Вниз головой - Владимир Фёдорович Иванов

щеглы?.. Ах, да, щеглы… Какие могут быть щеглы! Шутишь ты, что ли? Распустился! Прудонизм культивируешь!

БАБУШКИ И ВНУКИ

Две бабки — Гурьевна и Фатевна — сидели на кустарной скамеечке под есенинскими березками и вели разговор.

Гурьевна была обута в черные ажурные чулки и парижские замшевые сапоги с отбитыми шпильками, а Фатевна нарядилась в брезентовую штормовку и японские кеды. Головы у них были повязаны нейлоновыми косынками с эмблемами молодежного фестиваля в Софии и Токийской олимпиады.

— Приехали, значит! — воскликнула Фатевна. — Ну, и что ж они?

— Все по плану! — объясняла Гурьевна. — То один был кандидат, а она — так… А нонче — и она в кандидатки вступила!.. Девчонка ихняя, правда, покуда еще пионерка, возрастом не вышла, но тоже метит…

— Вот и мой — тоже! Я, говорит, бабушка, на энтот год в кандидаты подамси!..

— Знать, такая уж мода пошла: до того заучились — ум за разум заходит!

— А что?

— Да хошь моих взять… Так подарков навезли навалили — страсть! Эна — какую гору! Таскали-таскали из машины… да все нейлон, да капрон, да поролон!.. Это, говорят, бабуся, тебе, нам не гожается…

— А что ж им теперь гожается? — заинтересовалась Фатевна. — Либо уж золотое какое, аль серебряное?..

— То-то и оно, что вовсе наоборот!.. Значит, первым делом кандидатка энта сундук мой перекопала, полотенцы старые, мать еще вышивала, себе отобрала… Ну, это — ладно… Глядь: холст домотканый, тоже от матери еще лежит, давно собиралась на простыни их порезать… Аж затряслась вся: это, говорит, я давно мечтала!.. Платья с дочкой пошьем!

— В домотканине, стало быть, от большого ума защеголяют? — покачала головой Фатевна.

— Энто — что? Энто, можно сказать, полбеды… А сам-то в амбаре полушубок стариков сыскал: все примерял, все перед зеркалом красовался. Однако забраковал все ж таки: шибко порватый… А сама-то половики мои облюбовала — из лоскута тканые!.. Энто, говорит, народное, всех завидки возьмут, как постелем… А тебе, бабушка, свой ковер привезем, он не годится, потому — мещанство!.. Пушшай везут!

— Вот-вот! — закивала головой Фатевна. — И мой так-то! Должно энто по всем местам пошло… Сыскал на притолоке самовар старый, зеленый весь: «Ставь его, бабушка, желаю чай из самовара пить… Так, дескать, народней… А опосля себе заберу, потому что нонче считается, чем самовар старей, тем из него чай слаже…» К чему бы это такое?

— Желают, значит, жить в нишшате, как в старину вот угодники жили… Для спасения души… — объяснила Гурьевна и, наклонившись к уху Фатевны, таинственно сказала:

— Я вот что смекаю: должно леригия обратно в ход пошла!..

— Да ну! — всплеснула руками Фатевна.

— Вот те и ну! Покуда прямо об энтом не говорят, прежде время не признаются, однако — видать… Энтот раз приезжали, все на машинке своей играли, на магните энтом, да все про жуликов… Страсть!.. А нонче — шабаш! Машинка энта стоит без дела, а они — все жития читают! Мне вслух зачитывали, как протопоп один Аввакум мучения принимал за леригию… Да все по-церковнославянскому… По-церковнославянскому до того знают, батюшке нашему — куда!.. Тот в «Отче наш» спотыкается, путает… А мой-то как пойдет, как пойдет сыпать, чисто алхирей!.. С женой и то по-церковнославянскому беседывает…

— Неужто?

