Владимир Кунин - Дорога к звездам

— А когда кончается срок вашего пребывания в Германии? — самостоятельно спросил Эрих.

— Скоро, — с грустью и тоже без Нюсиной подсказки проговорил вице-консул. — Через год и три месяца.

— К сожалению, я вынужден вам отказать, — опять-таки сам сказал Эрих. — Нашему Коту нужно попасть в Петербург в ближайшее время. Наш Кот столько ждать не может.

Так заканчивать разговор с Нюсей и ее вице-консулом было бы свинством. И я, устами Эриха Шрёдера, добавил:

— Но если этот Кот у нас еще немного задержится, то милости просим к нам в гости с детьми, и вашей Кошечкой Нюсей. Запишите, пожалуйста, адрес...

И Эрих продиктовал наш адрес русскому вице-консулу и его Нюсе.

Когда Эрих положил телефонную трубку, Хельга соскользнула с дивана на ковер, улеглась на живот, взяла меня за передние лапы, притянула к себе и звонко поцеловала в нос. И заявила:

— Если следующий звонок последует от английской королевы Елизаветы или, на худой конец, от принца Чарльза и к телефону попросят нашего Котика, я уже ничему не удивлюсь!..

Я был бы совсем не против, чтобы Хельга поцеловала меня еще раз — тут я очень хорошо понимаю Руджеро Манфреди, но в это мгновение я вдруг почувствовал, как к дому на автомобиле подъезжает Таня Кох!

Не УСЛЫШАЛ, а именно ПОЧУВСТВОВАЛ. Как в Петербурге, лежа в кресле, я чувствовал, когда Шура входит в лифт, когда нажимает кнопку нашего этажа, когда роется в карманах в поисках ключей от квартиры...

Это то, о чем я уже как-то говорил— НЕОБЪЯСНИМОЕ, присущее только нам, Котам. ОНО в нас совршенствуется и обостряется под воздействием взаимной ЛЮБВИ.

Я вырвался от Хельги и помчался в сад к калитке.

Сел у калитки, сижу. Жду. Слышу— подкатывает автомобиль. Ни хрена не видно. Калитка — одно название. На самом деле — глухая высокая дверь с улицы в сад. Чтобы никто не любопытствовал.

Остановилась машина, слышу — открылись двери и...

Сразу же Танин запах! У меня вдруг дыхание перехватило, сердце как застучит!..

Тут, слышу, мужской голос по-немецки спрашивает:

— Вы не перепутали адрес, Таня?

— Нет, нет, что вы! — отвечает Таня и, наверное, нажимает на кнопку звонка, потому что в доме заблямкали колокольчики. Это у Шрёдеров такой звонок пижонский.

Вижу, Эрих идет открывать калитку. А я сижу и думаю: «Откуда я знаю этот мужской голос?..»

Калитка распахивается, и здрасьте-пожалуйста, как говорил Водила, стоят «ягуар» профессора фон Дейна, сам Профессор и Таня Кох.

— Герр Шрёдер? — спрашивает Таня у Эриха, не замечая меня.

— Фрау Кох? — улыбается Эрих.

— Да. — Таня нервно крутит головой, смотрит через плечо Эриха, сразу же хочет отыскать меня взглядом.

Потом спохватывается и представляет Эриху профессора:

— Мой шеф, профессор фон Дейн.

— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, — говорит Эрих и пропускает Таню и профессора вперед, закрывая за ними дверь.

А Таня все ищет и ищет меня глазами. Вот тут-то я и совершаю свой коронный номер! С места, со всех четырех моих лап, я взвиваюсь вверх, выше Таниной головы, и сверху, будто с неба, с облака, мягко опускаюсь к ней на плечо!

«Мягко опускаюсь» — это мягко сказано... Весу во мне все-таки — о-го-го, и поэтому Таня от неожиданности оступается и вынуждена ухватиться одной рукой за профессора фон Дейна, а другой — за Эриха.

А на меня неожиданно накатывает такая волна нежности, что я, не помня себя от радости, начинаю тереться мордой о Танину щеку, шею нос и урчу, урчу, урчу до хрипоты, до стона!..

И Таня, дурочка, плачет чуть не в голос, путает русские слова с немецкими, обнимает меня, гладит, зарывается лицом в мою шерсть и все что-то шепчет мне и шепчет на двух языках...

Спустя некоторое время, когда страсти улеглись, когда все волнения были отодвинуты в сторону...

Секунду! Я должен кое-что пояснить. Когда я говорю, что «волнения были отодвинуты в сторону...», это совершенно не значит, что они исчезли насовсем. Волновались все без исключения.

