Даровые деньги. Задохнуться можно - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Кому, Твисту?

– Нет, не Твисту, – мягко отвечал любящий брат. – Доктору Бейну, тут, у нас.

– С этим Твистом надо что-то делать, – не унимался Хьюго.

– Я бы на твоем месте о нем забыл. Выбросил из головы.

– Что ж мы, будем тихо сидеть, пока нас грабят всякие гады?

– Главное, не волнуйся. Пойди поспи.

Хьюго поднял брови, но быстро опустил, это оказалось слишком больно. Он просто посмотрел на Джона с холодным удивлением.

– Да? – проверил он. – Ну что же… Пип-пип!

– Спокойной ночи.

– Привет твоей Альфе и маленьким сепараторам.

– Спасибо.

Джон проводил кузена до ворот и, глядя, как он движется к дому, был доволен, что все обошлось. Когда он стал набивать трубку, из-за угла показалась Эмили, очень возбужденная.

– Ах, красота! – сказала собачка. – Какая ночь! Воры так и шастают, люди ударяются о деревья, жизнь кипит. Однако, разреши тебе сказать, твой Хьюго никуда не годится. Надломленная трость[20]. Если б ты его видел…

– Угомонись, – сказал Джон, – и ложись в корзинку.

– Ладно, – согласилась Эмили. – Ты скоро придешь?

Она побежала наверх, мечтая об удобном ложе после таких треволнений. Джон раскурил трубку и стал думать. Обычно, куря последнюю трубку, он думал о Пэт, но сейчас мысли его занимало повествование Хьюго.

Сам он Твиста не видел, но знал, что тот владеет процветающей лечебницей. Мысль о том, что такой человек придет в усадьбу, чтобы ее ограбить, была уж очень странной. И как это придет в голову? Почему именно Твист? Почему не викарий или аптекарь?

Джон услышал шаги и понял, что вернулся предмет его размышлений. Лицо у него было удивленное, в руках он держал бумажку.

– Джон, – сказал Хьюго, – посмотри, это чек или нет?

– Чек.

– Пятьсот фунтов на мое имя с дядиной подписью?

– Да.

– Есть на свете Дед Мороз! – благоговейно проговорил Хьюго. – Нет, ты подумай, вхожу я в дом, а дядя зовет меня к себе и дает чек. Езжай, говорит, в Лондон с твоим Ронни, прямо с утра. Посмотри там насчет клуба. Помнишь, мы хотим открыть клуб, рядом с Бонд-стрит? Неужели я тебе не сказал? Ну, в общем, хотим открыть, и я должен внести пятьсот фунтов. Кстати, дядя просит, чтобы и ты поехал в Лондон.

– Я? Это зачем?

– Вроде бы насчет страховки. Увеличить ее, что ли. Он объяснит. Нет, ты подумай! Дядя Лестер швыряется деньгами. Значит, я был прав, когда говорил Пэт…

– Ты ее видел?

– Да, встретил утром на мосту. И говорю ей…

– Она… э-э… про меня не спрашивала?

– Нет.

– Нет?

– Ну, не помню. Я о тебе упомянул, но вроде бы не спрашивала. – Хьюго положил руку ему на плечо. – Брось, Джонни! Забудь ее. Держись этой самой Долли. По-моему, ты ей нравишься. Что-то я такое вчера заметил, как-то она так смотрит… Застенчиво, что ли. Понимаешь, ты слишком тихий. Ты себя недооцениваешь. Помни, жениться может каждый, если приналяжет. Возьмем Бессемера. Истинный страхолюд, ноги – вот таки-ие, лицо – вроде ореха. И что же? Кто-то клюнул. Словом, не теряй надежды. Да по сравнению с ним ты вполне ничего! Одни уши…

– Спокойной ночи, – сказал Джон.

Он набил трубку и повернулся к лестнице, по мнению Хьюго – как-то резко.