— Да… Как примется: «Что есть жена зла? Червь древа тлит, а зла жена… лютая печаль, истощение дому». На такой вот манер…

— А энта?

— Ну, энта, конечно, послабже знает, но тоже может… А сам все, как есть, превзошел! Книжка у него огромная: сплошь иконы изображаются! И все их назубок знает: энто, мол, Троица, энто Спас, энто Вознесение, энто Преображение… С батюшкой нашим, хулюганом, и не сравнять! Намедни спрашиваю того: какому святому свечку от зубов поставить? Он уж, конечно, хватимши и говорит: «А хрен ее знает, я такими мелочами не занимаюсь, ставь любому, они сами промеж себя разберутся, кому какая!» Вот ты и поговори с ним! А наш — не таков! Наш вникает дюже! В наших кругах, говорит, тепереча заведено: кто энтих делов не знает — тот в дураках ходит… Отсталым, значит, числится…

Гурьевна опять нагнулась к уху соседки:

— Я уж и то думаю: ежели их с женой из кандидатов-то, спаси бог, — по шеям, он в батюшки может податьси! Да еще какой батюшка выйдет!..

— Батюшка выйдет хороший! — согласилась Фатевна. — Что бородища, что волосы — отец благочинный прям-таки!.. Ему и жена-то под стать: круглая да сдобная, чисто попадья!

— А ты на дочку-то погляди: по летам младенец, а там — велика, там — толста, никакая поповна не сравняется!.. — похвалялась Гурьевна, а Фатевна вздохнула:

— Мой тоже бороду отпускал… да не выходит: редкая больно… Сбрил. Одни волосы оставил, наподобие как у псаломщика… А твои-то, они, что ж, и службу церковную знают?

— Насчет службы не скажу, не знаю… Они у меня три дня побудут, а потом, слышь, по монастырям отправляются… В старину-то пешком ходили, ну а энти на машине. У преподобного Сергея, у киевопечерских угодников уже были, а теперича — в Соловки, в Ферапонтьевский, оттуда, кажись, в Ипатьевский монастырь подадутся… Я их и названиев-то не знаю… А они все знают: где какие иконы чудотворные имеются. По-своему — фески их зовут!.. У меня спрашивали: нельзя ли достать каких икон!..

— Точь-в-точь мой! — ахнула Фатевна. — Бабушка, говорит, иконов негде тут достать? А где их возьмешь? Старик покойный, как в двадцать пятом годе в безбожники записался, все их поколол на лучинку… а оно вон как нонче дело оборачивается!.. А библии, говорит, нету где?.. Я ему: на кой она тебе, тебе не пристало! А он: там, говорит, художества, ты не понимаешь…

— И энти про художества толкуют…

— К баптистам ходил насчет библии! Ну, энти ему так не дали, а вступай, говорят, к нам, тогда дадим… Известно, какой народ!.. А вступать-то покуда воздержался, а там бог его знает… И дозволяется им начальством-то?

— Вона! — усмехнулась Гурьевна. — Сказывают: монастыри уж обстраивают! Суждаль — монастырь обстроили — как новенький стал! Только монахов покуда нету — не набрали… Мои как начнут спорить: Никон — патриарх, да Филипп — митрополит, да Аввакум — протопоп, — нервы не выдерживают, ухожу я.

Мимо них прогрохотал на телеге старик в синих джинсах и шляпе с завернутыми по-техасски полями.

— Эй, Петрович! — окликнула его Гурьевна. — Далеко собрался?

— В лес! — ответил старик, придерживая лошадь. — За лыками! Внучонок приехал, что в корреспондентах служит, — лаптей ему требовается!

— Неужто в лапти обуется? — изумилась Фатевна.

— Обуваться еще не насмеливаются… — объяснил старик. — На стенку вешают… для красоты! Уж сплету ему какие-никакие… У вас случаем иконов продажных нет?

— Нету! Самим требовается! — ответила Фатевна, и старик поехал дальше.

— Вот