifen[24], отчего все к ней тянутся.

Г о с п о ж а  к о м и с с а р ш а. Что ж, это не всякой дано; недаром все мужчины по ней с ума сходят.

Г о с п о ж а  с е к р е т а р ш а (вполголоса). Она добрая, со всеми так приветлива и, говорят, очень gebildet[25].

Г о с п о ж а  б у р г о м и с т е р ш а (упрямо). Да ну, молчите уж лучше, вы ведь ее не знаете, это просто так болтают; горда — в прошлый раз еле слово мне сказала. «Гебильдет», говорите? Хороша «гебильдет», уж я-то знаю, что такое «бильдунг»[26], кое-что повидала, но такого поведения, как у нее, нигде не видывала; нет, она ведет себя некрасиво. Я предпочитаю пойти куда угодно, только не к ней; недавно она приглашала нас на чашку чая.

Г о с п о ж а  К л е п а н д а. Ах, чай! И что за моду заводят — это же бурда! На что лучше чашечка кофе!

Г о с п о ж а  а п т е к а р ш а. Я согласна с вами, фрау фон Клепанда, — с чаю сыт не будешь.

Дамы смеются.

Г о с п о ж а  к о м и с с а р ш а. В первый раз слышу, фрау фон бюргермейстер, что вы были у Скалицкой. Я четыре дня провела в гостях в деревне — пригласили на масленицу друзья мужа, — люди, знаете, простые, что верно, то верно, и было там довольно скучно. Так что, очень интересно, — пожалуйста, расскажите, как вы провели время у Скалицкой, что там видели, кто у нее был?

— Больше всего — мужчины, сами понимаете. Господа из Праги, она представила их мне как литераторов.

— Литераторы? — отзывается госпожа Клепанда. — Гм, это те самые, которые поют на клиросе?

Камилла, усмехаясь, говорит:

— Нет, фрау фон Клепанда, литераторы — это те, кто пишет книги.

— Гм, значит, писари; тоже ничего благородного, — решает госпожа Клепанда.

— Какое там благородство! — Бургомистерша отрицательно покачала головой. — Если бы я знала это zum voraus[27], уж наверняка не позволила бы Кади и Фини пойти туда. И эти мужчины! Вели себя как дома, солидности ни на грош. Я-то думала — приехали господа из Праги, девочкам будет хороший Unterhaltung[28], ведь здесь, по совести, «унтерхальтунгов» для них немного, но потом пожалела.

— Но что же было, скажите на милость? — спрашивает комиссарша. — Говорят, у нее слишком вольный тон, просто скандальный; я, боже сохрани, не хочу сплетничать, но так все говорят.

— Это правда, там было im höchsten Grad unschicklich[29], когда я вошла в гостиную, все поклонились, как деревянные куклы, а вот руку поцеловать никому и в голову не пришло. И все обращаются запросто, по-чешски: «барышня». Мы страшно смутились: иди пойми этот варварский язык! И потом, что за невоспитанность — говорить, будто мы обязаны его знать! Ich bitt’ sie![30] И это еще не все. В конце концов один из этих господ сел за фортепьянь — все захотели танцевать. Начались танцы. Я сидела в диванной, а потом мы тоже вышли в зал. И подумайте только, кого я вижу в паре позади моей дочери? Нет, никогда не угадаете… горничную Скалицкой с одним из этих литературщиков!

— Ах, какой ужас! Это же просто скандал! И как ей не стыдно! — раздались за столом восклицания.

— Ich sag’s ihnen[31], — продолжает бургомистерша, — я не знала, куда деваться со стыда: моя дочь в одном ряду со служанкой! Я ее, конечно, тут же позвала, мы оделись и ушли домой. Другая хозяйка хоть извинилась бы, сказала бы, что, мол, произошла ошибка, — так нет, она мне еще в лицо заявила, что обойдется и без меня!

— Сразу видно, у этой особы голова не в порядке, — заметила Клепанда.

— Герр фон Ослов тоже сказал, будто у нее не все дома, — добавила госпожа советница. — Она, вероятно, свихнулась: уже один язык ее чего стоит, она говорит по-чешски так, что ее просто понять невозможно. А ведь и мы умеем говорить по-чешски, не она одна…

— И курит еще, — ехидно бросила Лиди.

— Курит! — всплеснула руками госпожа Клепанда. — Курит! Где это слыхано, чтоб женщина курила!

— Боже мой, да ведь фрейли Камилла тоже курит, — улыбнулась докторша. — Герр обер-лейтенант Зебельклир говорил как-то у нас, что ей это очень идет.

— О, неизвестно еще, кого имел в виду герр обер-лейтенант, ведь он на барышень не смотрит, — отрезала Камилла.

Тут раздался стук в дверь, и в комнату вошли два господина: один с длинным носом, другой очень красный.

Господин Ослов, уже знакомый обществу, тотчас завязал беседу с дамами; бургомистершу он спросил о ее дочерях, сдобрив вопрос хорошо рассчитанным комплиментом; у докторши справился, как она веселилась на балу; комиссарше посочувствовал по поводу того, что ей пришлось скучать в деревне, и уверил ее, что на балу очень ее недоставало; с госпожой Клепандой он заговорил об Амине, четвероногом ее любимце; жена секретаря спросила его, что делать с детьми, которые простудились; аптекарша пожаловалась, что на балу подавали невкусные пончики. И для каждой из дам у господина Ослова нашелся ответ,