Карусель - Семен Теодорович Альтов

погоню. Свербляев по пояс ворвался в машину, но Синицына девичьим локтем так двинула его в бок, что Свербляев, согнувшись, рухнул на землю, а Синицына ласточкой влетела в рванувшийся с места автомобиль, захлопнула дверцу, и лимузин красной каплей скатился за горизонт.

Терехин заботливо поднял Свербляева на руки и отнес в директорскую «Волгу». Усадил на заднее сиденье и сел рядом с ним. Свербляев припал к широкой терехинской груди, жадно внюхиваясь в лесные запахи, которыми полна была рваная куртка, и зарыдал, как ребенок:

— Коля!.. Коля!.. Ну почему мне так всегда?! А?! Скажи, Коль, ну почему никому, даже мафии, я не нужен?!

Терехин не выдержал и заплакал:

— Сережка! Родной ты мой!.. Если бы ты только знал, как я без вас!.. по вам… боже ты мой!

Уздекин сказал:

— Николай, нам вас так не хватало! Представьте: все взносы сдали, а тридцати ваших копеек нет!

Машина набрала скорость. Уздекин, посасывая спинку леща, включил приемник, и, как по заявке, итальянцы запели «Феличиту».

Это бесшабашное слово у итальянцев означает «счастье». Терехин и Свербляев сидели, обнявшись, и дружно плакали каждый о своем.

Фортель

Никак понять не можете! Никакого хулиганства не было! Женская честь не затронута была ничем. Но я не мог поступить иначе. Я за всех нас плавки снял. И за вас тоже, товарищ милиционер. Да, можно снять с низкой целью, но я-то снял их с высокой! Помыслы мной владели самые благородные.

Что значит «как могло прийти в голову»? Все зависит от строения головы. Тут один товарищ похвастался, как довелось в Венгрии лежать на пляже, и пятками ему в нос загорала парочка то ли итальянцев, то ли французов, во всяком случае магнитофончик японский. Под музыку целовались, гладились, потом встали, он плавки снял, шорты надел и пошли!.. Не понимаете, в чем криминал? Следите мысленным взором за последовательностью: при всем честном народе плавки снял с себя. А потом шорты надел на себя. А в промежутке криминал все и увидели! Но главное, как товарищ сказал, загорающая общественность на эту деталь ноль внимания! Будто человек при них не плавки снял, а очки! Ничего себе, фортель!

Вот тут я и ляпнул: «Подумаешь! Да у нас любой снимет не хуже вашего итальянца! А может, и лучше получится!» Ну выпорхнуло изо рта. Язык чертов с незапамятных времен борется за независимость от мозгов. Тот тип обрадовался: «На спор, не снимешь! На червонец спорим! Что ты из себя итальянца строишь?» Понимаете, какие внутривенные струны задел? Как говорится, честь государства затронулась. Тут бы и вы сняли, товарищ милиционер!

Короче, со словами: «Это я-то не сниму?!» — вскакиваю посреди пляжа, воздуха в грудь, руки на пояс, вниз — раз! И стоп! Не идет рука дальше тазобедренного сустава! Будто государственная граница пролегла! Этот тип слюнями побрызгал и говорит: «Ну, «итальянец»?! Надо бы с тебя в лирах взять, но, как договорились, — червончик пришли!» Отдал. И не столько денег жалко, сколько за державу обидно. Итальянец смог, а я нет?

Пришел в гостиницу, разделся, лег и думаю: «Почему забуксовал? Да, кое в чем они нас во всем обошли, бог с ним. Наш уровень жизни — их уровень смерти. Но тут экономика ни при чем вроде бы. Так почему не снял? Неужели нечего им противопоставить? Подошел к зеркалу — есть что противопоставить! Неудобно? Кому? Людям? Я же не с них плавки стягивать собираюсь. Может, нельзя? Где написано: «Плавки снимать воспрещается!» А все, что не запрещено, — разрешено! Я ж не за красными буями снимать собираюсь! Что за сила нас в плавках удерживает?

Утром вышел на пляж морально хорошо подготовленный, исходную позицию занял, зажмурился, мысленно прокрутил комбинацию, руки на пояс и, как штангист штангу вверх, так я нечеловеческим усилием жму плавки вниз! Р-раз! Ура! Руки аж до ступней дотянулись! Глаза открываю: руки внизу, а плавки на месте! Проскочил! Попытка мне не засчитывается!

Пять дней выходил на пляж, как на помост, — безрезультатно! Не считая пятидесяти рублей, которые тому типу отдал!

А уже народ в курсе. Относятся с пониманием. Предлагали снять с меня плавки или, наоборот, напоить, чтобы сам снял. Шептали, что есть надежные ребята, ночью в подворотне снимут все и недорого. Но я объяснил, что должен совершить акт сам на трезвую голову, элегантно, при стечении народа, но не привлекая внимания. Надо доказать, что кое в чем мы не хуже итальянцев! Как бы мирное соревнование двух систем! А то они думают, тут все по команде! Надеть, снять, надеть, снять! Точно стадо! А личность, она снимает плавки где и когда ей вздумается!

И всему пляжу стыдно стало, что такую ерунду себе позволить не можем. Но никто добровольцем не вызвался. Говорят: «Каждый должен начать с себя», — и на мои плавки смотрят пристально.

Старичок отдыхающий, в белой панаме, речь произнес:

— Что ж вы плавки снять с себя в затруднении? Что «неприлично»? А все остальное вокруг — это прилично? Плавать в море в том, в чем вы плаваете, — прилично? Вон за забором на интуристовском пляже из шезлонгов холодное пиво пьют, а мы лежим друг на друге, через копирку загораем, — это прилично? Хотя земля наша, пиво наше, заборы наши! Так жить — неприлично! А вы из плавок проблему делаете! Тьфу на вас!

Ему сказали: «Если ты, дед, такой умный, взял бы и снял бы!» А старик в ответ с грустью: «Поздно, юноша. Мне снимать не с чего». Сказал и ушел.

Ночью шквал поднялся, — унесло с пляжа все раздевалки в море. Переодеться людям негде. Слева кустик мужской, справа стебелек женский. За ними и переодеваются. Кто в простыню завернется, кто в полотенце, кто зонтиком прикрыться норовит, одна дамочка веером. Ну, цирк! На одной ноге прыгают, как цапли, падают носом в песок, с одной стороны закроются, а с другой занавес поднят. Мальчишки довольны, они и не думали, что ураган бывает с такими последствиями! Визг, писк! Ну, маскарад, только не итальянский, а наш.

И на интуристовском пляже на все это смотрят в бинокли, пивком запивая. И так больно за нас стало! «Если не ты, то кто?! — сказал я себе такие слова. — Завтра или никогда!»

Ночью вышел на берег моря. Вокруг смех, визг, в темноте народ голышом купается, без стеснения, чувствует себя раскрепощенно. Потому что в темноте! Неужели для того, чтобы мы себя свободными людьми почувствовали, обязательно темно должно быть?!

Тут подходит пограничник с автоматом, честь отдает и спрашивает:

— О чем думаем