«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

Советы и рецепты, которые приносила на службу Маргарита Изотовна, имели действительно интересный и оригинальный характер. Только оставалось тайной: она их откуда-то выписывала или придумывала, как говорил Бубон, «из своей головы»? Различные рецепты типа «Как быстрее всего сервировать стол», «Что подавать гостям на десерт» и т. п. можно найти у нее повсюду: на отдельных клочках бумаги в сумочке, на обложках книг, отрывках газет, между страницами брошюр. Она их коллекционировала, как марки, а дрожала над ними, как нумизмат над деньгами. Дульченко имела едва ли не единственную в мире картотеку, в которой подробно описывалось более двухсот разных видов борщей. Но заглянуть в картотеку не мог никто — Марго боялась плагиата.

Рядом Маргариты Изотовны, выдернув из-под стола длинные мальчишеские ноги, через которые ей еще в первом классе прочили блестящую карьеру баскетболистки, сидела курьер «Финдипоша» Тезя Чудловская, или, как говорили в «Финдипоше», Зося. Она имела определенное сходство с быстрорастущим бамбуком, развивавшимся хоть и в нормальных условиях, но между двумя близко поставленными досками.

Если Зося не бежит за сигаретой для Стратона Стратоновича (это едва ли не единственное ее занятие в «Финдипоше»), то читает и при этом так томно вздыхает, что из календаря с переводными листочками страницы отрываются сами и, как осенние листочки, опускаются на пол, у корзины для бумаг. Зося признавала только четыре книги, созданные человечеством: «Тристана и Изольду», «Ромео и Джульетту», «Анжелику и короля» и «Даму с собачкой». Она их читала каждый день и ночью, а после этого ей снились цветные сны по этим произведениям, как кинофильмы, сценарии к которым писала сама Зося.

Тезя Чудловская, как и все финдипошивцы, имела еще и резервное прозвище — Дипкурьер «Финдипоша». Звали ее любовно, без насмешки, потому что к Зосе здесь все относились хорошо и уважали ее за скромность и застенчивость. Она принадлежала к тем невинным созданиям, которые впитывали в себя все без исключения, как морская губка.

Зося была кротка и добра. Такая добрая, что ее обидеть боялся даже Нещадным. У Зоси никогда не было своих мыслей, а брала напрокат чужие, но пользовалась ими редко и почти не злоупотребляла.

Под сердцем Зося вынашивала розовую мечту. Мечтала она о такой же высокой, как сама, и такой же чистой, как вымытые слезами ее глаза, любовь. Ей, например, очень хотелось, чтобы ее когда-нибудь похитил негодяй и завез в древний замок холодного средневековья, а благородный рыцарь, закованный в панцирь и хоть немного похожий на Сидалковского, убил того паршивца и освободил Зосю. А потом посадил на коня (автомобили Зося ненавидела, потому что Маргарита Изотовна рассказывала ей страшные рассказы о том, как в тех автомобилях ездят мужчины-подлеци с одной целью: обмануть девушку или женщину), покрытого красной или — еще лучше — голубой, как летнее небо, попоной, и от. Где мог быть в наше время такой замок — Зося не представляла. Но в воображении она видела его четко и отчетливо. Дорога от него проходила сквозь дремучие леса, в которых, безусловно, жили ужасные разбойники, а потом путь петлял зелеными лугами, мимо голубых речей, дубовых рощ. А по дороге все время с ними случались какие-то приключения, из которых победителем непременно выходил Сидалковский.

Напротив Зоси с первого дня, когда она появилась в приемной, с утра до вечера просиживал Даромир Чигиренко-Репнинский. Он сидел в приемной, пока его не прогонял оттуда Стратон Стратонович. Даромир на Чудловскую смотрел гораздо страстнее, чем на нос Дульченко, потому что полюбил ее той любовью, которая называется «с первого взгляда и навсегда», но она в него не верила и не отвечала взаимностью. Очевидно, потому, что Маргарита Изотовна заверила ее: он в художественном институте видел разных голых женщин, которые там называются почему-то натурщицей. А такие мужчины, которые уже раскрыли для себя тайну всех тайн, не способны на большую, а тем более на долговременную любовь.

— Мужчину возле себя можно удержать только тайной всех тайн, — повторяла Королева Марго. — Мужчины, как ученые, пока не раскроют все до конца — не успокоятся. Поверьте мне, Зосенька.

Зося, которая с детства училась уважать старших, верила ей и Даромира не любила.

— У вас не может быть истинного чувства ко мне… Вы его сами не испытываете и не забирайте у меня, — просила Зося Чигиренко-Репнинского.

— А в Гойе к Махе? — отвечал-спрашивал Даромир Сидорович. — Зося, вы отстали от возраста. Ваш поезд давно промчался, а вы остались на перроне шестнадцатого столетия. Зося, вернитесь в двадцатый возраст, — умолял он ее, но она не хотела, хотя от мод нашего возраста не отставала, натягивая на себя мини-юбку, которая на Маргарите Изотивне, когда та изъявила желание ее примерить, уже висела, как «меди».

Так они вдвоем и уходили в ногу с любой модой. Зося стыдилась своих длинных, хоть и стройных ног, ей все время хотелось быть ниже. Поэтому Чигиренко-Репнинский хотел ее познакомить с одним дамским закройщиком, изобретавшим оригинальный проект женского кольца, от которого обладательница длинных ног казалась ниже своего роста. Но Зося уверила его, что у нее совесть чиста и что ничем ее в свою зависимость не втянет, пусть и не пытается. Репнинский отступил, как солдат по приказу командира на запасную позицию, чтобы временно усыпить противника, а затем ударить по нему и неожиданно захватить в плен.

Изменился кое-что и Михаил Танасович Ховрашкевич. Как носитель коридорных идей он неожиданно выдвинул новый лозунг: "Качество шапки — на щит беспокойства". Этот лозунг он пытался пронести через все будни «Финдипоша», время от времени показывая щит из-за баррикад равнодушия Ковбика. Еще одним проявлением творческого беспокойства Ховрашкевича было то, что он нелегально продолжал эксперимент с Чанитой и Кузьмой и все-таки вывел, говорят, один-шепеон.

Эта экспериментальная шапка для обкатки была якобы подпольно от Ковбика вручена директору овощной базы для испытания ее в разных условиях. Директор был доволен оригинальной шапкой в форме ежа. Шапка имела один недостаток — очень кололась, но в этом было и свое преимущество. Когда директор возвращался домой, на его шапке всегда, в зависимости от времени года, было что-то настроенное — будь то яблоко, груша или квашеный огурец.

Обкаточный период шапки так и не прошел всех стадий (а потому окончательных результатов Ховрашкевич не получил), потому что за директором овощной базы постоянно начали ходить по каким-то подозрительным типам. Наибольшее недоверие они вызывали у него тем, что сами