Карусель - Семен Теодорович Альтов

раз возвращался проводник:

— Ну, анекдот! Там работы, оказывается, на полчаса.

— Что ж он голову-то морочит?! — закричал пассажир и бросился к телефону. — Отец! А за десять минут не сделаешь?

— Сделаю, сынок! Костьми лягу, но сделаю!

Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, играя прутиком, вышел проводник:

— Ну и трепач этот ремонтник! «Столько работы, столько работы!» А там делов-то на десять минут.

— Вот негодяй! — прошептал пассажир и набрал номер. — Отец, слышь? Ничего у нас не выйдет. Там негодяй один обещал стоянку четыре часа, а теперь говорит: десять минут.

— Действительно — негодяй, — согласился отец. — Ну да не отчаивайся: сейчас кончу!

— Все по вагонам! — донесся из тоннеля голос проводника.

— Прощай, отец! — крикнул пассажир. — Не дали нам с тобой встретиться!

— Погоди, сынок! — шумно дыша, закричал отец. — Я уже освободился! Не вешай трубку!

Но пассажир уже вскочил в вагон.

При выезде из тоннеля он заметил будку путевого обходчика, а в ее окне — старика. Он вытирал кепкой мокрое лицо и радостно кричал в телефонную трубку:

— Освободился я, сынок! Освободился!

Слово Пушкина

(Статья)

Каждое слово Пушкина наполнено глубочайшим смыслом. Взять хотя бы диалог Онегина с князем:

«Скажи мне, князь, не знаешь ты,

Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит?»

Князь на Онегина глядит.

— Ага! давно ж ты не был в свете.

Постой, тебя представлю я. —

«Да кто ж она?» — Жена моя. —

«Так ты женат! не знал я ране!

Давно ли?» — Около двух лет. —

«На ком?» — На Лариной. — «Татьяне!»

— Ты ей знаком? — «Я им сосед».

(Глава восьмая, строфы XVII—XVIII)

На первый взгляд — обычный разговор. Повстречав Татьяну в свете, Онегин справляется о ней у князя, который отвечает, что это его жена. Вот как будто и все содержание данной сцены. Но присмотримся к авторскому тексту внимательней.

Встретив Татьяну, Онегин не хочет верить, что это та самая Татьяна, и спрашивает у своего знакомого князя, кто там беседует с испанским послом:

«Скажи мне, князь, не знаешь ты,

Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит?»

Онегин боится спросить у самого посла. Он и к князю обращается не прямо в лоб: «Что там за барышня?» — а спрашивает как бы невзначай:

«Скажи мне, князь, не знаешь ты,

Кто там в малиновом берете

С послом испанским говорит?»

Но князь с удивлением смотрит на Онегина:

«Князь на Онегина глядит».

Однако вскоре догадывается, что Онегин просто давно не был в свете, и хочет представить его:

«— Ага! давно ж ты не был в свете.

Постой, тебя представлю я. — »

Но Онегин жаждет большего. Ему не терпится узнать, кто ж она, эта девушка. И он спрашивает:

«Да кто ж она?»

И князь объясняет, что это не девушка, а его, княжеская, жена. Ему нечего скрывать от Онегина, и он прямо говорит: «Моя жена». Подтверждение этому мы находим в творчестве самого писателя:

«Жена моя». —

напечатано у А. Пушкина.

Можно представить себе, как был удивлен Онегин: ведь он не знал этого ране. Он и князю говорит: дескать, вы женаты, ране я этого не знал. Мы читаем у Пушкина:

«Так ты женат! не знал я ране!»

Видите, как удивлен Онегин: еще бы, — не знал этого ране. И тут, естественно, напрашивается вопрос: давно ли? Пушкин так и пишет:

«Давно ли?»

И князь отвечает, что давно — порядка двух лет. У Александра Сергеевича это звучит примерно так:

«— Около двух лет».

А в целом получается следующее:

«Так ты женат! не знал я ране!

Давно ли?» — Около двух лет».

То есть где-то месяца 23. Конечно, можно было бы округлить и сказать: 2 года, — но автор предельно точен:

«— Около двух лет».

Однако и этого мало страдающему Онегину. Он хочет знать всю правду: на ком?

«На ком?» —

языком Онегина спрашивает поэт.

И сам же отвечает: на Лариной.

«На Лариной», —

повторяет князь.

Татьяне:

«Татьяне!» —

говорит Онегин.

Ты ей знаком:

«Ты ей знаком?»

Я им сосед:

«Я им сосед».

И князь верит Онегину, что Онегин — просто сосед. А Онегин верит, что князь — это князь, а Татьяна — Татьяна. Ибо не верить слову Пушкина нельзя. Пушкин всегда держал свое слово!

Один день

День заведующего родильным отделением доктора Колесникова начался как обычно — с телефонного звонка акушерки.

Она сообщала, что роды минувшей ночью закончились успешно, план был перевыполнен, все экземпляры вели себя хорошо — согласно инструкции для родильных домов. Только один новорожденный отличался, по словам акушерки, нестандартным поведением.

Доктор Колесников повесил трубку и задумался. Не доверять акушерке не было никаких оснований. Он знал ее как честного и опытного работника, не имевшего даже собственных детей.

Похоже, что случай был действительно уникальным. «Может быть, даже удастся тиснуть куда-нибудь статейку», — подумал Колесников и, не позавтракав, схватил портфель и выскочил на улицу.

В первый автобус он не попал по известной причине. Второй автобус шел в парк. И только третий согласился его принять, хотя и наполовину.

«А статью можно будет начать так: «Дни тянутся медленно, а годы летят быстро», — размышлял Колесников. — Или по-другому: «Как все-таки люди непостоянны: то они рождаются, то умирают!»

Едва Колесников просочился вглубь автобуса, как водитель объявил:

— Следующая остановка — роддом. Не забывайте уступать места пассажирам с детьми.

Автобус в муках выбросил Колесникова из своего чрева, и Колесников помчался в кабинет главврача.

Однако главврач тоже опаздывал. Колесников взял со стола свежий номер журнала «Занимательная хирургия», но муху убить не успел: пришел главный и начал летучку.

Через несколько часов летучка неожиданно кончилась, и Колесников помчался в столовую, чтобы перехватить какое-нибудь хачапури. Как парусники, проплывали у него перед глазами ценники над тарелками с блюдами: «Пучит хари», «Тревожный сырок», «Минтай предупреждает»…

В голове у него помутилось. «Первые