8

Старший сержант браво взошел на второй этаж и постучался. За дверью кто-то чихнул, потом спросил:

– Это Фладдери?

Шимп, обложенный подушками, сидел на диване. Лицо у него горело; взгляд из-под распухших век испугал бы более тонкого человека. В конце концов, сержант был верзилой с широкой лоснящейся физиономией. Легко ли на это смотреть, когда тебе худо? Мало того, Шимп знал, что голос у него зычный и пронзительный, словно раскаленная пуля. Таких сержантов можно вынести только при хорошем здоровье.

– Что дадо? – мрачно спросил медик.

Фланнери глядел на него с той обидной снисходительностью, с какой здоровые глядят на больных. При этом он крутил ус. До его появления Шимп высоко ценил свои усики, но один взгляд на соперника пришиб его начисто. Ус ы у сержанта были светлые, пушистые, загнутые вверх, в общем – такие, каких в миру не добьешься. Лелей свою поросль, ухаживай за ней, гордись ею, но настоящими усами, в высшем смысле слова, она не станет, если ты не в армии.

– От это да! – сказал сержант. – Простуду какую схватили!

Словно подтверждая это наблюдение, Шимп снова чихнул.

– Надо чего-нибудь сделать, – предложил сержант тем голосом, каким обычно командовал: «Справа налево – рас-считайсь!»

– Я делаю, – отвечал Шимп, дыша паром из кувшина.

– Не-ет, тут не пар нужен, – возразил ассистент. – Как говорится, смотри в корень. Все от брюха, да. Брюхо подлечите…

– Что ваб дуждо?

– Одни говорят – хинин, другие там – камфара или корица, а я вам скажу – одуванчики и хмель. Отвар. Вы пошлите их набрать…

– Что-ваб-дуждо?

– Я ж говорю, там один приехал. Такой, знаете, тип. В автомобиле. Вроде бы к вам.

– Я де придибаю.

– Зовут Моллой.

– Моллой?

– Это он так сказал, – осторожно добавил Фланнери.

– Да? Пусть идет.

– Значит, хмель и одуванчики.

Сержант удалился и вскоре привел Мыльного. Когда друзья остались одни, Мыльный несмело подошел к дивану.

– Вижу, ты простудился, – определил он.

Шимп дважды кивнул, сперва – сердито, потом – в кувшин.

– Тут простудишься! – вскричал он. – Да я целый час сидел в воде, а потом ехал бокрый да ботоцикле.

– Что? – переспросил потрясенный Моллой.

Шимп поведал ему свою сагу, особо подчеркнув злодеяния Хьюго и Эмили. Хорошо, что она его не слышала.

– Ду, я – пас, – завершил он.

– Нет-нет!

– Больше де богу.

– Что ты говоришь!

– Де-бо-гу.

– Шимпи! Мы же все устроили! Сегодня ночью…

Шимп недоверчиво на него посмотрел:

– Сегодня? Дубаешь, я выйду с такой простудой? Да еще лазать во всякие окна… Сидеть в воде…

– Нет-нет, мы все наладили. Этот Хьюго с дружком уедет в Лондон, и Джон тоже. Ты только влезешь.

– Да?

Шимп помолчал, вдумчиво вдыхая пары. Действительно, сведения хорошие. Но он был человеком дела.

– Так, – произнес он наконец. – Если я выйду в такоб состоянии…

– Шимпи! – воззвал Моллой, предчувствуя недоброе своей тонкой душой.

– …бы делибся иначе. Бде – шестьдесят пять, ваб – остальное.

Мистер Моллой был красноречив, иначе не продашь призрачных акций, но сейчас он превзошел себя. Многие сдались бы с первых же слов. Многие – но не Шимп.

– Шестьдесят пять, – твердо повторил медик. – Я тебе дужед, а то бы де явился. Сам де божешь…

– Конечно, не могу. Мне просто нужно алиби. Мы идем сегодня