«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— Где он? — спросил Сидалковский и почувствовал, как у него расходятся в ширину плечи, а бицепсы твердеют под нейлоновым рукавом белой рубашки. — Где он?

— Там, — показала рукой Зося. — Отец загнал его в погреб. Вот теперь стережет и говорит, живым не выпустит. На дверь надел новый замок и забаррикадировал бревном. Хлеб и стакан воды я подаю ему через душник, на шнурочку. Но отец с сегодняшнего дня запретил. Сказал, пусть рассол из бочки пьет. А у него плохо с желудком…

— Я же его предупреждал: Грак, вы когда-нибудь кончите если не на Лене, то в камере-одиночке.

— Султана отец посадил на цепь и протянул проволоку между грушей и погребом.

Вдруг Филарет Карлович очнулся. Он схватился за дубельтовку, но, увидев Сидалковского, притих и удивительно ласково произнес:

— А это вы, Сидалковский!

— День добжий! — поздоровался Сидалковский.

— Идите в холер. Я по-польски так знаю, как… — он хотел было добавить «как вы, Сидалковский», но умолк, потому что о Евграфе знал меньше, чем о Граке.

— О, это очень плохо, Филарет Карлович — он пытался подражать Чудловскому и хоть этим внести какое-то оживление.

— А что мне делать? Я родился и вырос в Украине.

— Надо купить самоучитель, завести магнитофон и учить родной язык во сне. Теперь это модно…

— Мне уже поздно учиться, Сидалковский. Хотя я всю жизнь мечтал знать по-польски…

— Учиться и любить никогда не поздно. А тем более — родной язык. Человек без знания языка — все равно что телевизор без звука: изображение есть, а звука никакого.

Чудловский потупился, но веками до конца их не прикрыл. «Не хватает материи, — подумал Сидалковский. — Не тот размер. Глаза больше веков».

— Ну ладно. Что здесь у вас случилось? Где мой член профсоюза?

— Я его посадил в погреб…

— Посадил — мягко сказано. Загнали в погреб. Не так ли, Филарет Карлович? Я могу с ним поговорить?

— Можете. Но я, извиняюсь, очень вас уважаю. Не вздумайте помочь ему убежать. Буду стрелять по обоим. Извиняюсь, и за вами, Сидалковский… Этот тщедушный пес две недели…

— Я знаю, — перебил его Сидалковский. — Откройте, пожалуйста, погреб и тронь за другую грушу Цербера. У меня праздничный костюм, Филарет Карлович.

В погребе было темно, как в бочке, покрытой черной дерюгой. Седалковский медленно опускался, нащупывая ногами лестницу. В хрупкий нос Сидалковского ударил запах сырости и прошлогодних квашеных огурцов. Глаза начали привыкать к темноте.

— Грак, вы живы?

— Иди прямо, казаче. Можешь с гордо поднятой головой. Тебе не следует ее так низко опускать. Здесь все высоко.

— Вы еще можете цитировать Сидалковского? Я рад вас увидеть, Грак, но пока не могу. Примите мои поздравления из тьмы. Где салютант! Я вас поздравляю, мой непокорный друг!

— Я тебя тоже, Сидалковский. Извини, но негде посадить тебя. Уступаю свой трон в виде кружков от бочки. Можешь не бояться. Я их иссушил и вытер. Твоим штанам ничего не угрожает. Ты, кажется, слова «штаны» не любишь. Пардон, Сидалковский, брусчаткам…

— Как вы здесь живете, Грак? — перебил его Сидалковский.

— А как может поживать приёмок, женившийся на девушке ради прописки?

— Но вы, кажется, отказались жениться. Вы, наверное, считаете, что два штампа в паспорте — это лишняя роскошь…

Грач молчал, ковыряя ногой цемент.

— Что вы всю жизнь там ищете, Грак?

— Такая привычка, — буркнул тот.

— Вы начали нечестную игру, Грак. Я вам советовал выбросить немного совести, но не всю. Вы перестарались. Это слишком, то не здраво, как говорят поляки.

— Слушайте, казаче, но я не могу. Я ей только носом до груди достаю.

— Малые мужчины всегда любили высоких женщин. Не корчьте из себя оригинала.

— Но я не могу. Понимаешь, не могу…

— Для чего вы начали игру? Я ненавижу больше тех людей, которые подводят друзей… А моя честь? Вы о ней подумали, Грак? Как теперь будут смотреть на меня Зося, генерал, Королева Марго? А вы мне — грудь… «Достаю носом до груди». Вам нужна грудь или работа в «Финдипоше»?

Грак переваривал мысли, прилег на кучу соломы, на которую квадратиком падали солнечные лучи.

— Ковбик интересовался вами. Обещал уйти в отпуск. А что это значит, думаю, вам расшифровывать лишнее. За него остается беспощадным. Профсоюз при всей любви и дружелюбии к вам, Грак, будет бессилен.

В погребе повисла подвальная тишина. Грач молча сопел и этим нарушал тишину в погребе Филарета Карловича Чудловского.

— Тесть, я смотрю, к вам начал положительно относиться: охраняет вас с ружьем и псом. Такой чести не имел, кажется, даже Аль Капоне… По крайней мере, Цербера при этом не было.

— Смеешься, Сидалковский. А как мне жить с ней?

— Вы, Грак, мне начинаете не нравиться. Вы хотите, чтобы я вас разлюбил. Большие шли на еще большие жертвы…

— Я небольшой.

— Вы невысокие, но можете быть большими. Для этого у вас есть все данные. Я сказал все, — Сидалковский встал и выпрямился. — Выбирайте из двух одно: красавицу Церцею или приключения Одиссея на пути за золотым руном. У вас направление куда, Грак? В Казахстан или в Таврические степи? Там и там, между прочим, водятся овцы.

— Ты шут, Сидалковский. Вместо того чтобы что-то посоветовать, ты насильно заставляешь меня жениться! Ты понимаешь это или нет? — Грак сорвался с места и широко расставил ноги в больших ботинках.

— Только без жестов, Грак, — предложил Сидалковский. — Истерик я тоже не люблю. Что вы конкретно хотите от меня?

— Я хочу знать, как ты поступил бы на моем месте, а ты…

— Я бы выбрал Зосю. Она милое и покорное создание. Она будет вам верной супругой. Такой на измену неспособен. Она — не вы. Правда, немного продолговатая, но Модернист же умирает за ней, как Гойя за Махой.

— У художников свои вкусы. Я не художник…

— Я знаю. Вы ветеринар. Но будьте, Грак, поскромнее. Не подчеркивайте это постоянно. Стратон Стратонович был прав, когда говорил: «Грак от скромности не умрет. Это ему не угрожает». У вас ее действительно мало, как и фантазии. Идеализируйте, Грак. Жену надо обожать. Хотя бы в воображении. И вы увидите: она станет лучше, чем есть. У вас скудное воображение. Я бы сказал, ветеринарная, хоть вы этим и гордитесь…

— Иди ты к чертям!

— Грак, вы постоянно ругаетесь. Ругательство — это невоспитанность. Ругательство — это аргументы проигравших. Между прочим, я должен вас предупредить, если вы не выбросите белый флаг