«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

его отнюдь не привлекала: он прекрасно может устроиться и в наших условиях, изображая из себя честного труженика и непревзойденного эрудита. То, что Остап Бендер понял только после полного краха, Сидалковский растрепал уже на рассвете юности. Что ж, потомки и должны быть, в конце концов, умнее родителей — иначе остановилось бы развитие цивилизации. Однако даже если бы Евграф был незаконным ребенком одесского управителя, кем наконец стал Бендер, беспристрастное рассмотрение социально-духовного естества его потомка неопровержимо доказал бы, что Сидалковский все-таки больше унаследовал от жизни, чем от папы. И это, безусловно, лучшая положительная черта нового сатирического героя.

Для Сидалковского вообще не существует каких-либо определенных моральных принципов. Во всяком случае, решая очередную проблему выбора, он поступает так, как выгодно ему лично, несмотря ни на общественное мнение, ни на внутренний голос, порой, как отзвук древних, чистых от мещанской чесотки лет, прозвучит, случайно, в сознании и тут же умолкнет. приемов извлечения жизненных благ. Кстати, этот вроде бы конфликт в психологии героя — остроумная пародия на привычную в литературе ситуацию «двойника». Змальовані в романі дискусії між Сідалковський-першим і Сідалковським-другим цілковита сміхота, тому що ніякісіньких душевних мук, викликаних роздвоєнням, Євграф не терпить, він просто зневажає того, першого, «з живою іскоркою в душі і з доброю порцією совісті», як невибачну в наш бурхливий час наївність і непрактичність, як святу простоту тих старосветских чудаков, которые могут, скажем, отказаться от блестящей карьеры ради старой матери или оставить прибыльную и уютную работу, поняв, что ошибся в выборе. Высший жизненный ориентир седалковщины — умение в любой ситуации найти тот вариант поведения, который обеспечит минимум трудовых затрат, максимум материальных благ и полное душевное равновесие. Фраза, которую Сидалковский мимоходом бросает — «Не берите все так близко к сердцу… Так вы никогда не сделаете карьеры…» — это не проходное остроумие, а основополагающий лозунг безразличного ко всему, кроме собственного благополучия, мещанина, это священная заповедь навсегда. беды и заботы ближнего. Зачем душевные терзания, зачем надрывать сердце, когда, достигнув карьеры, можно вольготно дремать на перинах достигнутых благ? Пусть все катится в обычном порядке, главное — удержаться в положении, обеспечивающем устойчивый материальный и психологический комфорт.

Из помещенных седалковских выходят уникальные бракоробы и несусветные халтурщики, меткие бюрократы и бездушные чиновники, которые могут пренебречь делом, осквернить красоту, замедлить прекрасное начинание. Считая самих себя неутомимыми генераторами идей, они не более чем рыцари фразы и лицемерия, единственное в чем они достигли истинного искусства — это забивать людям баки проектами и предложениями, выполнять которые и не гадают, ибо это уже, по их мнению, миссия людей низшего сорта, которые должны терпеливо и терпеливо интерпретировать.

Ради карьеры обычный седалковский откажется от эталонов, от рода-племени, от принципов, от таланта. Борясь за место под солнцем, он не остановится ни перед какой моральной предосторожностью, ради материальной выгоды и душевного спокойствия оставит без куска хлеба смертельно больного брата, а мать забудет, едва выйдет за ворота родного подворья. И если бы нам надо было одним словом определить характер психологии человека типа Сидалковского, пришлось бы определить, что это психология предателя.

Ум, остроумие, умение вести себя в обществе, наконец, образованность и определенное профессиональное совершенство сводятся на ничто, растворяются, как соль в воде, в их безудержном стремлении карабкаться к высокооплачиваемым постам и теплым местам, где можно греть руки, не рискуя иметь дело с прокуратурой. Все вокруг должно служить мещанину: для удовлетворения его материальных потребностей, для развлечения тупого высокомерия, даже для оправдания собственных ошибок.

Сидалковский только снаружи беззаботный джигун, этакий расточитель жизни. Евграф слишком любит удовольствие и хорошо разбирается в общественной ситуации, чтобы пустить свою жизнь на волю случая. Где подлостью, где предательством, где подхалимством он четко прокладывает путь к благоденствию и, будьте уверены, никогда не упустит случая. Сейчас ему пока не хватает образования, но, подождите немного, окончит вуз и, получив «анкетные» основания для продвижения вверх, сделает все возможное, даже если это будет стоить другим безмерно горя и несчастья, ради карьеры. Он ведь понял основное: там, где нельзя откровенно топтать ближнего, где не одобряется частная хозяйственная инициатива, где ценится труд на общину, добиться взлелеянного в мечтах вкусного пирога можно лишь натянув на себя маску: «Нас всех что-то дополняет и характеризует. Да и мы еще себя усовершенствуем. По крайней мере, нам так кажется. Но что поделаешь: такова вечная тяга к усовершенствованию форм. От худшего к красивому. Один вместо того, чтобы остаться самим собой, подвирает. Другой, чтобы показаться выше в глазах ближних, натягивает на себя маску, да так и идет с ней по жизни, часто выполняя не принадлежащую ему роль. Одним дают фамилии, другие сменяют их сами. Когда Баранецкий в фамилии вторую букву а закруглил на о, он стал уже не Баранецким, а Баронецким. Видите, что иногда с человеком делает одна крошечная палочка: фамилия ваша уже происходит не от барана (ovis), а от барона. Карло Иванович с буквы "п" сделал "л" — и вышел не Карп, как был раньше, а Карло. Одни это делают для благозвучия, другие — чтобы самому себе показаться лучше…»

Герой одной из пантомим Марселя Марсо играет, натягивая на лицо одну за другой маски, пока с ужасом не обнаруживает, что маска прилипла: он носится по сцене, отдирает маску ногтями, но она приклеилась навсегда, она стала его настоящим лицом. Эта весьма поучительная пантомима предупреждает об опасности потери собственного лица, если слишком привыкнуть в зависимости от обстоятельств натягивать маску, выгодную в тот или иной момент. Маска аристократа, надеваемая Сидалковским, — обычный пошлый камуфляж. Она рассчитана на глупых девиц и обывателей, которые с первого взгляда безапелляционно судят о человеке, считая себя великими физиономистами и провидцами. Умного, дальновидного такая мошкара вряд ли введет в заблуждение.

Сидалковский скоро понял смехотворность своего притворного аристократизма. Его менторская речь перед Граком о лоске как самое главное современное условие для завоевания всеобщего уважения — обычная болтовня для удивления своего оруженосца. Сидалковскому ясно, что внешняя экипировка не обеспечит выполнения намеченной программы, для этого нужны резервы внутреннего порядка, а не лохмотья, добытые на одесском толчке, и афоризмы, почерпнутые из книг великих мудрецов. Он себя, случайно, даже корит за склонность к маскараду. Но зря: маска так крепко въелась, что он не только не стремится ее содрать, как тот герой Марсо, а наоборот, прилепляет ее еще более тесно, чтобы она случайно не сползла и не открыла людям настоящее лицо. Ибо для него самое главное — производить впечатление человека необычного, не