Таня оттого, что, наконец-то встретив меня, была напрочь лишена возможности купить «Дикого, Таежного, Русского, Сторожевого»... Как там еще? Забыл... Короче, «Кота...». Я строго-настрого запретил ей это делать! Я повторил ей то, что уже однажды сказал, уходя от нее: «Ты приехала сюда, чтобы остаться здесь, я — для того, чтобы уехать!» И добавил: «Да и не с твоими деньгами лезть в подобную авантюру. Лучше попытайся сейчас помочь мне с Клиентом. Мои условия ты знаешь лучше всех — Петербург! Может быть, у твоего профессора есть кто-нибудь из постоянно путешествующих приятелей? Я смотрю, он к тебе очень даже неровно дышит...»

Хельга была тоже взволнована. Она явно приревновала меня к Тане, и все ее волнения были продиктованы именно этим состоянием. Из-за чего она почти не обращала внимания на своего Руджеро, который пытался строить свои итальянские глазки Тане Кох. Не потому, что Хельга этого не видела, а лишь оттого, что в это время Хельге гораздо важнее был я!., Да простит меня Руджеро Манфреди.

Недоучившийся Зверячий доктор Эрих-Готфрид Шрёдер был искренне взволнован присутствием в своем доме одного из известнейших светил германской медицины — знаменитого профессора Фолькмара фон Дейна, о котором Эрик был наслышан со студенческих времен...

Руджеро Манфреди раздирал целый комплекс совершенно разных волнений. Он, несомненно, ощущал некую таинственную связь между мной и Таней, а также между Эрихом и мной и никак не мог понять, в чем она заключена!.. Кроме всего, он волновался, не видит ли Хельга того, что ему очень понравилась фрау Кох? На профессора фон Дейна ему было бы совсем наплевать, он о нем и слыхом не слыхивал, если бы Руджеро не видел, что статный, спортивный, судя по «ягуару», наверняка состоятельный профессор оказывает Тане Кох знаки внимания, далеко выходящие за пределы рядовых отношений шефа и подчиненного.

Но в основном Руджеро волновался из-за неясности, которая заслоняла от него все, — просить за меня пять тысяч марок или семь? И если семь, то до какого предела снижать цену при возможной торговле, чтобы не прогадать самому и не потерять покупателя?

Профессор фон Дейн был одновременно и счастлив, и взволнован. Взволнован нескромными волоокими взглядами этого смазливого и потертого итальянца на Таню и счастлив тем, что Таня не обращала на эти взгляды ни малейшего внимания! А еще он волновался— согласится ли наконец Таня Кох сегодня поужинать с ним в одном очаровательном испанском ресторанчике в Швабинге? Она уже столько раз отказывалась от подобных предложений без каких-либо видимых причин...

Я тоже был взволнован. Так же, как Руджеро, совершенно различными обстоятельствами.

От того, что снова вижу Таню...

От того, что в случае моей покупки кем-нибудь и последующего естественного переезда черт знает куда из моей жизни уйдут и Хельга, и Эрих, и Руджеро, к которым я ничего, кроме благодарности и дружбы, не испытывал.

А это очень-очень важно в наше сегодняшнее жестокое время — время «Пилипенков и Васек» разных мастей и сословий нашего российского розлива...

Да и Германия— самая сытая, сама богатенькая, как говорил Водила, — только из-за бугра раем кажется. То и дело, особенно в бывшей «демократической», вспыхивает погромная ненависть к «посторонним», «не немцам», и это каждый раз честно показывают по телевизору. И я — посторонний Германии Кот, случайно оказавшийся здесь, — вижу на экране полыхающие общежития иностранцев, убежавших сюда, в Германию, в поисках спасения от своих домашних пилипенков, вижу обгоревшие трупы детей и женщин...

Вот почему я так благодарен, этому дому в Оттобрунне.

А еще я был взволнован тем, что не знал, как относиться к тому, что профессор фон Дейн, вне всякого сомнения, со страшной, прекрасной и запоздалой силой влюбленности ну просто в открытую клеит нашу фрау Таню Кох!

Как вы понимаете, в этой ситуации меня волновала только судьба Тани...

... Так вот, когда я говорил «волнения были отодвинуты в сторону...», я имел в виду то, что они в каждом из нас остались, просто разговор принял общее деловое направление.

Мы сидели в гостиной, обставленной стандартным немецким способом: низкий стол с кафельной столешницей, с одной стороны стола — диван на троих, с другой — диванчик для двух человек, а с третьей стороны — кресло. Все в одном цвете, в одном стиле.

С четвертой стороны обычно ни черта не ставят. Чтобы не заслонять ничем и никем стоящий в дальнем углу гостиной телевизор.

Почему я упомянул о немецком стандарте? Хельга регулярно получает на халяву каталоги торговых домов «Отто», «Неккерманн», «Квелле», «Бадер», рассчитанные, прямо скажем, на небогатых людей. А в этих каталогах все! И шмотки, и игрушки, и причиндалы для Котов и Кошек, о которых я даже никогда не слышал, и люстры, и мебель.

Когда почтальон приносит новый каталог, мы с Хельгой садимся и внимательно его разглядываем. Так вот, наша мебель в нашей гостиной стоит именно так, как она стоит во всех каталогах без исключения...